Объявление у лифтов гласило, что нам отведены залы № 1 и № 2 для завтрака, инструктажа и религиозной службы. Там же будут бинтоваться колени и голеностопы у игроков, ещё не имеющих серьёзных травм.
— М-м-м… какой приятный запах, — сказал я, останавливаясь у входа в зал № 1. — Как дома у мамы.
Большинство игроков уже сидели за столиками, ожидая завтрака. Стоя у входа, я ждал, пока Максвелл выберет столик, который он осчастливит своим присутствием. Это было важной деталью ритуала подготовки к матчу. Всякий раз он выбирал столик в соответствии с критериями, известными только ему. Сидя со своими избранниками, он будет пить кофе, шутить и стараться ободрить перепуганных игроков, сидящих рядом.
В зале № 2 уже стояли стулья, классная доска, вездесущая переносная трибуна Б. А. Здесь состоится последний инструктаж перед матчем и религиозная служба.
Максвелл сел за столик вместе с Джо-Бобом, Тони Дугласом, Медоузом и ещё двумя игроками. Я подошёл к ближайшему столику и присоединился к чернокожим атлетам, среди которых были Делма Хадл и непокорный свободный защитник Томас Ричардсон.
— Привет, Бубба, — произнёс Хадл. На нём была белая шёлковая рубашка с монограммой на левой стороне груди, широкий зелёный галстук, светло-зелёная кашемировая куртка и боксёрские трусы. На нём не было ни брюк, ни ботинок.
— Садись, — пригласил он с улыбкой, но его глаза были серьёзными. — Как нога?
— Уже лучше, — сообщил я, рассеянно сжимая четырёхглавую мышцу на правой ноге. — Если станет ещё лучше, придётся её отрезать.
Хадл засмеялся своим странным, высоким смехом.
Полная официантка в грязном белом халате поставила на середину нашего стола блюдо с омлетом и бифштексами. Традиционная пища перед игрой состояла из заранее приготовленных, разогретых бифштексов и омлета из яичного порошка. Всем было известно, что это один из худших видов пищи для людей, готовящихся к тяжёлой физической работе. Бифштексы и омлет, попав в желудок, не перевариваются, потому что предматчевое напряжение вытесняет кровь из желудка, направляя её в другие части тела.
— Ты только посмотри, Бубба, — сказал Хадл, показывая на блюдо. Омлет был светло-зелёного цвета. В кухнях отелей часто добавляют пищевые красители к яичному порошку, чтобы омлет выглядел жёлтым. Зелёный и жёлтый цвета стоят рядом в цветовом спектре. В Питтсбурге омлет был настолько ярко-жёлтым, что Хадл перед едой надел солнечные очки.
Полная официантка поставила такое же блюдо в середину каждого стола, выслушивая стоны и комментарии игроков.
— Эй, леди! — завопил Джо-Боб. — Скажи, а курица действительно их снесла? Мне кажется, они ещё не созрели.
Официантка не отвечала, сжав зубы, но её губы что-то шептали.
Процедура завтрака сопровождалась недовольным ворчанием, но скоро изумрудный омлет был съеден. Он будет неподвижно лежать в желудках игроков, ожидая когда организм приступит к работе. Или до того невероятно напряжённого момента, когда перед самым началом игры тело выбросит его из себя на пол раздевалки и на посторонних, стоящих рядом.
Было девять часов утра. Я проглотил свою первую таблетку кодеина. Следующую я приму в одиннадцать и ещё одну — перед самой игрой.
— Кодеин? — спросил Хадл, глядя мне в глаза. Я кивнул.
— А тебе не хочется от них спать?
— Нет. Скорее наоборот, я испытываю возбуждение. Только тело немеет.
— Ты помнишь Джейка?
— Угу. — Джейк был чернокожим полузащитником. Он перенёс неимоверное количество травм, но продолжал играть, если не блестяще, то надёжно.
— Джейк принимал кодеин и всякую мерзость, — продолжал Хадл. — Тогда он чувствовал себя молодым и неуязвимым. По его словам, ему казалось, что между ним и окружающим миром — прозрачная пена. Единственно, нет железа.
— А что за мерзость он принимал? спросил я.
— Не знаю. Я не увлекаюсь этим дерьмом.
— Не у всех такой идеальный организм. Некоторым из нас постоянно приходится исправлять ошибки Создателя, иначе мы просто не сможем играть. Послушай, — внезапно вспомнил я. — Ведь у нас в девять инструктаж.
— Босс пригласил специального оратора для религиозной службы, — объяснил Хадл, — а тот может приехать на завтрак не раньше девяти.
— А кто это?
Лицо Хадла расплылось в насмешливой улыбке.
— Господи, — застонал я. — Неужели доктор Том?
