Ближе к вечеру милиция арестовала предполагаемого исполнителя преступления. Однако, когда стемнело, стало известно, что на выезде из города был убит еще один крупный коммерсант. Убийца, переодевшись в форму капитана милиции, остановил машину бизнесмена и хладнокровно расстрелял его, оставив в живых водителя. Со слов последнего, капитан был в темных очках и в шлеме и одет в черную куртку, опоясанную белым ремнем. Появилось подозрение, что эти два убийства были совершены одним и тем же человеком, переодетым в милицейскую форму. По городу поползли слухи, что на дорогах орудует то ли маньяк, то ли призрак, то ли спецагент, член организации «Белая стрела». Обстановка накалилась. В каждом темном переулке мерещился (вид…) «черный капитан». Бизнесмены и авторитетные мужи теперь уже выезжали только в бронированных машинах и только в сопровождении охраны, вооруженной до зубов.
Так родилась легенда о «черном капитане». Говорят, что его много раз видели ночью. Одиноко стоящий на обочине дороги, он останавливал только криминальных авторитетов и крупных бизнесменов, после чего те бесследно исчезали. Правда это или вымысел до сих пор никто не знает. Но с тех пор еще долгие годы многие громкие убийства и исчезновения на дороге связывали с «черным капитаном».
Непривычные для юга морозы сковали землю. В сумерках на улицах села пронзительно свистел ветер, обдавая редких прохожих колючим снегом. На отшибе, у косогора, виднелись окна дома. Тусклый электрический свет едва пробивался сквозь серую заметь.
От этих не заклеенных на зиму окон в горнице гуляли сквозняки. Печь с утра не топилась. Хозяйка дома Вера Михайловна лежала в постели, укрывшись поверх одеяла старенькой с вытертым ворсом шубой. Рядом хлопотала соседка, бойкая круглолицая женщина лет тридцати пяти.
– Совсем не жалеет вас сын, – сокрушалась она, торопливо разжигая печь. – Мыслимое ли дело – такой холод!
Поправив сползающий с плеча пуховый платок, покачала головой:
– И к супу вы не притрагивались…
– Спасибо, Варвара, что-то не хочется, – тихо проговорила Вера Михайловна.
До еды ли тут? Девять лет назад сгорел в запое ее муж. А теперь вот и сын – единственная ее надежда – так редко бывает трезвым…
– Что-то Алексея долго нет… – вздохнула Вера Михайловна. – Не случилось ли чего? У меня, Варвара, веришь ли, когда он где-то задерживается, внутри все обрывается. Не знаю, – продолжала она, – или люди раньше не те были, или время было другое, а только пили тогда намного меньше. На все село один пропойца и был Савелий. Уж такой гармонист, ни одна свадьба, бывало, без него не обходилась, и тот по пьяному делу в сугробе замерз. Ну а мы, молодежь, вина тогда и не знали…
– Так, так, – закивала, вытирая руки о передник, Варвара. – Многое, видать, с тех пор поменялось. Ваш Алексей, он ведь тоже еще молодой.
– Тридцать уже…
– Ну и что? А ведь какой парень был! Сколько ладных девок по нему сохло. А теперь совсем до ручки себя довел. Вот и вы через него хвораете.
Варвара не заметила протестующего жеста Веры Михайловны.
– Видела его днями, – продолжала она, – околачивался с дружками у магазина… Пропадает, ох, пропадает парень! Скольким эта пьянка жизнь сгубила! Сегодня, говорят, у переезда какого-то пьяницу поезд задавил, насилу опознали…
Вера Михайловна так и обмерла.
– Да что вы, бог с вами, – перепугалась Варвара. – Причем тут Алексей ваш! Это же вон где было, да и не сегодня вовсе. Разболталась я тут, – засуетилась она, – мелю что попало.
Соседка ушла. А Вера Михайловна долго еще не могла успокоиться. В голову лезли мысли одна другой чернее. В вое ветра за окнами, в бряцании дверной щеколды слышались нетвердые шаги запоздавшего сына…
Незаметно задремала. Снилось родное село, не нынешнее, а то, каким оно было тогда, в пору ее юности, и сама она, легкая, стремительная, бежит по росистой траве, едва касаясь ее ногами. Мгновение – и взлетает высоко над землей, птицей плывет над весенней березовой рощей, над петлистой речушкой с песчаными островами. Вместе с подругами кружится в хороводе, выискивая глазами среди разгоряченных кадрилью парней своего, единственного, в синей сатиновой рубахе. Неожиданно вместо него – Савелий, гармонист, дурашливо кланяясь, зазывает ее в круг. Она пристально вглядывается в его лицо и в страхе отшатывается: ведь это ее муж – покойный Федор!
