Андрей Шляхов - Доктор Данилов в морге, или Невероятные будни патологоанатома

— Спокойной ночи, — вежливо отозвалась жена.

— Спокойной ночи, — слушая ее удаляющиеся шаги, ответил Данилов.

«Какая тут, к чертям, спокойная ночь?» — Рука доктора сама потянулась в буфет за бутылкой. Пожалев о том, что забыл заранее поставить водку в холодильник, Данилов открутил колпачок и — ни к чему обременять себя ненужными условностями, — отхлебнул прямо из горлышка. Еще глоток и еще…

Водка пахла спиртом, но пилась как вода, не согревая, не умиротворяя, не оглушая. Только мир вокруг постепенно тускнел и затихал.

«Нет, в одиночку я сейчас пить не буду, — решил Данилов, ощутив острую нужду в понимающем собеседнике. — Нажрусь у Полянского».

Полянский ждал его к четырем часам дня. Четырнадцать часов можно было погрустить в одиночестве на трезвую, ну, на почти трезвую голову.

— Психоанализ — всемирное зло! — сказал своему отражению в оконном стекле Данилов. — И вообще — нет никакого психоанализа, его выдумали шарлатаны!

Спать он решил на кухне. Устроил поудобнее голову на сложенных руках, закрыл глаза и тотчас же провалился в сон. Он видел Елену в образе знаменитой театральной актрисы; а сам Владимир был ее поклонником, сидевшим в первом ряду с роскошным букетом в руках, но почему-то отчаянно стеснявшимся вручить этот букет…

Театральная обстановка вдруг сменилась учебной. Шел экзамен по оперативной хирургии, и студент Данилов отчаянно запутался в мышцах, сосудах и нервах предплечья. Цепенея под суровым взглядом профессора Терпугова, он мычал нечто невразумительное и конечно же получил неуд…

Идет вскрытие. Данилов ассистирует доценту Астраханцеву. «Обратите внимание на множественные очаги кровоизлияния в лобных долях, — говорит Астраханцев, Демонстрируя срез студенистого головного мозга. — Это последствие сеанса психоанализа. Смерть можно считать насильственной…»

Разбудил Данилова Никита.

— А я, представь себе, решил здесь прикорнуть, — Данилов с наслаждением потянулся. — Для разнообразия.

— Бывает, — понимающе кивнул Никита. — На антресоли надувной матрас валяется, в следующий раз можете спать на нем у меня.

— Спасибо за предложение, — Данилов был искренне тронут и обрадован. — Не исключено, что однажды я им воспользуюсь.

— Свои люди — сочтемся, — подмигнул Никита, открывая дверцу холодильника.

Пользуясь тем, что мать еще спала, он сделал завтрак, руководствуясь собственными предпочтениями — кусок ветчины, обильно политый кетчупом, и стакан томатного сока. Данилов подумал-подумал и взял то же самое. Никита одобряюще хмыкнул.

— А в морге не страшно работать?

— Нет, с живыми гораздо страшнее, — честно признался Данилов. — А что?

— Да ничего, я просто подумал, что там маньяков много…

— Почему?

— Ну, маньяки же обожают возиться с трупами. Сатанисты…

— Некрофилы, — машинально подсказал Данилов.

— Вот-вот! — оживился Никита. — Они самые.

— Пока что я ни одного маньяка или некрофила в морге не встречал, — серьезно ответил Данилов. — Разве что одного придурка среди ординаторов.

— И что он делал? — судя по заинтересованному взгляду Никиты, его воображение сейчас рисовало не самые приятные сцены.

— Говорил не по делу.

— А-а-а! — разочаровано протянул мальчик. — Такого добра у нас половина класса…

— Надеюсь, что ты — в другой половине? — притворно нахмурился Данилов.

— Я посередине, — вздохнул Никита. — Мама говорит, что у меня нет характера.

— Характер есть у каждого, только не все об этом знают, — Данилов встал из-за стола. — Пойду, приведу себя в порядок.

Пока он брился и принимал душ, проснулась Елена. Они общались как очень воспитанные люди: «доброе утро», «чайник вскипел», «спасибо», «пожалуйста», «я не помешаю?», «нет, конечно».

В какой-то момент Владимиру захотелось обнять Елену и попросить ее забыть вчерашний день, словно его и не было вовсе, но Данилов подавил этот порыв.

— Я сегодня еду к Полянскому, — мимоходом сообщил он жене.

— Передавай Игорьку привет, — откликнулась Елена.

Около полудня Владимир вышел из подъезда. Погода не радовала — серые тучи, серое месиво под ногами. Зима понемногу наступала. Данилову предстояло решить два вопроса: как убить время, которого было в избытке и еще немного сверху, и что купить из напитков.

