В женских глазах он предстал смелым героем, крутым бизнесменом в погонах, до которого как до Луны… Да еще молодой, усатый, с сильными руками…
Улеглись за полночь. Людмила долго не могла заснуть. Она лежала на нижней полке, над ней майор. И кожей слышала его дыхание… Вся извертелась пока заснула…
Ей снилось, что Майор дождался, когда Дама отвернулась к стенке и бесшумно по-спортивному спустился вниз. Удобно прилег сзади, обнял Людмилу, такими весомыми и такими осторожными руками, скрестив их на ее грудях, пальцами коснулся сосков, поцеловал в шею – от усов так колко, так смешно, так сладко…
Утром Людмила проснулась вся влажная, томная…
Майор исчез, он сошел на своей станции ночью.
Людмила и Дама с трудом очнулись после вчерашнего.
Вот когда пригодились йогурты!
А когда полегчало, Дама призналась, что ей снился сон.
И точь в точь пересказала сон Людмилы…
Как давно это было…
– Люся, а ведь мы уже старенькие с тобой, – вдруг всплакнула Катя.
Словно услышала мысли Людмилы.
– А ты вспомни двух бабок, что мы встретили в Турции, в гостинице, – словно встряхнулась Людмила. – Представляешь, Георгий, две подружки-старушки похоронили своих дедов, продали свои трехкомнатные, купили по однокомнатной рядом друг с другом и разъезжают по всему миру, жизни напоследок радуются. Георгий, а давай нашу, челночную!
Георгий был хорош с гитарой в руках.
Приятным баритоном он запел:
Тронь гитарную струну –
выбирай челнок страну
Польшу, Турцию, Китай
поезжай и покупай
и Россию одевай!
А Людмила с Катей подхватили высокими голосам:
покупай и продавай
и Россию обувай!
…Под утро, когда уже серел рассвет нового года, Людмила вышла на улицу.
Падал медленный снег. Людмила шла, не торопясь, к своему дому. За последнее время двор преобразился. Заасфальтировали дорогу, разбили клумбы, оборудовали детскую площадку. Молодцы строители! – подумала Людмила. И тут же прикинула, а сколько денег они закопали в эту детскую площадку? И за чей счет произошло это преображение? Опять расчет, опять бизнес, поймала себя Людмила.
Теперь действует новое измерение – деньги, все меряется на деньги. Время в первую очередь. Недавно Людмила попросила Жанну – хочу посоветоваться с твоим Ефимом, брать ли КАМАЗ в аренду или нет. Жанна связалась с Ефимом и протянула трубку Людмиле:
– Только учти, излагай коротко.
Когда Людмила объяснила суть и замысел своего бизнес-плана, Ефим спросил:
– А вы уже приняли решение?
– Да, – ответила Людмила. – Но хочу убедиться в его правильности.
– Тогда не морочьте мне голову, – сказал Ефим и повесил трубку…
Деньги – новое измерение, все дорого стало и дорожает с каждым днем, но зато появились и новые возможности. Вряд ли в прежней жизни Людмила могла бы себе позволить такие подарки под Новый Год всем родным и близким. Да и себя не надо забывать.
И она вспомнила, как Гуля позвала своих подруг на концерт в зал Чайковского. Билет – сто евро…
…Октябрь уходящего года. За окном птичка прилетела и села на голую ветку… Осень… Головкой повертела, увидела серое небо. Вспорхнула за раму окна и пейзаж опустел… Людмила глянула еще разок в свое трехстворчатое зеркало и отправилась на концерт.
В зале Чайковского новинка – больших два экрана по краям сцены.
Правый сектор заполнился оркестрантами, составляющих осколок классического симфонического – скрипки, виолончели, контрабас и даже и арфа, откинувшая изогнутую спину прямо рядом с рампой. Остальных две трети стали бивуаком джаз-банды, иначе не назовешь…
Вел концерт Станислав Бэлза. Симфоническую часть представлял оркестр «MUSICA VIVA», джазовую – братья Ивановы – пианист Михаил и контрабасист Андрей. Они взошли на Олимп зала Чайковского из Краснодара, куда Георгий Гаранян прибыл, чтобы возглавить их оркестр.
Михаил сел за орган, к гонгу, огромной мистически языческой тарелке, подошел Юрий Генбачев, а к странному инструменту длиной в три метра по имени альпийский рог, который был похож на гипертрофированную курительную трубку, Аркадий Шилклопер.
Запел орган. Живой звук слился с дыханием зала и возникло совсем иное ощущение, чем было бы при прослушивании записи.
