Ознакомительная версия.
Чехов испытывал к Раневской смешанные чувства: сочувствие, нежность, осуждение. Лично мне Раневская отвратительна: безответственная, жадная. Она несколько раз повторяет слугам: «Я дала рубль – это на троих». Забыли Фирса. Почему? Потому что для нее люди – мусор. Для нее важны только собственные интересы.
Чехов – поразительно современен. Главное, на что направлена его проповедь, – человеческое достоинство. Всегда, в любых обстоятельствах. И даже в минуту смерти.
Чехов был красив.
Молодой Чехов – просто прекрасен. Главное достоинство его лица – покой. Спокойное лицо с теплым, всепонимающим взглядом. Такие лица бывают у верующих, когда нутро не раздирают страсти. Он все понимает и принимает.
Известен роман Чехова с Ликой Мизиновой – красавицей с соболиными бровями.
Лика (Лидия) любила Чехова, а он любил ее, но тянул кота за хвост, медлил. Типичный мужской страх женитьбы. Он ее передержал, и Лика сбежала к Игнатию Потапенко. Произошло примерно то же самое, что в пьесе «Чайка». Лика послужила прообразом Нины Заречной. Потапенко – прообраз писателя Тригорина. Однако Тригорина Чехов списал немножко с себя. Вот слова Тригорина… «Нет мне покоя от самого себя, и я чувствую, что съедаю собственную жизнь, что для меда, который я отдаю кому-то в пространство, я обираю пыль с лучших своих цветов, рву самые цветы, топчу их корни. Разве я не сумасшедший? А как умру, знакомые, проходя мимо могилы, будут говорить: “Здесь лежит Тригорин. Хороший был писатель, но он писал хуже Тургенева…”».
Что такое писатель? Раб своей профессии. Счастливое рабство.
Потапенко как таковой был посредственным писателем. Во всяком случае, до наших времен его книги не дошли.
Антон Павлович женился на Ольге Книппер – актрисе МХАТа. Почему на ней, а не на Лике? Лика была красивее и больше любила Чехова, чем Ольга Книппер.
Книппер вышла за Чехова по расчету. Она была любовницей Немировича-Данченко, который был каменно женат, и у Ольги не было с ним никаких брачных перспектив. Она вышла за больного Чехова, поскольку Чехов – имя и можно было крутить роман с Немировичем на равных. Он – женат, она – замужем. Никому не обидно. У Чехова никакого расчета не было. Он был немножко сноб. Ему льстило, что Ольга не просто молодая женщина, а талантливая актриса, яркая личность, это интересно.
Книппер оказалась неплохим менеджером. Пристроила Чехова к доходам театра, он имел акции.
В сорок четыре года Чехов выглядел как старик. Туберкулез делал свою разрушительную работу.
Антон Павлович не покидал Ялту, а Ольга не покидала Москву, МХАТ. Они писали друг другу письма. Письма полны дружеского участия, но это все равно – только письма.
Постоянно рядом с Антоном Павловичем находилась его сестра Маша. У Маши не было своей жизни, она жила жизнью брата. Он завещал ей почти все имущество и доходы от переизданий.
Став женой Чехова, Ольга не порвала с Немировичем-Данченко и практически не скрывала этой связи. Однажды они явились домой в пять утра. Увидев, что Чехов не спит, Ольга произнесла: «Ты не ложился, дуся? Тебе вредно». И вышла из комнаты, шурша атласными юбками. Антон Павлович посмотрел на сестру и сказал: «Умирать пора».
Умер он в немецком городе Баденвайлере. Поехал в Германию лечиться. Книппер отправилась с ним и, чтобы не терять времени, поставила себе зубы. Стоматология в Германии была лучше, чем в России. Как и теперь.
Я усматриваю в этом поступке равнодушие к Чехову. Если бы Книппер его любила, не могла бы ни о чем больше думать. Умирает любимый человек. Какие зубы?
Книппер, видимо, привыкла к мысли о скорой смерти мужа, и они с Немировичем просто ждали финала.
По воспоминаниям недоброжелателей, Немирович был бездарный и пустой как орех. А Чехов, даже умирающий, – это Моцарт.
Умирая, он произнес: «Их штербе». В переводе с немецкого: «Я умираю». Кто-то из биографов Чехова предположил: Чехов произнес, обращаясь к жене: «Ты стерва».
Это, конечно, неправда. Чехов был деликатным человеком и не мог позволить себе ничего подобного. Но биограф, видимо, не любил Книппер, и это можно понять.
Гроб Чехова везли из Германии по железной дороге в вагоне из-под устриц.
Критика усматривала в этом пошлость. Дескать, Чехов всю жизнь боролся с пошлостью и вот сам стал жертвой пошлости: вагон из-под устриц. Я считаю, что это суждение – глупость. Везли не Чехова, а его тело. А тело нуждается в холоде, равно как и устрицы.
