— Куда поедем? — бодро спросила она.
— В «Галерею». Угол Страстного и Трубной.
Мне надо было оказаться среди людей, чьи дома не заложены в банк и чьих водителей хотят убить разве что они сами.
Первой, кого я увидела, была Лена. Москва — огромный город, но все в нем движутся по одному и тому же порочному кругу.
— Мой улетел в командировку, — шептала она так, чтобы слышали все окружающие, — и мы гуляем!
— Твой? — недоуменно переспросила я. Оказывается, они жили вместе. После того как она бросила его, он бросил свою жену. Я много пропустила, пока была в больнице.
Предложила ей покурить. Мы сделали по затяжке в моей машине. Александра тактично вышла.
— А кто это? — спросила Лена
— Моя водительница, — ответила я.
— Клево.
За столом нас ждали Катя, Олеся и Кира с сиреневым пуделем. Сиреневым, потому что Кира хотела надеть сиреневое платье. Но оно оказалось в химчистке.
— Очень часто их перекрашивать вредно, — объяснила Кира свой не гармонирующий с Блонди наряд.
Мы с Леной бурно выражали сожаление по этому поводу. Даже тогда, когда разговор перешел на другую тему.
— Вы что, накурились? — спросила Катя.
Мы втроем зашли в туалет и, обильно опрыскивая воздух сразу из трех флаконов духов, сделали еще по затяжке.
Вниманием Киры целиком завладела Олеся.
— Мой гинеколог мне говорит: «Давай я тебе зашью, будешь как девочка». Я, конечно, все зашивать не стала.
— Конечно, — перебила Лена, улыбаясь во весь рот, — ты же не дура.
— Да, но немного зашила. Чувствовала себя, не поверите, школьницей! А мой, сволочь, пришел домой поздно. Я-то ему ничего не говорила, сделаю, думаю, сюрприз. Для новизны ощущений. А он — пьяный! Мы с ним, значит, в кровать, и он знаете что? — Она трагически замолчала.
— Что? — спросили мы хором.
— Он спьяну решил, что лишил кого-то девственности. Обнял меня и стал прощения просить. А потом подарки обещал, пока не заснул.
Мы смеялись так, что заболел живот и не хватало воздуха, но остановиться не могли.
— Ничего смешного, — сказала Олеся.
— Это уж точно, — с трудом проговорила я.
Подошел официант. Мы закрыли свои хохочущие лица развернутыми меню и махали официанту руками, чтобы он подошел позже.
— Подождите! — выдавила из себя Лена, согнувшись от смеха вдвое.
— Нет. Принесите мне жареные роллы, — высокомерно попросила Олеся, как будто мы были не с ней.
— И нам тоже, — сказала Кира, имея в виду себя и Блонди.
Когда мы немного успокоились, я заказала себе капусту на пару. Мне надо было придерживаться диеты хотя бы месяц. Поэтому я не пила вина.
Мы выкурили еще сигаретку и поехали в «First».
В середине зала, в окружении телохранителей, танцевал Катин олигарх. Телохранители тоже танцевали, но даже не делали вид, что получают от этого удовольствие.
— Мне нужно курнуть, — сказала Катя, и мы направились в туалет, на этот раз уже с Кирой и Блонди.
— Но ты не будешь напрягаться, что он здесь? — спросила я в тесной кабинке туалета.
— Хочешь, поедем в «Кабаре»? — предложила Лена.
— Терпеть не могу «Кабаре», — сказала Кира.
— Да ладно. — Катя глубоко затянулась и надолго задержала дым внутри.
— Может, он нас не заметит? — предположила Кира, забирая у Кати сигаретку.
— Не надейся, — сказала Лена, — он всегда и все замечает. Он же все время на работе.
— Хорошая работа. — Я для конспирации спустила воду в унитазе. — Знай себе танцуй.
— Ты как моя мама. Она до шести работает, а если ее просят остаться на двадцать минут, так она потом несколько дней возмущается. А у него рабочий день — двадцать четыре часа в сутки. Но если он приходил домой и говорил: «Я устал», моя мама спрашивала: «Не дрова же небось таскал?»
— А она его защищает, — заметила Кира.
— Давайте все его пожалеем, — предложила Лена.
— Может, купим ему что-нибудь? — спросила я.
— Да просто денег дадим, — ответила Катя.
Мы вышли гуськом из одной кабинки с максимально нейтральными лицами. Две девицы за нашей спиной многозначительно переглянулись.
За первым полукруглым столом пили шампанское какие-то наши знакомые, и мы бесцеремонно уселись за их стол. Один из них ухаживал за Кирой. Он называл ее Мальвиной. Каждое его слово мы встречали взрывом хохота, иногда даже громче музыки. Когда он в десятый раз назвал ее Мальвиной, а Блонди — Артемоном, я вышла из зала, потянув за собой Катю. Мы снова закрылись в туалете, раскуривая сигаретку, и я позвонила Александре.
