Однако он не мог себе позволить думать о ней в таком ключе: когда жена сбежала, он понял, сколь много для него значит ее присутствие в доме. Нет, она должна понять, как нужна ему ферма, а потом, когда у них пойдут дела на лад, они заведут детей. Мэри должна понять, что его пораженческие настроения вовсе не вызваны неудачами в делах: причина их — ее враждебное отношение к нему как к мужчине, к их совместной жизни в том виде, в котором она существовала. Все переменится, когда они заведут детей. Тогда они будут счастливы. Так он мечтал, опустив голову на руки, слушая, как Мэри постукивает карандашом.
Однако, несмотря на то что в результате раздумий он пришел к довольно-таки приятному выводу, Дик был расстроен до глубины души. Он ненавидел саму мысль о разведении табака, он всегда считал табак противным человеческой природе. Теперь заниматься хозяйством придется иначе: надо будет проводить долгие часы в жарких помещениях, а по ночам вставать и проверять показания термометров.
Он повертел лежащие на столе бумаги, вжал голову в руки и, чувствуя себя несчастным, безмолвно восстал против уготованной ему судьбы. Однако до добра это не доведет. Мэри сидела напротив него, силясь подчинить мужа своей воле. Наконец он поднял голову, растянул губы в кривой печальной улыбке и сказал:
— Ладно, босс, можно я подумаю пару деньков? — Его голос звучал натянуто от унижения.
Когда она ответила с раздражением: «Мне бы очень не хотелось, чтобы ты называл меня боссом», — он ничего не сказал, хоть повисшее молчание и красноречиво поведало о том, что они боялись сказать. В итоге она нарушила его сама, резко поднявшись из-за стола. Смахнув книги, она произнесла:
— Я ложусь спать.
Мэри ушла, оставив Дика наедине с его мыслями.
Через три дня он тихо сказал, отведя глаза, что договаривается со строителями-туземцами о возведении двух сараев.
Когда Дик наконец поднял на жену глаза, заставив себя посмотреть на ее ликующее лицо, то он увидел, как ее глаза горят новой надеждой, и с беспокойством подумал, что с ней станется, если он подведет ее и на этот раз.
После того как Мэри заставила Дика подчиниться ее воле, она отошла в тень, оставив супруга в одиночестве. Несколько раз он предпринял попытку привлечь жену к насущным делам, спрашивая ее совета, указывая на то, что ей следует помочь ему в делах, которые его беспокоят, однако всякий раз Мэри, как и прежде, отвечала отказом. Делала она это по трем причинам. Первая была осознанной: если она вечно будет рядом с мужем, демонстрируя, что она умнее и талантливее, она тем самым спровоцирует его и он уйдет в оборону, в итоге наотрез отказавшись выполнять что-либо из того, что она хочет. Природа двух других причин была интуитивная. До сих пор Мэри с неприязнью относилась к ферме и связанным с ней заботам, не желая ими заниматься после того, как Дик снова вернулся к делам. Но самой главной была третья причина, пусть даже Мэри и не отдавала себе в ней отчета. Она ощущала необходимость воспринимать Дика (женой которого она являлась, чего изменить уже было нельзя) как мужчину самостоятельного и добивающегося успеха в результате собственных усилий. Когда Мэри видела мужа в минуты слабости, утратившим цель, жалким, она ненавидела его, а потом ненависть оборачивалась против нее самой. Ей нужен был мужчина, который был бы сильнее ее, и она пыталась слепить такого мужчину из Дика. Если бы он просто, без обиняков, силой одного лишь желания достичь цели, подчинил жену себе, Мэри полюбила бы его и перестала себя ненавидеть за то, что связалась с неудачником. Именно этого она ждала, и именно это удерживало ее от того, чтобы просто отдавать мужу приказы и объяснять очевидные истины, хоть ей и страшно хотелось так поступить. Мэри и вправду устранилась от дел фермы, чтобы не бить Дика в самое слабое место больной гордости, не осознавая что, она сама-то как раз и является его неудачей. Возможно, она была права, права инстинктивно: материальный успех вызвал бы ее уважение. Она была права, ошибаясь в предпосылках. Все оказалось бы именно так, будь Дик мужчиной иного склада. Когда Мэри заметила, что он снова начал валять дурака, тратить деньги на всякую ерунду, при этом скупясь на важные вещи, она просто запретила себе думать об этом. Такое ей было не под силу, на этот раз это значило для нее слишком многое. А Дик, разочарованный ее нежеланием принимать участие в делах, перестал обращаться к жене. Он упрямо продолжал поступать, как считал нужным, чувствуя себя так, словно Мэри сперва вдохновила его на рисковое предприятие, а потом бросила в одиночестве — пусть выплывает как знает.
