Чуть позже обнаружилось, что в пиджаке Поля, ушедший демонстративно налегке — руки в карманах, унес все мои сбережения, к тому времени в твердой валюте составлявшие полторы тысячи американских долларов. «Ох, дочка, живем-то однова… — сказал мой папа и посоветовал мне плюнуть на Полю, на потерянные сбережения и поскорее забыть эти несчастные восемь месяцев, что я с ним прожила.
Сейчас он, если жив и на свободе, наверняка просиживает сутками в плодящихся со скоростью навозных личинок игровых клубах, но я этого, к счастью, никогда уже не узнаю.
Никто не понимал тогда, зачем я вышла за него замуж. Мне было двадцать пять лет, и мне уже просто очень хотелось выйти замуж, надеть кольцо на безымянный палец и, как большинство моих подружек, небрежно произносить «мой муж», «а вот мы с мужем…» Поэтому, наверно, я и не разглядела Полю.
Кольцо я сняла тут же, как только он, обиженно посвистывая, ушел, решительно оформила развод и забыла Аполлона Сучкова быстрее, чем когда-то влюбилась в него.
* * *
А потом пришел он.
…И упало небо, и остановилось солнце, и время потеряло свой смысл…
И сыпались звезды с моих ресниц, каждый день, каждую ночь…
Потому что в доме моем поселилась любовь. Я ее узнала сразу, я всегда знала, что она будет именно такой — бесконечной, безумной и совсем не похожей на все, что было раньше.
Он был остроумен, красив, удачлив, быстр на слова и решения. Он не был похож ни на Иванушку-дурачка, ни на древнего царя. Я даже не успела понять, на кого же из сказочных персонажей он похож, и помечтать, какими бы получились от него дети, как обнаружила, что уже два месяца живу не одна — во мне растет наш будущий ребенок.
Он вошел в мою жизнь спокойно и настойчиво. И прочно, надолго расположился в ней — была уверена я и все вокруг. Семь лет промчались, как один месяц. На какое-то время мои представления о любви, как о сплошной муке, были поколеблены. А потом вновь и окончательно утвердились. И смог это сделать он же, отец моих умных и красивых детей, тот самый, заболевший в день циркового представления, убежавший от нас с Лешей и Машей к юной диве с выпадающими пепельными волосиками.
Тот, кто был моим светом и моей нежностью, моей единственной настоящей любовью, ушел, не оглядываясь, к девушке, которую знал два с половиной месяца. Может быть, надо было лечь у порога и сказать: «Переступай!» или сделать что-то подобное. Но я просто молча помогла ему собрать вещи, только чтобы чем-то заняться, чтобы не умереть от боли. И первые полгода я ждала сама и не запрещала ждать детям, что он подумает-подумает и вернется обратно.
А потом случайно узнала, что у моих детей скоро появится сводный братик или сестричка… Значит, наш папа пустил корни в другом месте и надо, с некоторым запозданием, отпустить его по-настоящему, насовсем.
* * *
Это я все к тому, что цыганка из туалета на Кузнецком мосту тридцать пять лет назад наколдовала мне, ничего не подозревающей, ни в чем еще не виноватой и ждущей в маминых водах своей очереди увидеть этот замечательный свет, что-то такое, что я расхлебываю по сей день. Прямо как в детской сказке про спящую красавицу.
Иногда рано утром, наплакавшись всласть, пока дети спят, я думаю: а может, я, как мертвая царевна, она же спящая красавица, тоже просто сплю? И в этом долгом мучительном сне вижу всех придурков моей жизни, влюбляюсь в них, какое-то время думаю, что люблю, плачу, жду, прощаю их до бесконечности… А потом в один день прозреваю, смеюсь и ухожу, чтобы никогда больше не вспомнить?
И, быть может, одним солнечным весенним утром придет мой принц, настоящий принц, и поцелует меня. Я проснусь наконец и скажу ему:
— Как же долго я ждала тебя! Как же долго я спала…
А он мне ответит:
— Это я тебя искал так долго, полжизни, пока ты влюблялась и влюблялась в совершенно невероятных персонажей… Но это ведь все позади, правда?
— Правда, — ответила бы я, наперекор злобной цыганке, наперекор своей жестокосердной судьбе, разочарованиям и утратам, и одиночеству. — Правда! Пусть полжизни уже прожито, но, ведь может, осталось еще хотя бы столько же?..
Иногда, в минуты отчаяния, я думаю: жалко, что у той зловредной цыганки не хватило колдовской силы, чтобы вместо меня, здоровой и жизнерадостной, действительно родился какой-нибудь полуживой мальчик. Вот ему бы мою судьбу — с колдобинами, катастрофами и придурковатыми избранниками. Но мальчик бы точно не дожил до моего возраста. И не появились бы на свет мои прекрасные дети. Вот и думай — что было зря, а что совершенно правильно и закономерно в жизни.
