– Ты замужем? – изумленно переспросил он.
– Да, – сказала она твердо.
Как там говорила Зоя? Левак возможен при абсолютном равноправии сторон? Пусть Стас не считает ее одинокой, никому не нужной бабой. Пусть лучше думает, что она вполне благополучная женщина, немножко уставшая от семейных уз, как и он сам, но вовремя одумавшаяся.
– Я не знал... Ты же была одна у Зои на дне рождения...
– Ну и что? – буркнула она, с удивлением обнаружив, что они все еще держатся за руки.
– Ничего, конечно.
Закрыв за ним дверь, Люба упала на диван. На душе была такая свинцовая тяжесть, что она даже плакать не могла. Даже мысль, что она уберегла себя от гораздо худших мук, сейчас ее не поддерживала.
Она посмотрела на часы – всего девять вечера. Неужели они так мало пробыли вместе, ей-то казалось, что минула целая вечность с тех пор, как они вышли из Зоиной квартиры. Возвращаться к подруге невозможно, она занята своим Ваней, но сидеть одной выше ее сил.
И Люба позвонила Максимову.
– Да? – сказал он раздраженно.
– Это Люба, привет.
– Здравствуй. – В голосе жениха не было никакой радости. – Что случилось?
– Соскучилась, – соврала она.
– Неужели? – Наверное, Борис сознавал, что ни один человек в здравом рассудке не станет по нему скучать. – И что ты от меня хочешь?
– Давай просто поболтаем.
– Слушай, дорогая, не заставляй меня думать о тебе как о взбалмошной идиотке, которая не может управлять своими эмоциями и занимать себя самостоятельно. Лично у меня нет времени на пустопорожние разговоры.
– Если я скучаю по любимому человеку, это еще не значит, что я идиотка! – вспылила Люба.
Молчание в трубке стало чуть менее напыщенным.
– По любимому? Лестно, лестно...
Глупый сарказм. Правду говорят, что человек все меряет по себе. Если он способен любить, то спокойно и доверчиво принимает любовь, а если нет, то ему в любых изъявлениях нежности будет чудиться подвох и попытка манипулирования. Пока он не испытает любви, не поверит в то, что она вообще существует.
– Тем не менее я бы просил тебя не звонить мне первой. Кроме того, что это неприлично для женщины, ты отвлекаешь меня от работы. Я пишу очень важную статью. Поверь, я отношусь к тебе с большим уважением и симпатией и готов заниматься тобой, как только у меня появляется свободное время.
Быстро попрощавшись, Люба повесила трубку. Злость на Бориса немного развеяла ее печаль.
«Даже не спросил, вдруг у меня что-то случилось! – Она достала сигарету из пачки, которую хранила для гостей, и раздраженно закурила. – Важную статью он пишет, надо же! Если он закончит ее на полчаса позже, человечество неминуемо вымрет!
Женщина томится, скучает, любит – что еще ему надо? Почему не сказать: «Бери такси и приезжай»? Или он там с другой бабой?»
Представив Максимова в роли прожигателя жизни, Люба повеселела.
Ей достанется занудный, эгоистичный и туповатый муж, зато над ним всегда можно будет посмеяться.
Когда наступает вечер и врачи расходятся по домам, в больнице становится тихо и тоскливо. Холодным огнем мерцают лампы дневного света в пустых коридорах, по которым неслышно и незримо бродит смерть, высматривая жертву.
Особенно любит она крутиться возле реанимационного отделения, хищно пользуясь каждой оплошностью докторов.
Стас всегда остро ощущал это страшное соседство, зная: если возникнет хоть маленькая брешь в обороне больного, через нее тут же протянется костлявая рука. Поэтому он не позволял себе на работе предаваться посторонним мыслям. Тосковать по Любе он будет дома, а сейчас нельзя.
Он проверил листы назначений, которые оставили дневные врачи. Заказал в лаборатории анализы и сел писать дневники, пользуясь стабильной обстановкой.
Кто только придумал эти записи каждые четыре часа! Врачи неоднократно поднимали вопрос о дневниковых записях в историях, просили отменить их, но им неизменно отвечали: «Если вы не оставили записи в истории, непонятно, смотрели вы больного или нет». Видимо, честным людям в страховых компаниях не приходило в голову, что преспокойно можно сделать запись и не смотря больного. Он, например, сейчас пишет дневники вперед, потому что не знает, каким выдастся дежурство и будет ли у него время оформить истории в те часы, которые требуются протоколом.
