– Николай Иванович, это как понимать? За спасибо тебе тоже спасибо, но как-то... Странно как-то...
– А что? Денег тебе, что ли? Так машина у тебя казенная, дрова тоже казенные, я их выписал через администрацию, привез ты мне их в рабочее время, за которое тебе платят. Шаров ведь тебе велел всем нуждающимся бесплатно дрова возить, разве нет?
– Ладно, Николай Иванович... Спасибо еще раз...
– Ты не обижайся, Василий, – с душой сказал Микишин. – Я тебе же лучше делаю! А то увидят, что я деньги даю, скажут: Василий за дрова взятки берет. И тебя с соревнования снимут.
– Для моей пользы, значит, стараешься?
– Само собой!
– Тогда третий раз спасибо! Только дров ты взял в два раза больше, чем выписал, и я это учту!
Микишин озадачился. Подумал. И сказал:
– Ладно... Я пошутил... – вынул деньги из кармана и расплатился с Суриковым.
– Ну и я пошутил, – ответил Суриков, но деньги взял без всяких шуток.
Однако шутливое настроение было не у всех.
17
Шутливое настроение было не у всех. В частности, у Андрея Ильича оно было совсем противоположным. Он пришел к Нестерову.
– Слыхали, что происходит?
– Слышал и оценил. Действительно, всякое соревнование стимулирует...
– Да нет никакого соревнования! Дали одному сдуру денег – и началось! Между прочим, вас тоже записали в комиссию, которая будто будет результаты подсчитывать! И которой нет на самом деле! Нравится вам это?
– Не очень, – признался Нестеров.
– И очень хорошо! Тогда давайте соберем людей и пора уже что-то с ними делать!
Нестеров помялся:
– Не уверен, что у меня сейчас получится.
– До сих пор не в форме?
– Для таких мероприятий – нет.
– Ну, тогда просто походите по людям, объясните, что выдумки все это. Я со своей стороны тоже. А то они уже друг друга подсиживать начинают – это хорошо?
– Это плохо.
– О том и речь!
Едва ушел Андрей Ильич, Нестерова посетил некто Зацепко, человек странный, до этого не появлявшийся в нашем повествовании. Но он и вообще нигде не появлялся, жил одиноко в полуразрушенном большом здании, принадлежавшем в давние времена совхозу-техникуму «Красный студент», где Зацепко был преподавателем. Когда техникум захирел и уничтожился вместе с педагогами, студентами, окрестными угодьями и всем прочим, Зацепко остался там жить, переходя из комнаты в комнату по мере ветшания здания. Сейчас ютился в каком-то последнем углу, глядя на свет божий сквозь мутные стекла последнего уцелевшего окна. Чем жил, непонятно, Шура Курина уверяла, что в магазин Зацепко ни разу не зашел. Правда, от руин было ближе до Полынска, чем до Анисовки. Именем и образом одичавшего педагога пугали молодежь, которой пустующее здание нравилось как укромное место для неподконтрольного веселья. Молодежь не слишком пугалась. Но однажды ни с того ни с сего рухнула перегородка и чуть не придавила пирующую компанию. Потом слышали средь бела дня: женский голос то ли смеется, то ли плачет, а где сама женщина, непонятно... Ходить туда перестали. Среди нежилых зданий есть какие-то особо нежилые, в которых нет даже духа прошлого, а есть затхлый и пустой дух вневременья.
И вот из этого вневременья явился странный человек Зацепко, о котором Нестеров даже ничего не слышал, положил на стол несколько тетрадей и сказал:
– Вот.
– Это что?
– Полное жизнеописание моей жизни.
– Ясно. Вы хотите, чтобы вас на основании этого премировали?
– Ничего я не хочу. Просто – прочитайте.
И он ушел.
Нестеров открыл первую страницу, прочел:
«Жизнь моя была прекрасной и отвратительной...»
Но тут в окно всунулся Ваучер.
– Ушел?
– Кто?
– А кто это был?
– Я сам его первый раз вижу, – сказал Нестеров.
– Ну, неважно. Главное, учти: всё он про меня врет.
– Да он ничего и не сказал.
– Если скажет, имей в виду: всё врет! Тоже завели моду – по ночам ходить и кляузничать.
18
По ночам ходить и кляузничать никто не собирался, многие уже спали, в том числе и Вадик. Вдруг кто-то приоткрыл окно медпункта, заглянул, потом влез, осторожно прошелся по комнате, нашел фотоаппарат, схватил его и вылез.
И вот в темноте где-то за околицей мы слышим два голоса. Они принадлежат похитителям злостного (как считали в Анисовке) фотоаппарата, которые рассуждают:
– Пленку надо вытащить, а фотоаппарат вернуть. Чтобы не подумали, что воровство, – говорит один.
– А как ее вытащить? – спрашивает другой.
– Дай сюда. Черт его знает, система какая-то... Может, на кнопку какую нажать?
