— Что? — спросил Матросов.
— Не нравится мне все это… — решительно сказал Бэха. — Очень не нравится!
Матросов пожал плечами: а что делать?
— Я это к тому, — Бэха, наконец, посмотрел Матросову прямо в глаза, — что еще не поздно отказаться.
— В каком смысле?
— В том смысле, что ничего не покупать. Деньги вернуть в клинику. А про немцев забыть.
Матросов некоторое время о чем-то размышлял. Потом почему-то смутился.
— Нет, нет, зачем же! Раз уж решили, значит решили. Да и вообще… — Он не договорил.
— Что?
— Поздно уже отказываться…
— Как это поздно? Почему?
Матросов пожал плечами.
— Потому что у меня уже нет всех денег. — Он вдруг улыбнулся. — Пять тысяч сегодня утром я уже потратил…
* * *
Развернув влетевший в окно пакет и обнаружив в нем пять тысяч долларов, Ксюша в первый момент несказанно удивилась. А потом испугалась.
Что мог значить этот пакет? Пакеты с деньги просто так в окна не влетают! Да еще с такими огромными. Тут что-то не так. Чьи это деньги? Кому они могут принадлежать?
Это или какое-то страшное недоразумение, или ловушка! Рассчитанная на то, что Ксюша возьмет эти деньги себе. Только она начнет тратить деньги, к ней сразу же явятся серьезные люди, спросят: «А где наши пять тысяч? У тебя? А мы их ищем, найти не можем!» — и возьмут ее в оборот. О таком сплошь и рядом рассказывает телевидение.
Но кому, спрашивается, нужно расставлять Ксюше ловушки? Да еще таким странным рискованным способом. Заместителю главного врача? Администрации больницы? Не похоже. У них нашлись бы способы и попроще.
И ведь сумма-то — точно такая, какую она просила у Бэхи. О том, что ей нужны деньги, знали Бэха и Матросов. Кто-то из них имеет отношение к пакету. Бэха? Но зачем им это нужно. И вообще, какая связь одного с другим?
Ксюша так и не пришла ни к какому выводу и решила не ломать попросту голову. На всякий случай она достала из пакета деньги и спрятала их на себе. Выбрасывать пакет она на всякий случай не стала, сложила его аккуратно и засунула в стопку с чистым бельем.
А во время тихого часа, когда Ксюша прибиралась в сестринской, со двора донесся шум мотора и, выглянув в окно, она увидела проезжающую по дорожке между корпусами машину Бэхи.
Ксюша торопливо бросила швабру, накинула куртку, сунула ноги в уличные туфли и побежала во двор.
Пока она бежала, машина уже доехала до административного здания, и Бэха, по-видимому, скрылся внутри. Но не успела Ксюша как следует отдышаться, как он вышел оттуда, на ходу шаря по карманам в поисках ключей.
Увидев Ксюшу, он удивился, точнее, удивился решительному выражению ее лица.
— Что случилось? — Бэха замедлил шаги.
— Это не ты?
— Что?
Ксюша пытливо смотрела ему в лицо.
— Кто-то бросил мне в окно пакет… — сказала она. — А я никак не могу понять, кто.
Бэха пожал плечами — ни к какому пакету он отношения не имеет. Отыскав ключи, он нажал на кнопку и разблокировал замки дверей.
— А что в пакете? — рассеянно спросил он. Стало ясно, что про деньги он ничего не знает.
— В пакете? — Ксюша стала торопливо прикидывать, чтобы такое придумать.
— Ну да, в пакете! Пять тысяч баксов? — пошутил Бэха.
Ксюша опустила голову.
Бэха посмотрел на нее с любопытством. Потом улыбка сползла с его лица.
— Что, на самом деле — деньги?
— Да, — тихо проговорила Ксюша.
Бэха хмыкнул. Потом стал серьезным. Потом опять издал нервный смешок.
— Это он! — с удивлением констатировал Бэха.
— Кто?
— Матросов. Деньги бросил в окно Матросов.
Ксюша недоуменно уставилась Бэхе в лицо. Бэха кивнул — да-да!
— Матросов? С чего это вдруг?
— Я же говорю, он чудак. Вы с ним два сапога — пара! Он тоже больных из пятого корпуса подкармливает. Покупает на всю получку хлеба и носит им в рюкзаке. Передает через окно. Пока никто не видит.
Ксюша оторопела.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю. Подсмотрел.
Ксюша почувствовала, что краска бросилась ей в лицо. Вот, оказывается, что Матросов делал тогда за кочегаркой. А она подумала…
— А откуда у него деньги? Ну те, что в пакете…
— Он вчера взял кредит под залог гипофиза!