— Я буду звать тебя Алекс, не возражаешь? — спросила я под грохот музыки.
Она была не против. Я попросила принести к входу флакон черной обувной спрей-краски «Саламандра», которая валялась у меня в бардачке.
Вернувшись, мы спросили у Киры разрешения подержать ее собачку. Она отдала нам Блонди и ушла танцевать со своим ухажером.
Блонди вырывалась и краситься «Саламандрой» не хотела. Но мы твердо решили сделать ее Артемоном.
Когда сиреневой осталась одна левая лапа, ей удалось вырваться. Она побежала прямо по столу в сторону танцующих. Мы ловили ее, сшибая бокалы и опрокидывая шампанское себе на одежду. Она спрыгнула на пол.
— Лови ее! — закричала я, расталкивая всех на своем пути.
— Лови собаку! — кричала Катя в азарте погони.
Собаку поймал Катин олигарх.
— Артемон! — радостно улыбнулась я.
— Блонди? — с ужасом произнесла Кира.
— Привет, — сказала Катя, глядя на перепачканные руки олигарха.
Мы пили шампанское за его столом, и я забыла про свою диету.
— Здорово ты постриглась. — Он трогал Катин ершик на голове. Она старалась молчать, чтобы он не догадался о сути наших частых походов в туалет.
Он пытался ее разговорить. Она не отвечала. И так — полночи.
Домой он отправил ее со своей охраной. Олеся, Кира и Артемон уехали раньше.
Я села с Леной в ее машину, а впереди поехала Александра в моей.
Перед постом на Кольцевой дороге я позвонила своей водительнице.
— Слушаю, — строго ответила Александра.
— Увидишь гаишников — начни вилять. А то Лена выпила, — попросила я.
Перед постом она начала бросать машину из стороны в сторону так, что гаишники летели к ней буквально на крыльях, не забывая изо всех сил свистеть в свисток и размахивать дубинками.
— Что мне делать? — растерянно спросила Лена, наблюдая за этой суетой.
— Езжай спокойно. Ни на кого не обращай внимания.
В районе Барвихи мы простились, и я пересела к Александре.
— Я буду звать тебя Алекс, — напомнила я ей.
Я лежала в постели и размышляла о том, как в моей тридцатиметровой спальне могла уместиться двухкомнатная квартира моего детства. С кухней и совмещенным санузлом. Я мысленно чертила границы помещений, выкрадывая места для кладовки и гардеробной (не помню, были ли они там?), и у меня получался довольно просторный домик для Барби. Я населила его двумя детьми (у меня был брат), мамой и папой. Вышло здорово, если представить себя ребенком. Потом вообразила себя мамой — не так много уборки, потом папой — и уехала на футбол. На этом моя потребность фантазировать не исчерпалась, и я попыталась представить себя их собакой. В домике для Барби — двухкомнатной квартире с кухней и санузлом — моей спальне. Ничего не получалось. Не получалось представить себя и кошкой. Я подумала, что курение наркотиков плохо действует на воображение.
Я спустилась вниз. Всюду был порядок, в столовой сервирован чай.
— Завтракать будешь? — доброжелательно спросила Алекс. Она сидела на диване, листая «АД».
— Видела филиппинку? — поинтересовалась я.
Алекс кивнула. Видимо, филиппинка оставалась незримой только для меня.
Я позавтракала в полном молчании и отправилась на работу с Алекс за рулем. После вчерашнего недиетического вечера почки не болели, из чего я сделала вывод, что абсолютно здорова. Но на всякий случай порцию таблеток увеличила вдвое.
У меня ничего не получалось.
Моя идея с развозочной кампанией трещала по швам, как женская рубашка на качке-чемпионе.
Склады, с которыми я хотела работать, давно нашли себе других партнеров.
Магазины расторгали договоры со мной.
Я чувствовала себя маленькой девочкой, которая хотела накрасить губы, а вымазала все лицо.
Я качалась на ножках плюшевого кресла, и апатия делала плюшевой меня саму.
Мои мозги уютно свернулись в моей голове и, наверное, задремали.
Все мое тело, от плюшевых мозгов до педикюра, было пронизано тупым безразличием.
Рабочий день давно закончился, я осталась в офисе одна.
Как эксгибиционисты наслаждаются своей наготой, я наслаждалась своей грустью. Это было неправильно, но приятно. Мне казалось, что я сплю с открытыми глазами. Я боялась шевельнуться, потому что знала, что достаточно малейшего движения — и это оцепенение пройдет.