Потом все разом исчезло. Покрылось сплошной снежной пеленой. Теперь она, проваливаясь в сугробы, бежала куда-то незнакомым лесом, угрюмые стволы все теснее обступали ее. Случайная ветка больно хлестнула по лицу… Вскрикнув, Вера Михайловна открыла глаза, словно хотела убедиться, что эта боль лишь наваждение, кошмарный сон, но боль не отпускала, становилась острее, и, чтобы уйти от гнетущей душу яви, Вера Михайловна снова прикрывала веки и проваливалась в забытье. Стволы деревьев вновь надвигались. Она падала, снег забивался в рукава, сыпался за воротник, стекая тонкими струйками по спине.
Впереди мелькнула знакомая фигура. Алексей! Но сын, не слыша ее, уходил все дальше и дальше… Протяжно загудел паровоз, она увидела железнодорожный переезд и сына, бегущего по шпалам. «Сынок! Вернись!..»
Пробуждение было тяжелым. Алексей все не приходил. Вдруг на дворе стукнула калитка, сердце матери сжалось: вот-вот скрипнет под ногами снег на крыльце… Не выдержав, она с трудом поднялась и, накинув платок, вышла на улицу. У ворот в сугробе что-то чернело. Алексей! Ноги у Веры Михайловны подкосились. Не помня себя, она стала трясти его за плечи: «Встань, сынок, проснись!»
Алексей поднял тяжелую, будто налитую свинцом, голову: «Где я?» Увидел лежащую на снегу мать. Хмель мигом слетел с него. Бросился к ней, поднял на руки и бережно понес к дому. Уложил в кровать. Негнущимися, словно чужими, пальцами растирал ее лицо, руки… Он словно впервые увидел эти истомленные, до боли родные черты. Страшно и стыдно: ведь он совсем забыл о ней! Мучительно захотелось все вернуть, исправить теперь же, немедленно. Собственная жизнь показалась пустой и никому не нужной.
Вера Михайловна открыла глаза: «Жив, сынок…»
Алексей не выдержал. Давясь слезами, он умолял мать простить его, обещал начать все заново… он не сможет больше жить, если она ему не поверит. И мать поняла это. Она тоже плакала, и ей тоже становилось легче, словно вместе со слезами уходило все то страшное, что было в их жизни. Может, и впрямь образумится, думала она. Затеплившаяся надежда понемногу перерастала в уверенность, согревала душу. Не вечно же лютовать холодам. И к ним в окно заглянет долгожданное весеннее солнце.
В острое отделение городской психбольницы привезли буйного больного. Это был огромный детина лет сорока, свирепый вид которого внушал окружающим неподдельный ужас. Пациент настолько огромен, что два сопровождающих его сержанта милиции в сравнении с ним казались пигмеями. Они вздрагивали при каждом его движении и все время находились от него на приличном расстоянии. Пациента надо было привязать к кровати, но никто не знал, как это сделать.
Детина стоял посреди коридора и дико озирался по сторонам, до конца не догадываясь, для чего его сюда привезли.
– Позовите доктора, – потребовали сержанты. – Нам за усмирение дураков деньги не платят.
Через пять минут в отделении появился дежурный психиатр Козловский.
– Пациент, – обратился он тонким голосом к детине. – Ложитесь, пожалуйста, в кровать. Вам сейчас сестра инъекцию сделает, и вы успокоитесь.
– Нет, нет… – забеспокоился детина. – Не дамся! Вы привязывать к кровати будете…
При этом он стал размахивать руками, чем сильно испугал доктора. Последний в страхе отскочил от него и спрятался за спиной сержанта.
Наступила тягостная пауза. Все находились в замешательстве и не знали, что делать дальше. Разрядила обстановку санитарка баба Нюра. Это была маленькая юркая женщина – метр с кепкой.
– Вася, – обратилась она ласково к грозному пациенту. – Ты чего буянишь… доктора не слушаешься…
При этом она решительно схватила детину за руку и потянула в палату. Такая смелость маленькой беззащитной женщины оказала обезоруживающее воздействие на свирепого богатыря.
– Что вы делаете? Что вы делаете? – испуганно произнес он, не зная, что противопоставить напористости санитарки.
Но баба Нюра буквально повисла на огромной руке пациента.
– Что выделаете? Что выделаете? – продолжал лепетать богатырь, увлекаемый ею в палату.
Доктор и сержанты с удивлением наблюдали, как маленькая опытная санитарка расправлялась с буйным пациентом: привязав одну руку к кровати, она затем привязала другую… и детина был повержен…
Вот так бывает в жизни: маленькая пожилая женщина сделала то, что не могли сделать трое сильных мужчин. И так каждый день! Кто-то же должен эту работу выполнять… Есть еще в России такие бабы Нюры… Внешне неприметные, но совершающие подвиги каждый день!
