Парень опять протянул ему косяк, и Антонио затянулся. У него тут же распухла голова, словно ее набили ватой.
Парень продолжал:
— Ты помнишь Мерседес, мою прежнюю девчонку? — Антонио отрицательно качнул головой. — Та умела делать браслеты… В итоге она меня и обучила… Тонкая наука — делать браслеты.
— А где сейчас Мерседес? — спросил Антонио.
— Погибла. В прошлом году, да, друг, в прошлом году… Мерседес воображала себя актрисой и любила танцевать, говорила, это помогает ей входить в транс. Однажды начала выделывать па перед балконной дверью, чтобы впустить в тело ночные флюиды или, как их там, космические лучи — я в этих делах не силен. На ней было длинное платье и потом выяснилось, что оно загорелось то ли от косячка, то ли от чего другого. Точно не могу сказать, я лежал в это время в комнате невменяемый, накаченный сам понимаешь чем. Да и музыка орала во всю мочь, насколько я помню… Меня разбудили пожарники. Мерседес стала похожа на обугленную тушку обезьянки — так вся скукожилась. Ужасное зрелище! Не могли опознать ни лица, ни тела. А я в другой комнате, валяюсь в койке, ничего не вижу и не слышу. Даже криков, потому что она, надо думать, сильно кричала. Вот видишь… Ну да ладно, Рикардо. Рад повидаться с тобой снова… Да, вот еще что! Ты помнишь Лукаса?
Антонио опять качнул головой. Парень уточнил:
— Он был главным редактором «Камбио 16»[60], ты должен вспомнить.
— Я печатался в «Камбио» только один раз. У меня опубликовали три фотографии.
— Ну, тогда чао, друг. Может, еще свидимся.
Антонио кивнул головой, бросив на прощание ответное: «Чао» и «До скорого».
Девчонка спустила джинсы и принялась писать в темном местечке за деревьями.
«Надо было взять с собой “Лейку”, — опять пожалел Антонио. — Могли бы получиться первоклассные фотографии».
В отблеске прожекторов ягодицы светились в ночи, словно два больших раскаленных добела ядра.
Девчонка кончила свои дела и натянула штаны. Тут она заметила пристальный взгляд Антонио, улыбнулась, потом показала ему язык и бросилась бежать.
Ему вспомнилась подружка по колледжу, некая Ита, которую он случайно застал за таким же занятием. Тогда Антонио настолько смутился, что два или три месяца не мог произнести ни слова в ее присутствии.
— Я давно хочу с тобой серьезно поговорить, но стесняюсь, ведь мы так мало знакомы.
— Валяй, выкладывай все по порядку.
— Тебе бы не хотелось жить со мной и Ванессой?
— При чем тут Ванесса?
— Я тебе объясню: Ванесса мне больше чем сестра. Когда мы снимали квартиру на Реформке, то дали друг другу клятву не расставаться ни при каких обстоятельствах. Если ты согласен, то я перестану колоться, даю слово.
— Тебе нужен ответ прямо сейчас?
— Не обязательно, но если мы уедем в Марокко втроем, ты должен назвать меня женой. Понимаешь?
— У меня уже есть жена… точнее бывшая. Мы развелись год назад, расстались друзьями, по-хорошему.
— Расскажи мне про твою жену, Антонио!
— Про мою бывшую? Что ты хочешь услышать?
— Не знаю… все равно, что… Например, где вы познакомились?
— На факультете, на первом курсе… Я имею в виду, на филологическом. Потом поженились, и я бросил учебу. По правде говоря, женитьба тут ни при чем, я бы и так бросил, поскольку филология меня не привлекала. Я поступил на факультет журналистики и тоже ушел с первого курса, а жена продержалась на филологическом до второго или третьего, сейчас уже не помню. Теперь говорит, что хочет восстановиться, чтобы завершить образование.
— Побежали! — крикнула Чаро.
Она подхватила Антонио под локоть. Тот замотал головой и сморщил лоб: действие гашиша, выкуренного в компании с длинноволосым парнем, закончилось, и его снова колотил озноб.
— Смотри, там Фатима. Фатима!!!
Чаро выпустила его руку и устремилась к парню с девушкой. Они курили, опершись о ствол дерева, рядом стоял один из деревянных столов, которые отдыхающие обычно используют для пикников.
Чаро бросилась девушке на шею, обе подпрыгнули и завертелись от радости. Парень с изрытым багровыми угрями лицом выглядел совсем желторотым.
— О! О-о-о! — весело кричали подружки.
Девушка о чем-то взахлеб рассказывала Чаро, и та вторила ей раскатистым смехом. Антонио подошел поближе.
