Позже утром пришел врач с графиком. Сделал несколько пометок и говорит:
– Что ж, Рей, твои анализы не дали определенного результата. У тебя раньше было повреждение головного мозга?
– Может быть. Кажется, никто точно не знает.
– Ну, нет никаких оснований держать тебя здесь. Возможна кратковременная потеря памяти, но будем надеяться, ничего перманентного. Возможно, несколько замедлятся реакции. В данный момент трудно сказать. Советую следовать предписаниям домашнего врача. Есть у тебя такой?
– Я не знаю. Не думаю.
– Попрошу сестру назвать тебе нескольких.
Выйдя через несколько часов из больничных дверей, я сразу заметил, что время идет чужестранным вальсирующим шагом, как в бальном зале.
Бреду по улицам, как потерявшийся пес. Шел, шел и в конце концов понял, как дойти туда, где, по какому-то непонятному ощущению, находится мой дом. Слабо припоминается старое многоквартирное здание. Зачем я там поселился?
У дверей какой-то мужчина вдруг спросил:
– Рей? Ты?
Он мог быть кем угодно.
– Разве я не предупреждал, что ты здесь больше не живешь?
– Нет, я… а вы кто такой?
– Кто такой? Тебе чертовски отлично известно, кто я такой. Твой домохозяин.
– Простите. Со мной произошел несчастный случай.
– Ох, старик, – сказал он. – Я не знал. Будь я проклят. Автомобильная авария?
– Поскользнулся, ударился головой.
– А… почему ты говоришь теперь гораздо лучше, чем раньше?
– Раньше чего?
– Почти нормально разговариваешь.
– Так кто же вы такой?
– Твой домохозяин. Ну, фактически бывший домохозяин. Слушай, я тебе очень сочувствую насчет несчастного случая, но не могу держать в доме жильцов, которые не платят за квартиру. Не злись.
Я почти искренне улыбнулся.
– Я не злюсь, а просто не совсем понимаю.
– С виду совсем нормальный, – сказал он.
Иногда вспоминаю некоторые вещи и некоторых людей. Однажды иду домой и вижу тех самых мальчишек, которые надо мной насмехались, по-всякому обзывали, думая, что ничего нет забавней на свете, чем прицепиться к какому-нибудь бедолаге, идущему по улице по каким-то своим распроклятым делам.
– Эй, да это та самая обезьянья башка, – сказал один. – Где ты, черт возьми, пропадал, обезьянья башка? Давненько мы тебя не видели.
– В самых разных местах. И теперь перестань меня так называть, молодой человек.
– Обезьяньей башкой? Черт, да ведь это ничего не значит.
– Точно, – подтвердил другой. – Мы каждого как-нибудь называем.
– А меня не надо. Я вас предупреждаю.
– Ладно, ладно, – сказал первый. – Старик, ты изменился.
– Угу, – сказал другой. – Совсем не тот. Что стряслось?
– Все меняется в этом мире.
– Ну, это никуда не годится, – сказал первый.
– Угу, старик, нам как бы нравилось, каким ты был раньше.
Потом через пару недель я столкнулся не с кем иным, как с Джимми. Вечер в баре плоховато помню, а утро в переулке запомнил отлично. Увидев меня, он постарался отвести глаза, как будто не узнал, но я понял, что точно узнал.
– Не убегай от меня, – сказал я.
– Я и не убегаю, старик. Чего тебе надо?
– Просто от тебя хочу услышать. Нет никакой Шарашки, да? Потому что это безумная, дикая мысль. Спорю, тебе казалось очень забавным послать меня на поиски по всему распроклятому городу.
– Оставь меня в покое.
Именно так я и сделал, оставил его в покое. Если бы только мир был ко мне так же добр.
Как я устал и каким стал медлительным. Много месяцев ушло на реабилитацию, на старания вновь познакомиться с миром. Сначала я пытался прогнать возвращавшиеся клочья воспоминаний. Проводивший реабилитацию врач посоветовал не ожидать от себя слишком много. После сотни тестов сказал, что память вернется, но реакции останутся замедленными. Ну и ладно.
Когда прошлое стало в конце концов проясняться, мне хватило ума не особенно долго смотреть ему в глаза, по крайней мере в настоящий момент. Но со временем захотелось напомнить себе, что старый Рей и тот мир, что он видел, действительно существуют. Может быть, их не видно, не слышно, они не имеют ни вкуса, ни запаха, к ним нельзя прикоснуться, только все так и было, причем прямо здесь, в реальном прочном мире.
Тогда я начал еще старательнее припоминать былое. И ко мне начала возвращаться другая жизнь, целиком и полностью, с каждым безумным воспоминанием. Может быть, я не точно помню, как все происходило, хотя точно помню.
Вот и конец истории. Возможно, вы скажете, что эту историю по ее окончании просила рассказать Мисси при нашем расставании на том самом вокзале. И наверное, уже догадались, что я так и не нашел ответов. Всю дорогу искал и забывал вопросы. Должно быть, так бывает со всеми, кто летит домой из Лос-Анджелеса.
Теперь я думаю о Мисси, уплывая от изумрудного моря, глядя, как она кружится на фотографии на стене. Следующая глава, о которой она говорила, начнется в двадцать пятом часу в новый день? Сейчас эта глава сама себя пишет без моего участия. Высоко в воздухе. И когда бы я ни задумался о том, что было на самом деле, какая часть моей прежней жизни истинна, постоянно напоминаю себе, что все это, все это, все это правда.
«Три бездельника» – американский телесериал из 200 короткометражных серий, шедших в 1934–1958 гг. (Здесь и далее примеч. пер.)
Четвертого июля в США отмечается День независимости.
Мэнсон Чарльз – гуру общины хиппи, убивший вместе с сообщниками киноактрису Шарон Тейт и шесть ее друзей.
Уэйн Джон (1907–1979) – киноактер, игравший ковбоев, военных, героев приключенческих фильмов и вестернов, символ стопроцентного американца.
Среди рекламных рубрик торговая, медицинская, о сдаче внаем квартир, продаже недвижимости и т. п.
Триггер – спусковой крючок (англ.).
Маракас – латиноамериканский шумовой музыкальный инструмент.
Пляска желудей – осеннее празднество калифорнийских индейцев.
Элмер Фадд – незадачливый охотник, один из героев мультсериала про кролика Багса Багги.
«Золотое дно» – один из самых популярных американских телесериалов 1950 – 1970-х гг.
55 градусов по Фаренгейту составляет около +13 по Цельсию.
