Не все в Румынии восприняли этот план на ура. Экологи предупреждают: резкое увеличение числа туристов (сейчас Сигишоару посещает ежегодно около 100 тысяч человек) нанесет ущерб местному природному заповеднику с его уникальными лесами. Представители духовенства убеждены, что город запрудят оккультисты, сатанисты и прочая нечисть. Стали поговаривать и о том, что создание Дракула-парка не в Сигишоаре, а в районе озера Снагов может оказаться куда более целесообразным. Как бы то ни было, гордости по поводу того, что Брем Стокер именно Трансильванию избрал полем для воплощения творческой мечты, многие румыны, похоже, не испытывают. Да что говорить: знаменитый роман переведен на румынский язык только в начале минувшего десятилетия.
Живы ли потомки Дракулы — не вампира из сказки, а его исторического прототипа? Известно, что по мужской линии род прервался в XVII веке, последним представителем семейства был князь Петр Хромой. А вот по женской линии, как сообщил профессор Макнелли, потомки сохранились. Среди них, рассказал ученый, есть и некто Цепелуш, житель Стамбула. Хотите верьте, хотите нет, этот Цепелуш — сотрудник центра по переливанию и хранению крови.
Несколько лет назад одному из нас довелось познакомиться с человеком, которого многие исследователи считают потомком Влада Цепеша. Это теперь уже бывший художественный директор миланского театра Ла Скала, композитор, дирижер, знаток музыковедения, профессор Роман Влад. Он прожил интересную жизнь: родился в 1919 году в Черновцах, тогда на румынской территории, в тридцатые годы перебрался в Италию, где и стал музыкальной знаменитостью. Миланский профессор, по его словам, никогда не чувствовал зова крови Дракулы. Роман Влад — страстный поклонник немецкой музыкальной традиции, выше прочих он ставит Баха, Бетховена, Шопена. «Вот они наверняка мои если не кровные, то духовные родственники, — с иронией сказал профессор. — А документов, подтверждающих прямое родство с князем Цепешем, в моем распоряжении нет. Есть свидетельства того, что я — потомок другой знатной румынской семьи, молдавского господаря Димитриоса Кантемира. Того самого, что был союзником Петра Первого, занимал пост российского посла в Париже, а потом, оказавшись в Стамбуле, написал книгу об истории оттоманской музыки. Так что уверенно заявлять о том, что среди моих предков Влад Цепеш, не буду, хотя мне приходилось слышать о родстве его рода и семейства Кантемиров».
Другие мнимые или истинные потомки Дракулы выражают отношение к прошлому куда категоричнее. Румынская княгиня Александра Караджа-Крецулеску, например, безапелляционно утверждала, что является наследницей рода Цепешей. В середине девяностых престарелая дворянка скончалась в Париже, так и не уверив сомневающихся в обоснованности своих претензий. Сомневающихся, помимо прочего, и в том, кого именно княгиня имела в виду: безжалостного валашского вельможу, ради удовлетворения патологических прихотей сажавшего на кол друзей и врагов, или утонченного графа в похожем на крылья летучей мыши плаще, полночного аристократа с мертвенно белым лицом, в уголках губ которого поблескивают капельки чужой крови. Без злодеев не кажутся столь симпатичными добряки и благородные рыцари. Психологи утверждают, что соприкосновение с темнотой и страхом необходимо человеку так же, как и соприкосновение с радостью и светом. Одно без другого просто не может существовать.
Как поедешь на ярмарку в северный край,
Где ветра бьют в ставень и стынет кровь,
Мой привет кой-кому передай — пускай
Вспомнит она про мою любовь.
Боб Дилан
Они одевались в лохмотья, жили коммунами, питались чем Бог пошлет. Они верили в дзен, в сказку о магическом союзе анархии и любви, они верили в радугу, которая в ту пору еще не считалась символом гомосексуалистов. Их свободой были нирвана и вечный секс, их кумиром — Иисус Суперзвезда, а Богом их стала марихуана. Они курили пахучие восточные травы, медитировали под голос Леннона, забывались под бренчанье ситаров и аромат палочек из эбенового дерева.
Они и называли себя «детьми цветов». А их называли хиппи.
Их мечта была триединой: куст конопли — лист конопли — табак из конопли. Мечта вдруг сбылась в начале семидесятых, когда уже стало ясно, что этому длинноволосому племени не одолеть армию отутюженных банковских клерков, а Джиму Моррисону и Джанис Джоплин не перекричать симфонические оркестры. Хиппи отвоевали заповедник для своей свободы, хотя им и пришлось удовольствоваться не целым миром, а островком мечты, да не в Индии, не в кампусе Кентского университета, где студенческую демонстрацию в начале семидесятых жестоко разогнала национальная гвардия, а в самой скучной и добропорядочной европейской стране, Дании.