Вариант «засесть в уютном кафе» отпадал напрочь — и без того спустил вчера кучу денег. Билеты в театр, ресторан, такси по заказу… Денег не было жалко, Данилов не был прижимистым, потратил и потратил, какая печаль. Жаль было несбывшихся надежд и собственной фантазии о том, как они с Еленой мирятся…

— У психоаналитика давно были? — спросил Данилов голубей, деловито клюющих брошенную кем-то горбушку.

Невоспитанные голуби притворились, что слишком заняты своим делом.

«Доеду до метро, а там решу, — подумал Данилов. — Не вокруг дома же гулять».

Когда на улице холодно, когда тянет подремать в тепле и не хочется тратить деньги, нет ничего лучше, чем кольцевая линия метрополитена. Сел — и катайся сколько влезет. Заодно можно наблюдать за людьми.

Мужчина лет сорока, усевшийся слева от Данилова, учил своего спутника правильно разбираться в людях.

— Я сразу определяю — москвичка или приезжая, — гудел он.

— Что — паспорт просишь показать? — съехидничал собеседник.

— Нет, просто назначаю свидание «на ноге у башки», «напротив Железного Дровосека» или возле бывшего ресторана «Закарпатские узоры». Если спросит «где-где?» — значит приезжая.

«А что, хороший ведь метод! — подумал Данилов. — Можно еще, например, «у Железного Феликса» свидания назначать. Или вообще — коварно пригласить девушку поплавать вместе в бассейне «Москва». Если она скажет: «Мне надо заехать домой за купальником», то значит — приезжая. Если посмотрит соболезнующее и покрутит пальцем у виска — москвичка. Нет, без проколов не обойдется», — вздохнул Данилов, вспомнив одного из знакомых фельдшеров, москвича в четвертом поколении, который был убежден, что Оружейная палата находится в Эрмитаже. То, что сам Эрмитаж расположен в Санкт-Петербурге, фельдшер прекрасно знал.

Мужчины вышли на «Курской», освободив место подросткам, которые бурно обсуждали, какая «макдачная» в Москве самая лучшая, то есть в какой вкуснее всего кормят. Решили, что та, которая на «Добрынинской», и вышли на этой станции. Данилов с любопытством прислушивался к их спору и доводам. Сам он, по старости и дремучести, был уверен, что все «макдачные», которые раньше назывались «бигмачными», совершенно одинаковы, и никакой разницы между ними нет.

Подростков сменили два молчаливых азиата. Данилов незаметно задремал и проснулся минут через сорок.

— Осторожно, двери закрываются, — объявил голос. — Следующая станция «Таганская».

В раннем детстве Данилов думал, что остановки объявляют вагоны. Почему бы в таком чудесном месте, как метро, не быть говорящим вагонам?

Пора было продумать вопрос напитков. По здравому размышлению Данилов решил взять полтора литра какой-нибудь мягкой, легко пьющейся водки. Такой, под которую хорошо вести долгий, неспешный разговор. И никакого пива вдогонку. Лучше перебрать водки, чем мешать ее с пивом — в этом Данилов давно успел убедиться на собственном опыте.

Как назло, выбранная Даниловым водка была только в литровой посуде; пришлось взять два.

Стол у Полянского был холостяцким, но с претензиями. Колбаса, сыр, сало, шпроты, острая корейская морковь, соленые огурцы.

— Да это же просто праздник какой-то! — восхитился Данилов. — Дастархан!

— Собственно, словом «дастархан» называется прямоугольная скатерть, — уточнил зануда Полянский. — А скатерти, как видишь, здесь никакой нет.

— Не сверли мне мозг! — цыкнул на него Владимир. — А то пропадет всякое желание хвалить твое гостеприимство!

— Ты садись и пользуйся моей добротой, — Игорь дружеским тычком отправил Данилова в кресло. — А заодно поделись своим горем.

— А почему ты решил, что у меня горе? — спросил Данилов, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Не решил, а узнал, Ватсон, — поправил Полянский.

— И как? По лицу?

Игорь молча покачал лысой головой.

— Звонил домой?

— Снова не угадал.

— Сдаюсь, — в подтверждение своих слов Данилов воздел кверху обе руки и потребовал: — Колись!

— Элементарно, Ватсон, — снизошел до объяснения Полянский. — Долгий и печальный опыт общения с мужчинами учит, что доза, принятая вами «на грудь», обратно пропорциональна вашему настроению. Раз уж ты притаранил два литра водяры, то, значит, тебе херово.

— А то что поллитровок в магазине могло не быть, вы допускаете?

— Допускаю, — признал Полянский. — Но в хорошем настроении ты пришел бы с одной литровой бутылкой, а не с двумя. Так что давай выпьем по первой за твою легкую исповедь…