Ксюша вытаращила глаза.
— Под залог чего?!
— Под залог гипофиза. Штука такая в голове.
— Как это?
— Вот так!
Ксюша не очень поняла, при чем здесь гипофиз, но времени на расспросы не было.
— А где Матросов сейчас? Ты знаешь?
— Знаю. Стоит в очереди за суриком.
— За чем?! За суриком?
Бэха махнул рукой — долго рассказывать — распахнул дверь и посмотрел на часы.
— Ты — туда? — быстро спросила Ксюша.
— Да.
— Я с тобой!
И она бегом бросилась вокруг машины, чтобы сесть на пассажирское место рядом с водителем.
* * *
А в это время в маленькой неухоженной квартирке на краю города происходила незаметная для посторонних глаз встреча двух примечательных людей.
Жаркий день клонился к вечеру, низкое солнце над горизонтом стояло прямо напротив окон и пробивалось даже сквозь плотно задернутые шторы.
Один из встречавшихся, молодой человек с ярко-синим насмешливыми глазами, был одет по-военному — маскировочной расцветки ветровка, высокие армейские ботинки на шнуровке, заправленные в голенища брюки цвета хаки — и тем не менее вид имел сугубо гражданский, недисциплинированный и отчаянный. В то время как в другом, подтянутом мужчине средних лет, несмотря на дорогой гражданский костюм, модный галстук и добротные ботинки, безошибочно угадывалась наблюдательность и собранность человека военного. Въевшийся в кожу загар и особая тропическая поджарость указывали на то, что мужчина провел последние годы в решительной дали от северных широт.
Военный в штатском мерил шагами единственную комнату, с любопытством оглядывая ободранные углы, а молодой человек в камуфляже неотрывно смотрел на экран портативного компьютера.
Квартира, в которой они находились, была плохо пригодна для проживания. Создавалось впечатление, что ее хозяева начали большой ремонт, вскрыли полы, ободрали языки засаленных обоев, расковыряли наличники и потолок, а потом махнули на это дело рукой. Может быть, потому, что у них закончились деньги, а может, оттого, что вышел весь энтузиазм.
Мебели в квартире почти не было. В углу комнаты стояла старая тахта с отваленными боковинами и стол, на полировке которого белели круги от горячих предметов, — и то и другое, по-видимому, было принесено с соседней помойки.
Единственный стул был повернут спинкой к столу, верхом на нем сидел парень в камуфляже, положив на спинку крепкие кулаки. На экране портативного компьютера, который принес с собой военный, уже в который раз прокручивался один и тот же телевизионный ролик.
Любительская камера, прыгающая в неопытных руках, снимала группу молодых людей в черных шапочках с прорезями для глаз, которая избивала двух рыночных торговцев фруктами. В свете тусклого уличного фонаря нападавшие толкались и теснили друг друга, мелькали чьи-то руки и ноги, взлетали в воздухе палки и велосипедные цепи. Торговцы пытались защитить головы локтями. Кто-то бежал к потасовке, замахиваясь из-за спины куском арматуры.
Военный остановился перед компьютером, с любопытством глядя на экран.
На экране появилось лицо молодого человека с ярко-синими глазами, тоже в черной шапочке, а перед ним — рука невидимого корреспондента, держащая мохнатый микрофон с логотипом провинциальной службы новостей.
— Хватит уже надеяться на власть! — с силой говорил молодой человек. — Эти люди забыли о справедливости и простых людях, они думают только о своих миллиардных счетах! Нужно самим брать судьбу в свои руки!
Камера опять показала избиваемых торговцев, и голос репортера проговорил:
— Вот он, человек, который вдохновляет молодежь на подвиги. Вот он, молодой Адольф наших дней!
Синеглазый парень, который все это время неотрывно смотрел на экран, разогнулся и с яростью стукнул кулаком по спинке стула.
— Сволочь! Сволочь! Скотина!
Военный хмыкнул:
— Что, Родион, не нравится?
Парень, которого военный назвал Родионом, нервно дернул плечом:
— Это фальшивка. Монтаж! Я никогда не имел дела со скинами!
Военный развел руками:
— Ролик показывали по областному телевидению. По его результатам было заведено уголовное дело… Так что… это крутится твой срок! — он кивнул на экран.
Ролик закончился; компьютер подумал некоторое время и опять запустил видеозапись с начала. На экране опять замелькали молодые люди в черных шапочках, занесенные кулаки и цепи.
— Я не имею никакого отношения к этим придуркам, — Родион уже взял себя в руки и говорил презрительно. — Журналист попросил меня высказать на камеру мои мысли, а потом показал это интервью вместе с кадрами избиения торговцев. Я не расист!