Чехов писал в письме своему брату: «Хорош божий свет. Одно только нехорошо – мы. Как мало в нас справедливости и смирения. Вместо знаний – нахальство и самомнение паче меры, вместо труда – лень и свинство, справедливости нет… Работать надо… Главное – надо быть справедливым, а остальное все приложится».
Чехов всю жизнь выдавливал из себя раба, контролировал, воспитывал себя и в конце концов стал тем же, что и его герои – доктор Астров, дядя Ваня, Гуров из «Дамы с собачкой». Эти люди благородны, сдержанны. Астров бережет лес, Гуров впервые познает глубокое чувство. Для меня высшая похвала артисту и человеку – чеховский герой.
Станислав Любшин – чеховский герой, Алексей Баталов – чеховский герой, а Никита Михалков – нет. Никита Михалков щедро одарен природой, но он царь горы, Карабас-Барабас, хозяин жизни. А Чехов – совсем другой. Он и умер в середине жизни. Но как много он успел. В сущности, он успел ВСЁ. Он передал в мир месседж своей индивидуальности, подарил миру свое имя-отчество – Антон Павлович.
Чехов – мой мастер. Я у него училась и учусь до сих пор. Многие чеховские выражения вошли в мою повседневность. Например:
«Если бы Каштанка была человеком, она подумала бы: “Нет, так жить невозможно, лучше застрелиться”» («Каштанка»).
Я говорю это в тех случаях, когда мне что-нибудь активно не нравится.
«Ешьте, мамаша, не сумлевайтесь…» (рассказ «В овраге»).
Я говорю это гостям за обеденным столом.
«Уехали, уехали…»
Я произношу это в том случае, когда гости разошлись.
«Морщится, как кошка, которая с голоду ест огурцы на огороде».
«Просили тебя нюхать?»
Я не помню название рассказа, там кошка вскочила на стол и обнюхала всю колбасу. Хозяин заметил: «Просили тебя нюхать?» Казалось бы, ничего смешного, но сколько здесь чеховского…
«В человеке все должно быть прекрасно: лицо, и одежда, и душа, и мысли» – это стало классикой.
Мое поколение росло в эпоху дефицита. Ничего из одежды нельзя купить. Появился термин «достать». Достать – это результат усилий: куда-то побежать, успеть, протолкаться, встать на цыпочки, дотянуться и достать.
Идеологии было выгодно осуждать красивую одежду. Красивая одежда значила легкомыслие, доступность. А одежда для человека – составляющая достоинства. Дурная одежда унижает.
Сейчас в наши дни люди стали одеваться ярко. Пусть недорого (турецкий ширпотреб), но весело. По улицам идет разноцветная толпа, это радует глаз. А раньше – все в сером, как стада крыс.
И правительство наше сидело с напряженными, угрюмыми лицами, как будто у них в заднице кактус.
Сейчас наше правительство – относительно молодые люди, хорошо подстриженные и в очень дорогих костюмах от Версаче или еще круче.
Я не берусь давать оценку, хорошо это, плохо или никак. Для меня важнее: читают они Чехова или нет? Входит ли Чехов в их набор ценностей?
Я делю людей на своих и чужих. Те, кто любит Чехова, – мои. А с чужими мне не интересно.
Я продолжаю учиться у Чехова писательскому мастерству. Чехов – писатель сдержанный, аскетичный. Он никогда не педалирует ни радость, ни горе.
Например, рассказ «В овраге». Молодая Липа несет из больницы своего умершего ребенка. Что может быть трагичнее? Ей повстречался старик. Вот их диалог:
«– И скажи мне, дедушка, зачем маленькому перед смертью мучиться? Когда мучается большой человек, мужик или женщина, то грехи прощаются, а зачем маленькому, когда у него нет грехов? Зачем?
– А кто ж его знает? Всего знать нельзя, зачем да как. Птице положено не четыре крыла, а два, потому что и на двух лететь способна, – так и человеку положено знать не все, а только половину или четверть. Сколько надо ему знать, чтоб прожить, столько и знает… Твое горе с полгоря. Жизнь долгая, – будет еще и хорошего и дурного, всего будет…»
Чехов поднимается над частной трагедией. Человек – часть природы, только и всего. Многие ученые, подходя к концу жизни, вдруг прозревают в понимании того, что они ничего не знают.
Довлатов пишет, что у покойников лица как бы выражают: «Ах, так вот оно как…» Умершие как бы видят всю картину целиком, всю молекулу жизни и смерти. При жизни человеку не дано знать все до конца. А после смерти открывается секрет.
Чехов – врач. Он полагает, что и после смерти ничего не открывается. Писатель остается в своих книгах, а простой человек в своих детях. И другого бессмертия нет.
Философ Зиновьев сказал: «Мои книги – вот он, я. А мое тело – это явление временное».
Ознакомительная версия.
