— Уже выбросил! — досадливо махнул рукой Глен.
— Что будем заказывать?
— Мне хотелось бы такой же куриный салат, как вчера, — недолго думая, признался Глен. — Курицу люблю! Да и вообще салат вкусный и порция большая!
— Ну, давай по салату! — согласился Иван Осипович. — А что вино будем брать?
— А может, чего-нибудь покрепче?
— Ну, давай меню посмотрим. Так, что тут у нас… виски, водка, коньяк. Вроде всё у них есть, весь набор. Ты что будешь?
— Водку, пожалуй, грамм сто.
— Да! Ну, давай, я тоже водку возьму, мы не за рулем, — да и раз уж это мой последний день в Петербурге!..
Друзья сделали заказ.
— Ты во сколько завтра уезжаешь? — спросил Глен.
— В пять утра.
— Собрался уже?
— Да. А мне и собирать-то особенно нечего: я ведь ненадолго приехал. Кстати, посмотри вот, чашку только что жене купил.
Профессор достал из пакета купленный сувенир. Глен повертел чашку в руках, — она была белая, с крупным ярким рисунком.
— Спас-на-Крови! — узнал Глен. — Я там бывал! Значит, твоей жене чашки нравятся?
— Ещё как! Знаешь сколько у нас дома этих чашек!
— А какая она — твоя жена? — неожиданно спросил Глен.
— Да вроде ничего, симпатичная, — подумав, сказал Иван Осипович. — А характер?.. Ну и характер, в целом, ничего, терпимый… Мы с ней в Университете познакомились, а на четвертом курсе и поженились.
— Чуть не забыл! — легонько хлопнул себя по лбу Иван Осипович. Я ведь несколько фотографий захватил, тебе показать. Ты как, не против?
— Ну что ты! — даже обиделся Глен.
Иван Осипович вытащил из компактной сумки тонкий альбом, открыл. На первой фотографии была изображена белокурая девочка лет пяти, сидящая на качелях.
— Внучка, — догадался Глен.
— Точно! — обрадовался Иван Осипович. — Только сейчас ей уже пятнадцать. — Он мельком взглянул на фотографию. — Совсем не изменилась! Ну, разве только волосы потемнели.
На следующей фотографии был изображен небольшой чёрный терьер, играющий с мячиком на полу.
— Твоя собака? — спросил Глен.
— А, да, моя! Тузик. Эта фотография недавно сделана. Любит с мячом играть.
— А это он в вашей квартире играет?
— Да, у нас сейчас две комнаты… В общем, ничего, довольно просторные, светлые, — уточнил Иван Осипович. — Дом, правда, очень старый. Всё боимся, как бы не рассыпался.
— Правда, может рассыпаться? — приняв слова приятеля за чистую монету, изумился канадец.
— Да нет, это я так шучу! Мы сначала с женой, в коммуналке жили. — Понимая, что Глену, понятие коммуналка вряд ли знакомо, Иван Осипович пояснил: — Коммуналка, это такая квартира с несколькими комнатами, в каждой комнате разные семьи живут, а кухня у всех одна.
— Одна? — поразился Глен. — А как же они все там помещаются, когда готовят?
— По очереди. Договариваются.
— Да-а-а! — присвистнул Глен. — Но, по-моему, Иван, это не очень удобно?
— Да, ты прав, это совсем неудобно. Но, сейчас-то, слава Богу, в отдельной квартире живем, причём, давно уже.
Глен почувствовал, что профессору неприятно вспоминать о жизни в тесной коммуналке. Он понимающе кивнул.
— А эта — рядом с тобой — жена?
— Да, Люда. Это нас дочка снимала.
С фотографии на Глена смотрела уже немолодая, полноватая женщина, с мягкой и, кажется, доброй улыбкой. Взгляд женщины был тёплым, располагающим. Тёмно-зелёный костюм, — а может это платье такое, на фотографии не разобрать, — ей определённо шёл.
Глен, ни с того ни с сего, спросил:
— А вот как ты, Иван, в Бога поверил?
— О… Ну, это долгая история… — задумчиво проговорил Иван Осипович. — Тут ведь в двух словах и не расскажешь.
— Ничего, я не тороплюсь! — простодушно подбодрил приятеля Глен.
— Да я и сам толком не знаю. Правда, есть у меня одно подозрение…
— Подозрение? — изумился Глен.
— Да. Понимаешь, у нас в Советское время царил атеизм… Грубо говоря, верить в Бога было запрещено.
— О, да. Я много слышал об этой тяжёлой для вас эпохе.
— Прости, Глен, но во всём остальном, — кроме, конечно, атеизма, — Советское время было гораздо более добрым и радостным, чем нынешнее.
Канадец вопросительно уставился на профессора.
— Но ваша молодежь считает… — начал было он.