К органу присоединились вибрации гонга. Как дрожь пламени жертвенного костра, как извивы фимиама…
А альпийский рог запел свою песню. Без слов. Слова – удел человека. Рог исторг такой звук, что по коже пробежал озноб первобытного страха перед мощью самца, который трубит высоко в горах гимн своей любви и готов сразиться и умереть за нее…
К этой гармонии полноправно присоединилась негритянка Шенда Рул. И орган, и гонг, и рог стали ее верными оруженосцами. Они унесли нас в космос фантазии… Так и называлось это произведение, рожденное прямо при нас…
Шилклопер исполнил еще две вещи – на валторне и на роге – с оркестром.
Оркестр принял «рогатый» вызов и разразился «Грозой» Вивальди.
Далее, казалось бы, грозило консерваторское. Выверенная и малость скучноватая классика – на сцену вышел виолончелист Борислав Струлев. Его черный концертный фрак распирало изнутри молодая упругая плоть. Он еле протиснулся сквозь оркестр, приладил к нежелавшему сокращаться животу виолончель, так нам явился человек с инструментом между ног, плотоядно припал к ней, как потом объявил Бэлза, старушке-виолончели уже триста лет в обед, и она молодо и страстно запела сначала испанские страдания, а потом с иронической улыбкой, «станцевала» со смычком Струлева польку Шнитке. Словно забил источник живой воды и каждый из нас утолил в нем жажду…Недаром Струлев исполняет музыку к фильмам Люка Бессона…
Следующим было явление Сергея Мазаева. Он больше известен как лидер группы «Моральный кодекс». Оказалось, роскошный кларнетист, флейтист и вокалист. Джазовое пение сродни альпийскому рогу, голос Шенды Рул парил в эфире импровизации, но иным был Сергей Мазаев. Бильярдно лысый, какой-то вкрадчивый, в черном смокинге, похожий одновременно на жиголо и джентльмена, он пел бархатным баритоном португальскую самбу на русском языке чернокожей самочке-обезьяночке Шенде. В песне горели свечи и был роскошный теплый вечер, рыдали скрипки и нежно трубил альпийский рог, гремели там-тамы, бубнил контрабас и все так тянулись к любви… Так тянется кошка в раздвинутых лапах к крутому изгибу спины…
Казалось, восторгу не было предела, все чувства вырвались наружу, освободилась душа, ну, чем еще можно было удивить и потрясти разомлевшую публику?
Арфой!
Оркестр давно уже пополнился новыми музыкантами, они составили мощную группу духовых – две трубы, три саксофона да тромбон. Заиграли «Фиесту». Автор Михаил Иванов начал тему на каком-то клавишном ящике, тоже добытым из прошлого века, затем по законам джазового жанра импровизировали и виолончель Струлева, и флейта Мазаева, и труба, и саксофон, и альпийский рог Шилклопера, как бы излагая ту же тему каждый по-своему.
Дошла очередь и до брата Михаила Иванова Андрея, контрабас уже не бубнил, он тоже пытался промычать мелодию как мог, как умел, своими воловьими струнами и гулкой бочкой… Как вдруг вступила арфа. Эта изящно изогнутая чопорная дама вдруг игриво подмигнула толстопузому. Мадам оказалась озорной женщиной, она словно приподняла платье над своими струнами, которые чечеткой щипали руки Анны Пашинской. Это был танец желания и призыва… Контрабас стонал в ответ… Мы стонали тоже…
А дальше началась вакханалия. И вседозволенность истинного джазового единения публики и музыкантов. Композиция «Братья Блюз» исполнялась всем коллективом – и оркестром и… залом. Шенда Рул вышла к рампе, сзади качались в свинге, как пьяные матросы в портовом кабаке, музыканты. Она выдавала руладу и поворачивала микрофон в зал, за эхом. Вот тут-то и запела Гуля вместе с ней. Они перекликались и Шенда была лидером оркестра, а Гуля была лидером зала. И зал ревел с Гулей и оркестр играл для нас.
Великое полнокровное мгновение жизни!
В которой есть все…
И единение поющих душ под сенью органа, гонга, виолончели, арфы и альпийского рога…
И осенняя птичка, улетевшая из опустевшего пейзажа…
Людмила шла тихим зимним утром и ей увиделся не только этот концерт, но и накопившиеся годами… Вот ведь как происходит жизнь, она тикает балансиром часов – секунды, минутки, недели, года, важно только как ты живешь и переживаешь свою жизнь, свое время сейчас, прямо сейчас, потому что все равно через какой-то срок вдруг сложится и станет ясной картинка прожитого…
Как итог…
И как жаль, если эта картина так и останется ненаписанной, а ведь она готова принять форму повести или романа…
