– Вам худеть надо, уважаемая, – громко пристыдил меня следователь, усаживая на место. – Приехали.
– Да, надо, – сразу согласилась я, – а то в СИЗО всегда добавки прошу. Не наедаюсь, Михаил Вячеславович.
Тихий переулок со шлагбаумом на въезде.
– По закону без вашего согласия никто не может заставить вас пройти процедуру тестирования на полиграфе, вы еще можете передумать, – предупредил меня адвокат Кривцов, когда мы входили в одну из дверей соседнего с прокуратурой здания.
В кабинете полиграфолога я, не раздумывая ни секунды, подписала заявление, в котором согласилась пройти тестирование. Мне сразу же дали заполнить десять листов анкеты с вопросами: есть ли у меня связи с криминальными структурами, злоупотребляю ли алкоголем, хожу ли в казино, имеются ли у меня долги, дети и муж и т. д. Именно так, дети шли сразу после долгов, что, согласитесь, оптимизма не внушало.
– Как много хаоса, – тихо ворчала я, стремительно ставя крестики против положительных ответов. – Спасибо, хоть про менструацию не спросили.
Я совсем не боялась в те минуты проверки на детекторе, надеясь после оной на быстрое освобождение из следственного изолятора. Но сам тест длился почти три часа, и нельзя было шевелиться, и даже шмыгать носом или чихать, сразу после того, как мне обернули пальцы маленькими манжетами и пришпилили на грудь миниатюрный микрофон.
– Вас зовут Элеонора? Вчера был вторник? Сейчас июнь? – засыпал меня вопросами седой полиграфолог, которого я поначалу приняла за врача. – Отвечайте только «да» или «нет»! Вы боялись в детстве лягушек? Вы занимались проституцией? Вы спали с несколькими мужчинами одновременно? Вы любили отца? Вы воровали деньги? Вы убили сестер Хвалынских? Вы душили их перед тем, как утопить? Вы рассказывали кому-нибудь о сестрах Хвалынских? У вас есть сын? Вы пили коктейль «Маргарита»?
Через полчаса я уже сидела вся мокрая, с меня сошло не семь, а семьдесят семь потов, но я была горда и удовлетворена, потому что на все вопросы ответила самым честнейшим образом: лягушек не боялась, проституцией ни-ни, сразу с несколькими мужчинами сексом не занималась, квартирных хозяек не убивала... и в том же духе!
– Первый раз тестировал ведьму, – снимая датчики, пробурчал запаренный не меньше меня полиграфолог.
И тут я поняла, что с полиграфом, то есть детектором лжи, что-то не так...
– Я вообще-то не ведьма, – устало заметила я. – Ведьма какая-то, а еще ученый человек... Не знаете разве, что ведьм не бывает?
Полиграфолог смерил меня взглядом, кивнул и отвернулся, не желая со мной говорить.
– Она думала, все будет шито-крыто? – пробормотал он.
Восьмухин пожал плечами и зевнул.
– Вероятно, Олег Пантелеймоныч. А разве по ней не видно? Печатей некуда ставить.
– Результат теста будет готов во второй половине дня в среду. – Полиграфолог убрал датчики в ящик стола, включил перезагрузку ноутбука и больше не удостоил меня ни одним взглядом.
«Чего же мне ожидать?» – засыпая под утро, думала я, навсегда разочаровавшись в полиграфологах.
Утром следующего дня, пока я глотала на завтрак теплый геркулес в компании трех сокамерниц, неожиданно для себя я пережила некое страннейшее удовольствие от пусть минимальной, но защищенности: «Крыша есть, тепло, кормят, и работать не надо, – доедая кашу, изумленно констатировала я. – Оказывается, и в тюрьме жить можно!»
К полудню я осталась в камере одна, потому что сокамерниц увели кого куда, и во второй половине дня, когда меня отконвоировали к следователю Комарькову в кабинет, я шла, убежденная в своем скором освобождении. Но на вопрос о результатах вчерашнего тестирования майор смерил меня насмешливым взглядом.
– Следствие еще не завершено, сегодня и завтра у вас очные ставки. Готовы?
Я кивнула, не помышляя, что мне предстоит, потому что все дальнейшее было похоже на мистерию, конца которой не было видно.
Фантомные боли при виде Петра Мартыновича Чернова, с которым у меня был краткий, но чрезвычайно страстный роман, сменились удивлением. Оказывается, этот человек совершенно чужой мне. Следующим очным персонажем предстал участковый Оскар Березовый, который посмотрел на меня с обычным сочувствием и с подробным юмором рассказал, при каких обстоятельствах встретил меня впервые в подъезде дома 14/7 у двери в квартиру Хвалынских.
