– Им через Междулесье уходить надо, – вставил Умнейший.
Последняя часть послания была размыта и не читалась.
– В следующий раз не реви над историческими документами.
– Много погибших? – спросил Леон.
Мальчишка только всхлипнул.
– Твои-то родные целы? – спросил Умнейший.
– Целы.
– Тогда тем более не реви.
Выходкам Умнейшего давно перестали удивляться.
– А ты почему вернулся?
– Так велели, – объяснил, шмыгая носом, морочник и показал на размытую часть послания. – Аконтий сказал, мол, своими руками в землю вобью того, кто еще скажет слово против Леона и Умнейшего. Вот новая Хранительница и велела мне: останешься сколько надо, и поможешь…
– А… прежняя Хранительница? – каменея, спросил Умнейший.
– Сгорела вместе с Хранилищем.
Старик молча отошел в сторону и долго был неразговорчив. Приблизившись к нему на следующем привале, Леон увидел: Умнейший плачет.
Нбонг не спит – сегодня наши периоды бодрствования совпали. Не могу сказать, что мне это очень по душе. В такие моменты брат принимает решения сам и лишь изредка советуется со мной.
Я наверстаю свое потом.
Вчера коммодор Ульв-ди-Улан позволил лидер-корвету вильнуть на более высокую орбиту, где тот сумел подхватить на периферии роя довольно крупный каменный обломок и переработать его в активную массу. Отсеков в корабле прибавилось – впрочем, большей частью массы обломка лидер-корвет укрепил собственную броню.
Последнее время у него новое развлечение: выращивает пыль в самых труднодоступных местах и заставляет ограниченно ценного ее вытирать.
Если корабль достаточно долго находится без дела, он дичает. Витков двадцать назад он, например, выкинул такую штуку: понаплодил в каждом отсеке по нескольку сотен безобразных на вид штуковин, которые назвал почему-то «реле», и до того увлекся щелканьем, что впервые за время полета не подчинился прямому приказу коммодора – пришлось поднимать со дна бассейна Хтиана, чтобы тот гаркнул.
У него это хорошо получается.
А сейчас корабль не весьма расположен делиться активной массой с кем бы то ни было, и менее всего с ограниченно ценным. Распустился и своевольничает.
«Вторая степень защиты ему подойдет?»
«Нет. Сделай хотя бы пятую». – Это отвечает брат.
«Может быть, третью?»
«Пятую, и без халтуры. Й-Фрон должен благополучно достичь поверхности и вернуться».
«Тогда сокращу ему рацион по прибытии», – бурчит корабль как бы про себя, но мы, конечно, слышим.
Для «Основы Основ» нести в себе ограниченно ценного – само по себе оскорбление. А уж растить ему скафандр и вживлять Пароль…
Потерпит.
«Отставить! – вмешиваюсь я. – Й-Фрон еще пригодится. Вопросы есть? Делай».
Пыхтит от обиды, но делает.
Теперь снова ехали верхом, что одобрил даже Парис, успокоивший на пеших переходах растрясенные в Междулесье внутренности, зато сбивший ноги. Скальные стены вроде бы сделались ниже. Дорога петляла вместе с изгибами ущелья, попадались покосившиеся полосатые столбики, и теперь уже каждому было ясно, что это, как ни странно, дорога, не что-нибудь. И вдруг – кончилось.
Когда-то дорога уходила здесь вовнутрь горы. Но то было когда-то.
– Завал, – констатировал Леон.
– И очень давний, – удрученно заметил Умнейший. – Что ж, этого следовало ожидать. Эх, драконов бы сюда пригнать, – помечтал он. – Настоящих, тягловых, с хорошими морочниками…
Он долго ходил вокруг нагромождения валунов, чертыхался и даже пробовал расшатать некоторые глыбы без всякого, впрочем, толку. Потом сказал:
– Будем искать другой путь.
– Где? – спросил Леон.
Умнейший показал пальцем вверх.
За завалом Леон скоро понял, чем отличается дорога от русла бывшей реки. Дракончиков пришлось вести в поводу. Стены ущелья все чаще сменялись ненадежными осыпями, того и ждущими, чтобы обрушиться от случайного чиха. Пока нашли подходящий для подъема длинный склон, стало вечереть.
– Заночуем здесь? – спросил Леон.
– Заночуем в Столице! – рявкнул Умнейший.
Леон замолчал, а Тирсис с товарищами стали переглядываться. Если старик еще не выжил из ума, то вряд ли был далек от этого. Подняться на этакий склон – ногам работы до утра.
Дракончики, как всеми и ожидалось, оказались бесполезными. На подъеме они плохо держали равновесие, немилосердно скребли ступнями седоков по камням и продвигались еле-еле. Понятно: если бы совиные страусы умели жить в горах, они бы здесь и жили. Один дракончик перекувырнулся через спину, чуть не сломав шею себе и Фаону.