* * *
— Мам, — оторвал меня от размышлений Леша. — Я тебя уже сто раз спрашиваю: кто этот человек?
— Где? — Я посмотрела на арену, куда показывал Леша, и никого не увидела.
— Да вот же он стоит! Ты что, мам! — Маленькая Маша тоже протянула ручку, настойчиво мне на кого-то указывая.
Я оглядела пустую арену, по которой катились большие серебристые шары, видимо оставшиеся от предыдущего номера.
Дети смотрели на меня, а я переводила взгляд с них на арену.
— Вы что, смеетесь надо мной?
Маша уже собиралась плакать. Леша нахмурил брови и стал очень похож на мою маму…
И тут я увидела. Тот, на кого они показывали, был на арене… И в то же время его не было.
— Видишь, да, мам? Видишь? — Маша первой поняла, что я его увидела, и даже захлопала в ладоши.
Я на мгновение перестала его видеть и тут же опять разглядела светлый, чуть мерцающий силуэт.
— Мам, только не отворачивайся! Если уже увидела… Ты же все прослушала… Это фокус такой. Кто увидит его, тот… — Леша не договорил, потому что человек на арене поднял вверх обе руки, и через мгновение в них засверкали блестящие ленты. — Это фокусник, мам, понимаешь! Самый лучший в мире фокусник… Здорово, правда?
— Здорово, — вздохнула я.
Свет изменился, и теперь было хорошо видно, что на арене стоит темноволосый человек в светящейся облегающей шапочке и абсолютно черной одежде, которую не видно при специальном освещении. Он поклонился и руками стал притягивать к себе шары. А в это время на арену вышли клоуны. Большой в полосатом костюме нес на голове громадный разноцветный куб. Тоненький, похожий на Павлика, крутил в руках красную веревочку и сам спотыкался об нее. Рыжий подпрыгивал, стараясь сбить куб с головы большого, и хохотал. Ему очень шел пышный белый бант под подбородком, съехавший набок.
А вот и мой, крепенький, с оттопыренными ушами. Он подошел к фокуснику и одним ловким движением руки проткнул все его серебряные шары. Рыжий клоун засмеялся, мой стал кланяться во все стороны, а фокусник широко развел руки, постоял так секунду и хлопнул в ладоши. Зал ахнул. Я почувствовала, как вздрогнула прижавшаяся ко мне Маша.
Арена была пуста. По полу медленно катился один серебряный шар, который не успел проткнуть чем-то острым клоун с оттопыренными ушами. Чуть подальше валялся куб с разноцветными гранями и лежала красная веревочка, на которой был привязан большой белый бант. Фокусник сдержанно поклонился и под лирическую музыку с прозрачным звоном колокольчиков ушел за красный бархатный занавес в кулисы.
— Мам, а где они все? — громким шепотом спросил Леша. Маша просто сидела с округлившимися глазами и все смотрела на опустевшую арену.
— Они исчезли, — тоже шепотом ответила я.
— Насовсем? — спросила Маша.
— Не знаю. Думаю, что да…
Мне понравился фокус. Только было немного жалко, что я больше не увижу крепенького, с оттопыренными ушами, клоуна. Он так забавно улыбался и подмигивал в нашу сторону, как будто знал самый большой в мире секрет — про меня лично.
Но еще больше мне понравился сам фокусник. Хотя я и не разглядела его лица. Но я почти уверена, что он очень симпатичный, сероглазый и еще не старый. Лет тридцати пяти… Или сорока… Или, на худой конец, сорока пяти… Думаю, что он любит маленьких детей и никогда не побежит без оглядки за первой встречной, даже если у нее будет то самое мощное оружие, которым я никогда толком не умела пользоваться, пока оно было у меня у самой, — брызжущая светом и прекрасными надеждами молодость.
Он вряд ли женат. Вряд ли. Скорей всего, он всю жизнь придумывал фокусы и просто не успел жениться. Забыл. Или не встретил прекрасной принцессы, измученной сказочными принцами до такой крайности, что она уже и перестала ждать и надеяться. Перестала смеяться в цирке, танцевать под веселую музыку и верить в чудеса. А вот он как раз такой фокус и придумывал всю жизнь. Специально для той, что сносила семь пар башмаков по дорогам слез.
Не знаю, как поступить. Я не знаю, что ответить тому, кого столько лет любила и ждала. Как странно. Вот он наконец и сказал те слова, или почти те… А я… Я уже на двенадцать лет старше той девушки, которая когда-то не могла жить без него.
Конечно, лучше поздно, чем никогда. И французы так говорят, и англичане, и немцы, и, мы, русские, само собой. Как раз успеешь семь раз отмерить, пятьдесят семь — обсудить с соседями и подружками, чтобы один раз ка-а-ак шарахнуть! И промахнуться…