Она снова вернулась к домашним делам, разведению кур и бесконечной борьбе со слугами. И Дик, и Мэри — оба понимали, что перед ними стоит серьезная задача. Мэри ждала. Первые несколько лет, проведенных на ферме, она все ждала, теша себя верой, за исключением кратких периодов отчаяния, в то, что все переменится к лучшему. Случится некое чудо, и они, преодолев трудности, добьются успеха. Потом, не в силах сносить такую жизнь, она сбежала, а после возвращения поняла, что никакого чудесного избавления не будет. А вот теперь снова появилась надежда. Однако сама Мэри и пальцем не пошевельнет, покуда стараниями Дика все не пойдет на лад. В течение этих нескольких месяцев она жила, уподобляясь человеку, столкнувшемуся с необходимостью провести некоторое время в некоем неприятном месте: безропотно, не строя никаких планов на будущее, а просто ожидая, когда же наконец можно будет отправиться туда, где все само собой уладится. Она все еще не решила, что станет делать после того, как Дик сумеет заработать деньги, однако целые дни проводила в мечтах о том, как опять начнет работать в конторе, сызнова прослыв умелой, незаменимой секретаршей. Она вновь станет своей в клубе, известной наперсницей, и другие обитательницы, помладше, станут доверять Мэри свои секреты, ей будут всегда рады во многих домах, ее будут водить на прогулки мужчины, воспринимающие ее как товарища, что подразумевает отношения простые и далекие от всяческой опасности.
Время бежало быстро, устремляясь вперед, как это часто случается в те времена, когда в жизни человека наступают переломные моменты, которые потом, если оглянуться назад, представляются горами, рубежами, отделившими один этап от другого. Поскольку человек может заставить себя спать сколько угодно, Мэри большую часть дня проводила в грезах, словно бы подгоняя время, жадно его глотая. Пробуждаясь, она всякий раз с удовлетворением осознавала, что еще на несколько часов приблизила момент своего избавления. По сути дела, она практически не пробуждалась и даже двигалась словно бы в полусне, вся в мечтах и надежде, надежде столь сильной, что по истечении нескольких недель Мэри стала просыпаться с ощущением легкости и восторга, словно именно в тот день должно было произойти нечто чудесное.
Она наблюдала за возведением в долине сушильных сараев для табака так, словно они были кораблем, которому предстояло вернуть ее из изгнания. Сараи медленно приобретали надлежащий вид: сначала нечеткие кирпичные остовы, похожие на руины; потом поделенные внутри корпуса, словно составленные вместе пустые коробки, и, наконец, крыши из новой, сверкающей на солнце жести, над которой глицерином дрожал раскаленный воздух. За гребнем, вне поля зрения, возле пустых рытвин, пересекавших долину, была подготовлена для посадки почва. С началом дождей обезображенная эрозией низина должна была превратиться в поток. Тянулись месяцы, наступил октябрь. Несмотря на то, что наступления этого времени года, когда жара становилась самым беспощадным врагом, Мэри ждала с ужасом, на этот раз она перенесла ее довольно легко. Ей помогала надежда. Она сказала, что в этом году было не так жарко, а Дик озабоченно, даже недоверчиво посмотрев на жену, ответил, что и не помнит такого пекла. Он никогда не мог понять ее изменчивую натуру — зависимость от погоды: эмоциональное отношение Мэри к ней представля лось ему совершенно чуждым. Поскольку он смирился и с жарой, и с холодом, и с сушью, они не вызывали у него такой реакции. Он являлся их детищем и, в отличие от Мэри, не сопротивлялся им.
В этот год Мэри с восторгом встретила ощущение растущего напряжения в затянутом дымом воздухе — она ждала начала дождей: с ними в полях начнет подниматься табак. Она взяла манеру спрашивать с деланой небрежностью, которая все же не обманула Дика, об урожаях, собранных другими фермерами, и с горящими, полными ожидания глазами слушала лаконичные ответы о том, как один заработал за сезон десять тысяч фунтов, а другой полностью расплатился со всеми долгами. Когда же Дик, отказываясь верить в ее притворное равнодушие, напомнил жене, что у него построено только два сарая, а не пятнадцать и не двадцать, как у крупных землевладельцев, поэтому на тысячи фунтов даже в случае хорошего сезона она может не рассчитывать, Мэри просто отмахнулась. Сейчас ей было необходимо мечтать о немедленном успехе.