– Вперед! – хрипло и зло понукал Умнейший, когда попытка одолеть склон верхами окончилась там же, где началась. – Пешком! Найдем где-нибудь площадку и заночуем. У нас нет лишнего времени, поймете ли вы это наконец!..
– А я? – спросил морочник.
– А тебе спасибо, и иди разыскивай своих.
– Я не о том, – сказал мальчишка и покраснел от волнения. – Есть один способ… Зачем же внушать дракончикам, что они непременно совиные страусы?
– А кто? Эскалаторы? Какой здешний зверь может бегать по горам, а летать они не…
Краснея пуще прежнего, морочник под строжайшим секретом рассказал, что научился от деда морочить дракончиков до того, что они запросто воображают себя несуществующими зверями, о которых только в былях и поется, и даже тварями совсем небывалыми, как, например, откровенно сказочный страшноногий зверь пферд, он же хорс, он же кобыл, – все это имена тайные и ложные, а подлинного не существует. Дракончик с внутренней сущностью пферда-кобыла бегает по равнине не столь быстро, как совиный страус, но зато может брать подъемы и по вине коротких передних лап бесполезен лишь на спусках.
– Ну-ка, ну-ка, – поощрил Умнейший.
Мальчишка весь взмок, наводя новую мороку на своих подопечных, но, по-видимому, навел. Подняв зады, дракончики встали на четыре лапы, дружно замахали хвостами и потянулись за пучками травы, а один, вскинув голову, издал прерывистый, неприятный для слуха крик.
– А почему он страшноногий? – спросил Кирейн, беспечно подходя к зверю сзади.
Дракончик, легко поднявшись на передние лапы, отмахнул задними… Онемевшего от неожиданности сказителя пришлось выкорчевывать из расщелины скалы, где его защемило после короткого полета.
– Предупреждали ведь, – развел руками морочник. Умнейший отчего-то хихикнул.
– Спереди тоже лучше не подходить, особенно без угощения. Укусит.
Пределы его знаний были безграничны.
Мотая головами, дракончики полезли вверх. Приходилось цепко держаться за гребень, потому что теперь животные, отпустив ноги седоков, упирались в склон всеми четырьмя лапами, зато и поднимались довольно скоро.
– Кому не лень, тому есть чему поучиться даже на Просторе, – заметил старик. – Только кому здесь не лень?
– Здорово! – восхитился Леон, не слушая его.
– В Междулесье я их на ночь так заморочивал, – сообщил мальчишка. – Удобно: спишь, а они пасутся рядом и никуда не уйдут, потому что вольфов боятся.
– Кто еще такие? – спросил Леон.
– Точно не знаю, но они их боятся…
Не какая-то там площадка для ночлега – ровное плоскогорье встретило путников на вершине подъема. Топлива не нашлось. Тотчас дал себя знать холодный ветер, и Кирейн вслух пожалел, что не заночевали в ущелье. Спали, тесно прижавшись друг к другу и набросав на себя драконьи шкуры. Вернее, пытались уснуть, слыша сквозь полудрему жалобное ржание сбившихся в кучу дракончиков. Наутро обнаружилось, что один околел.
– Они же тепло любят, – со слезами на глазах причитал морочник. – Они же с равнины!
Следующая ночь стоила жизни еще трем дракончикам. Теперь уже четыре зверя несли на себе по двое седоков, и было ясно видно: еще одной холодной ночевки им не выдержать. На мальчишку-морочника было жалко смотреть.
Деревень на холодном плоскогорье не было. И неудивительно, решил Леон, стуча зубами и пытаясь согреть руки о шею дракончика. Горы обширны, а людей в горах мало. Поселись они все здесь, а не в долинах, их бы скоро не стало совсем.
Тихая Радость кончилась. Кирейн стал окончательно невозможен: горько ныл, жалуясь на холод, сочинять не желал, а если просили что-нибудь почитать, начинал одну и ту же историю про неловкого шептуна Нарцисса, у которого от удара драконьего хвоста отвалились усы. Часто шмыгал носом Батт и не скулил, очевидно, только потому, что боялся насмешек.
Умнейший сделался хмур, часто взбирался на возвышенности, чтобы оглядеть окрестности, раздраженно бормотал непонятные слова, то и дело чертил что-то на клочке пчелиной бумаги и в конце концов разорвал бумагу эту и выбросил обрывки. Путь, указанный им, зигзагом пересек плоскогорье и теперь, судя по всему, приближался к его краю.
– Если это вообще существует, то где-нибудь здесь, – сказал он наконец. – Ищите.
– Что искать? – спросил Леон, оглядываясь.
– Не знаю. Но смотри в оба… Стоп!..