— …люди такие подлые, согласна? Я потеряла в них веру. Каждый занят только собой. Сплошь и рядом — законченные эгоисты, а я, как ты знаешь, не из их числа… Теперь подумываю уехать в Альпухаррас, в местечко под названием Бибион, там очень красиво. Возможно, займусь там керамикой… По меньшей мере мне это интересно.
Чаро чмокнула ее несколько раз в щеку.
— Какая ты красотка, Фатима! Просто дух захватывает, когда на тебя смотришь!
— А ты? Как у тебя дела?
— Снимаю студию на площади Второго Мая. Маленькую, но очень милую… просто прелесть.
— А Ванесса?
— Как всегда со своими выкрутасами. У нее есть парень… но, похоже, она его не очень-то жалует. Уж такой уродилась.
— А я завязала со всем этим: послала куда подальше и коку, и всех мужиков. — Она ткнула пальцем в грудь стоявшему рядом прыщавому парнишке. — Он хорошо сечет в музыке, даром что ди-джей. Эй, ты! Я правильно говорю?
Парнишка пожал плечами и ответил:
— «Рин-Рин» чем-то напоминает Ливерпульскую группу[61]… По моему мнению… — Он покосился на Фатиму. — Мне так кажется. А вам нравится?
— Что-то в стиле рок-фламенко, — ответила девушка. — «Рин-Рин» подражает не только Ливерпульской группе, но и «Кетаме», и «Черной лапе». Разве ты не слышишь?
— Ую-ю-юй! — завопил парень. — Заводные ребята, здорово зажигают!
Фатима надула губы и бросила на парня презрительный взгляд.
— А я вконец запуталась, попала между двух огней, понимаешь? — пожаловалась Чаро своей подруге. — Альфредо перевели на свободный режим и перевезли из Карабанчеля, но… А, да ты же еще не в курсе, завтра у нас фиеста. Мы приглашены на роскошную фиесту! Помнишь, как классно мы погуляли в прошлом году? Ты, я, Ванесса и Пили, не забыла?
Антонио подошел поближе. Мимо прошла группа подростков, громко напевая и бренча на воображаемых гитарах.
Какой-то парень бился в конвульсиях на земле и хрипло дышал; его держали двое. Сквозь дырку на брюках сочилась кровь, лицо с вылезшими из орбит глазами тоже было в крови.
Третий, стоявший напротив, бил его ногами в грудь и живот. Он отходил на несколько шагов, прицеливался и обрушивал на него удары. Те, кто держал жертву, молотили его кулаками по голове.
Вокруг собралась толпа и молча наблюдала за расправой. Ванесса, обвив Лисардо руками сзади, растирала ему спину.
— Стукни его битой, расколи ему черепушку битой! Я тебе говорю, придурок! — надсаживался один из державших. — Прикончи его к ядреной матери.
— Это будет тебе хорошей наукой, козел! — процедил сквозь зубы один из мучителей. — Чтобы в другой раз неповадно было!
Другой, придя в неистовство, завизжал дурным голосом:
— Она мне сестра! Это тебе за мою сестру, козел!
И изо всей силы ткнул его в глаза растопыренными пальцами. Жертва взвыла от боли и завертелась волчком.
Они снова прошли мимо усатого дядьки, который продавал побрякушки.
— Эй, Рикардо, Рикардо! Купи браслет! А может, хочешь травки? Я сам ее выращиваю!
Антонио сделал отрицательный жест рукой. Чаро сжала его за локоть и предложила:
— Давай уйдем отсюда до окончания концерта, а то не успеем на метро. Ты его знаешь? — спросила она про усатого.
— Да, но не помню имени. Он когда-то был журналистом.
Чаро остановилась и запечатлела на его губах долгий поцелуй.
— Я умираю от желания остаться с тобой наедине, Антонио. Пошли скорее, умоляю.
Чаро и Антонио лежали голые, в изнеможении вытянувшись на кровати после исступленной любви. С потолка, сквозь слуховое окно, проникал свет фонарей и рисовал на животе Чаро причудливый лабиринт светлых полос. Ее тело блестело от пота.
Антонио тихо ее поглаживал.
— Видишь? Я тебе уже говорила: стоит мне почувствовать внутри эту штуковину, как у меня тут же проходит мандраж и желание колоться. Но лучше об этом помолчать, — Чаро издала хриплый смешок, — не то мне захочется повторить все сначала. Я целый год ни с кем не трахалась, Антонио. Целый год, подумать только! А как мне хотелось — если бы ты знал!
Она взяла лицо Антонио в свои ладони и приникла к его губам, касаясь языком нёба и десен. Сладостный густой мед ее слюны растекся по всему телу волной желания. Антонио застонал и прижал ее к себе.
— Как мне хорошо! Боже мой, как мне хорошо с тобой, — прошептала она.
— Дай я на тебя посмотрю. — Его голос звучал хрипло.