Хадл поднял свою чашку в торжественном тосте и кивнул.
Доктор Том Беннет был таинственным человеком. Он появился у нас в тренировочном лагере три года тому назад. Щегольски одетый в модный джемпер с застёжками и шапочку для гольфа, он бродил по лагерю и навязывал всем свою дружбу. Беннет был доктором богословия, и Б. А. часто приглашал его рассказывать игрокам о чудесах Создателя, Христе, вечном блаженстве и религии.
Пользуясь собой как примером, доктор Том объяснял нам опасности, стоящие на пути тех, кто недостаточно верует в Господа. Он рассказывал, как в ранние годы его службы во славу Спасителя недостаточная вера во Всевышнего привела к тому, что ему достался крохотный бедный приход на севере штата Вашингтон. Доктор Том сразу понял: чтобы добиться успеха, ему нужно больше верить в чудеса Создателя нашего. Успех не заставил себя ждать. Скоро доктор Том встал во главе большого богатого прихода во Флориде и уверенно повёл своих прихожан за собой в борьбе за вечное блаженство, против всеобщего цинизма и постоянно растущей инфляции. Наградой было огромное моральное удовлетворение и небольшая доля в прибылях фирмы, занимающейся освоением огромных земельных участков на океанском побережье.
Разбогатев, доктор Том принялся за осуществление обязательств, которые он дал Господу в заключённой между ними сделке. В обмен на жизненный успех и материальное благополучие доктор Том поклялся на крови распятого Христа, что понесёт знамя христианства — безо всякой денежной компенсации — туда, где есть люди, отчаянно нуждающиеся в его духовном руководстве. И он выбрал Национальную футбольную лигу.
Б. А. и доктор Том стали неразлучными друзьями. Доктор Том хотел быть в компании игроков, а Б. А. хотел быть в компании Бога.
Доктор Том несколько раз пытался заманить меня на свои религиозные проповеди. Я объяснил ему, что существуют люди, нуждающиеся в Боге больше, чем игроки, живущие в отеле Миннеполиса, и что есть более интересные занятия, чем выслушивать напыщенного дурака, сравнивающего Бога с Великим Тренером на Небе. С тех пор доктор Том изменил тактику, говорил больше о девушках и виски.
Б. А. встал за столом, где сидело руководство клуба и, не замечая кусочка зелёной яичницы в углу рта, объявил, что доктор Том не сможет приехать в намеченное для проповеди время, ввиду чего наше расписание будет изменено и инструктаж переносится на девять тридцать пять, а проповедь начнётся в десять.
Я посмотрел на Максвелла. На его лице отражалось мучительное раздумье. Он взвешивал преимущества доктора Тома и его проповеди по сравнению с вечными ценностями дядюшки Лося и его друзей.
В десять часов, после окончания собрания команды, я встал и вышел из зала, как обычно отклонив приглашение тренера «остаться и выслушать слова, обращённые к Всевышнему». Проходя мимо доктора Тома, уже стоявшего за переносной трибуной, я улыбнулся и кивнул. За мной встал Максвелл.
— Боже мой, — застонал Максвелл, как только мы вышли в коридор. — Как он посмотрел на меня!
— Теперь он поручит Арту Хартману произнести молитву. Сначала утрата благодати, затем утрата должности.
Посмотрев мультфильм о приключениях дядюшки Лося, я уложил сумку, взял проигрыватель и направился к стадиону на такси. Из-за серьёзных травм девять игроков, включая меня, приезжали на стадион за несколько часов до матча. Это позволяло массажистам, помощникам тренеров и врачам команды заблаговременно взяться за ремонт искалеченных тел. Десятый игрок, недавно приобретённый клубом из лос-анджелесской команды, Джино Мачадо, приезжал раньше других, чтобы набраться стимуляторов и приготовиться «бить по мордам». Мачадо обычно сидел перед своим шкафчиком с трясущимися от лошадиных доз допинга ногами и губами, белыми оттого, что он их непрерывно облизывал. Чуть ли не каждую минуту он зевал, до предела раскрывая рот, закатывал глаза, сжимал и разжимал кулаки. Часто после игры приходилось обкладывать его льдом, чтобы как-то охладить невероятно горячее тело.
В первый день после приезда в тренировочный лагерь все игроки должны были бежать четыре круга по стадиону — «тренерскую милю». Линейным нужно было пробежать эти четыре круга быстрее шести минут тридцати секунд, чтобы продемонстрировать свою физическую готовность. Джино принял двадцать миллиграммов ещё в раздевалке. На третьем круге он утратил зрение и падал шесть раз на пути к финишу. Ему понадобилось более восьми минут, чтобы пробежать тысячу шестьсот метров, но он добежал до финиша.