Дочь Эвридики Юрьевны – Жюстин Погремушкина, двухметровая дама с резким голосом, подробно живописала, как нагло я распоряжалась в комнатах ее убиенной матери и родной тети.
Зато князь Огнивцев, который заходил всего на пять минут в квартиру Хвалынских, долго и подслеповато щурился на меня и решительно отрекся, что видел меня хоть раз, чем огорошил следователя Комарькова, заронив в мою душу великую надежду на освобождение.
В течение недели передо мной промелькнули все жители подъезда, подтверждавшие или опровергавшие, что видели меня исправно входящей в квартиру сестер Хвалынских каждое утро в течение двух месяцев или, наоборот, выходящей из нее. А окончательно я уверилась, что меня решили посадить за убийство, которого я не совершала, когда мне представили другого бесплатного адвоката.
– Виктория Игоревна Волкова – ваш дежурный адвокат, – следователь Комарьков кивнул на вошедшую в кабинет брюнетку.
– Сижу ни за что, – горько пожаловалась я, разглядывая стильную даму с портфельчиком в руках.
Адвокат Волкова сказала вполголоса:
– Пустяки, – и больше не произнесла ни слова, хотя я чуть не подавилась от возмущения.
– Да какие уж тут пустяки? Совсем не пустяки... Я ведь ни за что сижу!
«Как потешна жизнь, – думала я, с искренней признательностью вспоминая благообразного старичка Кривцова, который, хотя бы изредка, что-то мне советовал. – На что мне теперь надеяться? Если сестер Хвалынских в самом деле кто-то утопил, найти настоящего преступника не такой уж немыслимый труд. Круг алчущих наследства виконтессы состоит из трех человек».
«Даже самая маленькая мышь имеет право на гнев»
Каждую ночь я засыпала с мыслями, что проснусь не на шконке в камере, а в собственной постели. На ум лезли мысли о возмездии, которое в обязательном порядке настигает всех грешников. «Господи, – молила я, – пусть я непременно отвечу за все свои прегрешения на Страшном суде, только пусть это случится после моей кончины, а не сейчас!»
Однажды ночью я села и уныло огляделась, посчитав в уме, что скоро наступит август, а я сижу за утопление сестер Хвалынских уже третью неделю. На свидании с дочкой я слезно попросила найти мне хорошего адвоката, потому что «дармовая» защитница Волкова ничего вразумительного мне не советовала. Не знаю, был ли тут злой умысел с ее стороны, возможно, все бесплатные адвокаты не стремятся освобождать своих подзащитных?
Вчера на допросе я услышала новость.
– Сегодня похороны сестер Хвалынских, – с задумчивой миной произнес следователь Комарьков. – Может быть, все-таки напишем признательные показания, авось и в ад не попадете? – предложил он. – О душе думать надо, о душе своей – грешной и грязной!
Я тяжело вздохнула, потому что каждую ночь только о душе и думала. К тому же мне снились утопленницы.
– А когда я могу узнать результат моего тестирования на детекторе лжи? – подумав, спросила я. – У меня есть основания надеяться, что тестирование подтверждает мое алиби, потому что я не топила никого, как бы вы ни пытались утверждать обратное.
– Шутите? – улыбнулся Комарьков.
«Типичный желчный козел!» – снова уверилась я.
– Вы должны сотрудничать со следствием, Светлана Михайловна, – голосом пилы внезапно произнесла адвокатесса Волкова. – Следствие скоро закончится, и вам предъявят обвинительное заключение. У вас еще есть шанс дать признательные показания!
Я вздрогнула, потому что так пространно Виктория Игоревна еще не обращалась ко мне ни разу.
– Ваших рук дело? – протянул мне парочку каких-то снимков майор Комарьков.
– Господи помилуй, но это не они! – пробормотала я через минуту внимательнейшего разглядывания.
– Не они? – переспросил майор Комарьков. – А кто же тогда эти две дамы на фотографиях? Разве не сестры Хвалынские были хладнокровно утоплены вами в Москве-реке?
– Какие-то две тетки неизвестные, у которых свернуты шеи, – пробормотала я, возвращая фотографии. – Сестры Хвалынские не такие жирные, это, во-первых...
– А во-вторых? – пожевал губами следователь, переглянувшись с адвокатессой.
– Сестры имели очень скромные шевелюры, они стриглись сами, так что их прически я ни с чьими не спутаю! У каждой было довольно неряшливое каре, а эти двое какие-то заросшие, смотрите сами. – И я подвинула к Комарькову снимок, где густые и длинные волосы утопленниц были хорошо видны. – Похоже, эти двое тоже сестры, но только не Хвалынские! – вырвалось у меня.