– Осторожней!
В темноте засветился маленький экранчик с изображением пейзажа. Потом появился другой пейзаж. Потом пошли изображения людей...
– Так я и думал, меня снял! И как это теперь убрать?
Утром Нестеров увидел Ваучера, прокапывающего в тропинке, ведущей с крутого берега к реке, ступеньки для удобства.
– Трудишься?
– С петухами встал. Ты это отметь себе.
– Я бы отметил, только зря стараешься, – огорчил его Нестеров. – То есть не зря, но... Нет никакого конкурса, вы это сами придумали. Ответственно тебе заявляю. Нет никакой комиссии. А раз ее нет, то я ее членом не являюсь. Понял?
– Понял. Понял, что озлился ты на меня, что дом не хочу продать. Не дурней паровоза, соображаю как-нибудь. Ты меня сейчас отговоришь, я лапки кверху, брошу работать, а потом ты скажешь: я пошутил!
– Да не шучу я! Спроси хоть Шаровых: никто не собирался никому платить!
– Иди, иди уже. Как-нибудь сам разберусь!
И опять настал вечер.
Куропатов жаловался Сурикову на Мурзина:
– Был без жены человек, а приехала его Верка – всё, кончился. Надо же, как друга подставил!
– Черт те что с людьми творится, – соглашался Суриков. – Между прочим, я его жену видел только что, она на остановке стояла. Значит, в город поехала. Давай подпоим его. Тогда его тоже с соревнования снимут.
– Не получится. Он теперь беречься будет.
– Так сегодня же футбол, четверть финала, наши играют, забыл? Не только он, никакой человек не убережется! Представь, что наши будут выигрывать – как не выпить?
– А если проиграют?
– Тем более!
И они отправились к Мурзину, который в отсутствие жены позволил себе расслабиться: выволок телевизор в сад (обычно она не позволяла так обращаться с ценным предметом), лег перед ним на раскладушке и приготовился смотреть футбол.
– Привет, Александр Семенович! Не началось еще? – весело подошел Суриков, делая знак Куропатову, чтобы тот не очень угрюмился.
– Жду. Привет, Миша.
– Здравствуй...
– Ты не сердись, если что... Я ни при чем, жена... Но ты тоже хорош, по рылу сразу...
– Ладно, – сказал Куропатов и отвернулся.
Посидели, посмотрели в телевизор, в котором пока ничего не было, не считая рекламы.
– Нет, – сказал Суриков. – Этим самым последним героям, которые на острове, им там легче было.
– Чего же хорошего? – возразил Мурзин. – Даже телевизора не давали!
– Так это и хорошо! Зато соблазна нет. Телевизора нет, магазинов нет, ничего нет. Легко бросить курить, если табаку достать негде. Насчет выпивки то же самое. И даже насчет женщин. А тут идешь мимо магазина, знаешь, что три шага сделать – и... Тяжело.
– Зато сколько времени для общения!
– Общаться без этого дела, – щелкнул себя по горлу Куропатов, – тоже непросто.
– Легко! – воскликнул Мурзин.
Суриков осмотрел его, такого с недавних пор правильного, и начал понемногу заводиться.
– Легко, говоришь? Ну, давай попробуем. Общайся. Только выключи телевизор, пока футбо– ла нет.
– Да пожалуйста! – Мурзин выключил телевизор. – Полно ведь интересных тем! Недавно, я слышал, опять тарелка летающая над Москвой висела.
– Может быть, – сказал Суриков.
И на этом тема летающих тарелок оказалась исчерпанной.
– Земля опять потеплела в этом году на градус, – предложил Мурзин новую интересную тему. – Скоро Южный полюс таять начнет.
– Возможно, – сказал Куропатов.
И с этой темой не заладилось.
Мурзин попробовал затронуть что-то более близкое, чем летающие тарелки и потепление Земли.
– Шура рассказывала: новый напиток в магазин завезли. Крепость, как у водки, а дешевый, как портвейн, и даже меньше. Жидкость для ванн называется, но это для отвода глаз, на чистом спирту сделано.
– Иди ты?! – воскликнул Куропатов, невольно заинтересовавшись. – Ты сам пробовал?
Но тут он осекся, увидев окаменевшее лицо Сурикова, и добавил:
– Хотя лично мне всё равно!
– Мне тоже, – жестко сказал Суриков. – Пошли отсюда!
И они ушли от обескураженного Мурзина.
19
Они ушли от Мурзина.
Куропатов сказал:
– Мы же подпоить его хотели.
– Не получится. Он, я вижу, уперся теперь, хочет выигрыш получить. Лежит, как хан Батый. Я лучше дело придумал. Сейчас футбол начнется, так? Представь: в середине первого тайма гаснет свет. Кто виноват? Мурзин, само собой! Его после этого все мужики возненавидят, в том числе и Шаровы. И не получит он премии ни в каком случае!