Казармы Бадсмандстрадес для военных моряков на острове Амо построили в первой половине XVII века по приказу датского короля Кристиана IV. С той поры с юго-востока Копенгаген защищен десятком равелинов и бастионов, а бастионы и равелины защищены рвами, каналами, проливами, озерами и земляными насыпями. Когда военная опасность миновала, казармы остались заброшенными, так и стояли, пока над бастионами Левенс и Ульрике их новые обитатели не подняли совсем не датские флаги. Летом 1971 года хиппи из Северной Европы проводили в Копенгагене очередной фестиваль, выставку под игривым названием «Дай и возьми», для продажи нехитрых поделок натурального ремесла. Поскольку ночевать всей этой бродячей публике было негде, то родилась идея использовать ставшие мирными казармы; в одну прекрасную ночь сквоттеры просто проломили забор и заняли пустующие здания. Так и возникла Христиания, получившая имя не в благодарность мученику Христу, а в память о предприимчивом короле Кристиане.
…В белоснежном свитере — мускулистый мулат в шапке из тысячи тонких, туго заплетенных косичек. В драных джинсах — полупрозрачная, как лепесток, северная девчонка, конопатую худобу которой пронзают тысяча нержавеющих колечек, от пупа до мочек ушей. В сливающейся с цветом кожи майке в обтяжку, и не поймешь сразу, где кончается рукав, — здоровенный, хоть и низкорослый, бритый негр, вокруг бычьей шеи — дутая цепь фальшивого золота из тысячи звеньев. В очочках и ярких панамках — пара пугливых туристов со сложными дигитальными камерами, ценой под тысячу долларов каждая. Случайный серьезный велосипедист — со всей тысячей мелочей, которые положено иметь в дальней поездке. В герметичных кожаных штанах — заморенный стилем цветноволосый панк. В персиковом — еще свежая блондинка под охраной плечистого кавалера. Влюбленные немецкие студенты — непонятно, в чем. В шляпе как у ковбоя — постаревший рокер, грубые высокие ботинки, крепкие кулаки. Все мы сидим на одинаковых широких лавках за широкими деревянными столами на площадке у кафе «Немоленд», пьем пиво или кофе, ловим всегда нежаркое датское солнышко. Ветерок доносит из колонок сумрачный балканский джаз и вяло полощет тенты с одинаковыми надписями: «Скажи „Нет!“ тяжелым наркотикам».
Остальным наркотикам Христиания сказала «Да!!!!!» Для этого коммуна и была создана, для произвольного расширения общественного сознания. Вот и мы курим, если хотим, кто что припас, за исключением велоспортсмена, конечно. У мулата — казачья люлька с ароматическим зельем, у девушки с пирсингом — ямайских цветов плетеный кисет, у рокера — почтенная сигара, студенты по очереди затягиваются свежей папироской, у темнокожего уже лезут из орбит радужные глаза. Я с пачкой «Мальборо» выгляжу неважно, но это легко поправить. В ста метрах от «Немоленда» главная улица Христиании Пушерстрит (где запрещается фотографировать, где разрешается курить) утыкается в хорошо организованный, чистенький базарчик.
Вот тут-то все и продается; марихуаны и гашиша, конечно, на прилавках нет — надо спрашивать отдельно. А прочая около-наркотическая утварь в достатке: тонкая папиросная бумага разных сортов, смоляные палочки, мириады зажигалок, портсигары, гигантские спички, сигаретницы, маленькие мельницы для «травки», плетеные мешочки, разные ножнички и ножички, морбидного вида пепельницы, самоклеящиеся картинки с похожим на «адидасовский» конопляным листом, кальяны, тигли и спиртовые таблетки, табак листовой, резаный и плитками, костяные мундштуки, ароматические свечи, смеси и порошки. Все это в окружении копеечной дребедени — мистика смерти, революции и востока. Черепа и скелеты вперемежку с китайскими головастиками «инь-янь», индийской и африканской мишурой, портретами Че Гевары, Джимми Хендрикса и Махатмы Ганди, чернилами для tattoo, большими и маленькими шарфами и платками, мутными камушками по счету знаков Зодиака, слониками по семь штучек и обезьянками по три, кожаными амулетами, компакт-дисками с музыкой этно, буддистскими флагами, крестами со смелой надписью «Fuck The World», пацифистскими жетонами из алюминия («птичья лапка в кружочке») на долгих шнурках, грифелями-мелками и иными важными предметами ритуала. В этом слегка потустороннем мире психоделическим счастьем торгуют разноцветные продавцы — курчавые арабы, улыбчивые девушки из Нигерии и Конго, желтоватые вьетнамцы, кофейная братва с островов Вест-Индии. Тут можно быстро и дешево упаковаться так, что ваше тотальное свободолюбие никогда и ни у кого не вызовет сомнений. Но отовариваются, кажется, одни туристы.