«Все у нас так, сплошные бумажки, – думал Стас мрачно, в десятый раз записывая фразу «Состояние тяжелое, но стабильное». – Главное не что ты сделал, а как записал. Если ты вывел больного из тяжелейшего отека легких, это твои личные трудности, мог бы и не выводить, но вот если ты не записал в истории должное количество дневников... Страховая тебя сожрет и историю не оплатит. А если ты больного проморгал, зато историю хорошо заполнил – ты молодец и герой. Вообще больной, обращаясь за медицинской помощью, должен знать, что его выздоровление волнует доктора в последнюю очередь. Так застращали врачей, что они думают не о том, как вылечить, а о том, как бы им за это лечение не огрести разных неприятностей. От администрации за перерасход лекарств, от заведующего за неправильную, по его мнению, тактику, а то и от органов правосудия, если пациент жалобу напишет. Первое, что делает врач, – прикрывает собственную задницу, все остальное – вторично. Очень мало специалистов, которые интересы больного ставят выше собственных, по пальцам можно перечислить. Зоя Ивановна, Колдунов, Ванька в своей психиатрии...»
Тут как по заказу дверь ординаторской открылась, и вошли Ян Александрович с Зоей.
Стас вскочил:
– Здравия желаю!
– Вольно-вольно.
Колдунов сел за соседний стол и притянул к себе пачку историй, а Зоя кинулась к компьютеру.
– Стас, помогай, мне срочно нужны данные обо всех операциях Максимова. Хочу сделать подлость.
Колдунов усмехнулся и пересчитал медицинские карты.
– Четверо. Стало быть, восемь мест мы имеем?
– Да, Ян Александрович. А те, кто есть, вполне стабильные, если вдруг массовое поступление, я легко их на терапию переведу.
– Колдунов, не отвлекай его. Пусть мне выведет на экран все максимовские художества за последний год хотя бы.
Стас послушно защелкал мышкой.
– А зачем вам, Зоя Ивановна?
– А затем, что он совсем оборзел! Раньше Ян на нейрохирургический этап приглашал Миллера, и все были довольны. Но Максимов пронюхал об этом и завозмущался, мол, как можно на такие филигранные операции звать обычного хирурга из ЦРБ. Ты ведь знаешь, где Миллер работает... А Максимов же у нас главный нейрохирург города. Ну, начальство и запретило Миллеру вообще переступать порог академии.
– Как это – запретило?
– Очень просто, – объяснил Колдунов. – Оперируйте, говорят, уважаемый Ян Александрович, с Борисом Владиславовичем или вовсе не беритесь за такие сложные случаи. А у меня уже аспирант диссертацию пишет по теме «Хирургическое лечение распространенных злокачественных опухолей с поражением центральной нервной системы». – Главное, результаты хорошие, бросать жалко. Хотели у Миллера в больнице продолжать, но там тоже запретили – лицензии нет. Потыркались-потыркались, а потом я думаю – ладно. Не полный же Максимов дебил, в конце концов. Пригласил его на операцию.
– Ну и все, – азартно перебила Зоя. – Больной отправился на кладбище, а Борька – к начальству с доносом.
– Он столько крови выпустил, пока позвоночник долбил, вспомнить страшно! – Колдунов содрогнулся. – Больной и не выдержал. Да, у любого из нас случаются неудачи, но отличить жопорукого хирурга от хорошего я пока еще могу. Все, говорю, Борис Владиславович, большое спасибо, больше мы с вами сотрудничать не будем. Он начал что-то блеять про первый блин, который комом, про досадную случайность, но я ему конкретно сказал, чтобы больше ко мне в друзья не набивался. Ах, говорит, какое у вас немужское поведение!
Стас нашел в компьютерном операционном журнале все операции, сделанные Максимовым, и перенес их в отдельный файл.
– Ага, молодец. Теперь посмотри у этих больных исходы и осложнения.
– Сейчас попробую. Некоторых я и так помню, например, вот этого.
Стас украдкой вздохнул. Как забудешь, если именно благодаря этому больному он познакомился с Любой? Конечно, он помнит все до мельчайших деталей.
– Давай действуй. Видишь ли, Максимов решил, что лучшая защита – нападение, и написал кляузу. Якобы Колдунов недостаточно подготовлен для таких вмешательств, оперирует, не обследовав больного, и хоть на этапе ревизии видит, что опухоль не подлежит удалению, все равно не отказывается от первоначального плана действий. Указал, скотина, что основная кровопотеря произошла во время выделения легкого. И так, знаешь, трогательно добавил, что он, конечно, не общий хирург и не может компетентно судить о действиях Колдунова, поэтому настоятельно рекомендует назначить комиссию, которая решит, может Ян оперировать четвертую стадию рака или пусть сидит на экстренной помощи и не жужжит. Вот я и хочу представить статистику. Скажу: «Мужики, кого вы слушаете? Этого придурка, у которого больные мрут как мухи? Словно он не со скальпелем к ним подходит, а прямо с косой? Гоните его в шею, он умеет только кляузы писать, а больше никакого проку от него нет. Сегодня на Колдунова, а завтра на вас напишет. Он же буйнопомешанный псих с манией величия».