— Наша молодежь, Глен, родилась уже после социализма, а я жил в нём! Чувствуешь разницу?
— Чувствую, — вежливо ответил Глен, но на самом деле он ничего подобного не чувствовал. Он отпил из рюмки немного водки и непроизвольно поморщился. «Не такие уж они и простые, эти русские», — подумал канадец с удивлением, но без неприязни.
— Так как же ты поверил в Бога, Иван? — возвращая разговор в прежнее русло, настойчиво спросил Глен.
— Я и сам об этом задумывался… Знаешь, когда я ребенком был, мои родители с одной семьей дружили. Та семья в большой коммуналке жила.
— Где много квартир и только одна кухня? — уточнил Глен.
— Да. Ну так вот, там в одной квартире старушечка жила… тихая, благообразная, она в Бога верила. А я, когда мои родители навещали этих своих друзей, заходил к ней в гости. Нравилось мне у неё сидеть почему-то. Я уже, конечно, не помню, о чём мы с ней говорили, — я её саму-то очень смутно припоминаю, как во сне. Но это ощущение покоя, тихого света какого-то, от неё исходящего, мне, кажется, вовек не забыть. И, можешь представить, только ведь недавно, на старости лет, случайно вспомнил, как её звали! Наталья, баба Наташа…
Лицо Ивана Осиповича вдруг просветлело, а взгляд стал не то отрешённым, не то рассеянным. Видно было, что мысли унесли его куда-то очень далеко и от Глена, и от столика в кафе, и от Невского проспекта.
«Улетел, как Нильс с дикими гусями», — почему-то подумалось Глену.
— Значит, встреча с этой доброй старушкой была очень важной в твоей жизни. От неё ты и перенял веру в Бога. То есть уже в детстве?
— Нет, не в детстве. То есть, сейчас-то я уже понимаю, что верил с самого детства, но тогда я об этом и не догадывался.
— А осознанно когда поверил? — продолжал допытываться Глен. Ему самому, пришедшему к вере не так давно, было важно услышать ответ на свой вопрос.
— Ну, это и вовсе грустная история, — уклончиво ответил он. — Не хочется наводить на тебя тоску.
— Ничего. Наведи, пожалуйста! — упрямо просил Глен.
— Кроме того, это не очень-то… приглядная история… — опять замялся было Иван Осипович.
— Ну, если тебе очень трудно вспоминать, то, что ж, конечно, не надо, — великодушно согласился Глен.
Он посмотрел в окно на Казанский Собор, помолчал немного, подумал…
— А разве мне, Иван, было чем хвастаться, когда я тебе о своей Джуди рассказывал? Как я нашу с ней жизнь всю без остатка просвистел? — неожиданно, с сильным чувством сказал Эриксон. — А ты ведь завтра утром уезжаешь!
Официантка унесла со стола пустые чашки, тарелки и рюмки, и, почему-то не предложив заказать ничего больше, сразу же принесла счёт. Вид у неё был неприветливый. Можно было подумать, что приятели её чем-то раздражали, — но, к сожалению, придраться было не к чему.
Некоторое время Глен и Иван Осипович с туповатым недоумением смотрели на внезапно опустевший стол: лишь стеклянная солонка одиноко торчала посередине его.
— А давай зайдём в Казанский собор! — неожиданно предложил Иван Осипович.
— Давай! — охотно согласился Глен. Собор ему уже в первый день встречи с Иваном понравился, только осматривали они его слишком бегло. Канадец, усмехнувшись, помахал рукой солонке, на что Иван Осипович только головой покачал, и друзья без сожаления покинули кафе.
Приятели вошли в Казанский собор. Глен предусмотрительно снял с головы свою ярко-зелёную, довольно нелепую кепку с козырьком. Он считал, что нужно уважать чужие традиции, тем более что это было совсем не трудно.
Войдя в собор, приятели сразу же заметили длинную очередь.
— Это к иконе Божией матери, она называется «Казанская», — сразу догадался Иван Осипович.
— Почему ж такая очередь? — удивился Глен. — В прошлый раз вроде не было!..
— Я и сам не знаю! — честно признался Иван Осипович. — Может… событие какое-нибудь, а может, просто так совпало. Давай, тоже в очередь встанем. Икона, кстати, красивая, древняя. Посмотришь заодно! И как это мы главную петербургскую икону в прошлый раз пропустили?
Глен был не против, и они встали в длинную очередь.
— Был у меня такой вот случай, — без всякого вступления — начал русский профессор. — Мы с Людой жили в новом районе, коммуналку нашу расформировали, и нам, как молодым специалистам, дали отдельную квартиру. Вот мы радовались! Думали, уж теперь-то поживем, без всяких соседей. Но… вышло иначе. У Люды был старший брат Петя. Он отдельно, конечно, жил. Так уж получилось, что в свои двадцать лет он стал инвалидом.
