Но выстрела не последовало. Степа не ощутил даже щелчка, который показал бы, что случилась осечка, – не произошло ничего. Не понимая, что делать дальше, он замер на месте, глядя в полные ужаса глаза Сракандаева.
Время потекло со своей нормальной скоростью. Сракандаев моргнул, потом еще раз, и ужас в его глазах сменился недоумением. Потом интересом. А потом каким-то новым, незнакомым Степе чувством. Он облизнул губы, и вдруг, задрав подбородок, провел по лингаму языком.
И тут Степе стало страшно.
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату ворвались трое охранников во главе с Клинтом Иствудом, сжимающим в руках помповое ружье.
– Все в порядке? – крикнул один из охранников.
– В полном, – ответил Сракандаев, отводя глаза от Степы. – А что такое?
– Да камера в коридоре показала, что к вам… Ну этот…
– Бля, я же просил не беспокоить, – сказал Сракандаев и оглушительно чихнул.
Клинт Иствуд смерил Степу долгим взглядом – недоверчивым и уважительным. Сракандаев указал рукой на выход, и охранники удалились, деликатно прикрыв за собой дверь.
Степа понял, что он, словно какой-то немыслимый Ленин, так и стоит с красным членом в протянутой вперед руке. Он опустил руку, но Сракандаев поймал его за запястье.
– Сюда, – сказал он и подтащил Степу к стеклянному столику.
Сняв тарелку с горки белого порошка (Степа отчего-то подумал, что это карликовый сугроб, как бывают карликовые деревья-бонсай), он подгреб часть к краю журнальной страницы.
– Давай, – сказал он Степе, протягивая ему зашмыганную трубку, свернутую из банкноты.
– Я не…
– Я сказал, давай, – хрипло повторил Сракандаев и облизнулся.
Степа решил не спорить. Положив член на столик, он взял у Сракандаева трубку, сунул в нос тот конец, который был чище, и, придерживая другой рукой бороду, втянул в ноздрю отвратительно горький порошок.
– Вторую.
– Мне хватит, я…
– Я сказал, вторую.
Степа перевел дух.
Страница с порошком по виду была рекламной вклейкой из глянцевого молодежного журнала. Два места на ней были помечены желтым маркером. Вверху помещалась фотография, на которой два малосимпатичных человека с мясистыми лицами пожимали друг другу руки на фоне полок с кассетами. Прямо по ним проходила надпись: «Приходи к лидеру, становись дилером. Дистрибуция видеокассет концерна „Премьер-Видеофильм“». Другое подчеркнутое объявление пряталось внизу: «Приходи к дилеру, становись лидером. Метамфетамины таллиннского химкомбината „Старая башня“». Еще ниже начиналась россыпь порошка с кратером, только что оставленным трубкой в Степиных пальцах.
– Объявления читаешь? – сказал сзади Сракандаев. – Моего дилера тоже прикололо. Он уже второй месяц в эту страницу фасует. Такое чувство, что он их сам печатает. Или весь тираж скупил.
Сракандаев говорил в нос, отчего его речь напоминала голос доброго мультипликационного персонажа. Степе показалось, что он уже видел где-то слово «метамфетамины», или какое-то похожее, но вспомнить точно он не смог.
– Ну ты давай, или как?
Сракандаев, похоже, начинал нервничать. Степа подчинился и всосал другой ноздрей еще одну порцию белой дряни.
– Что это? – спросил он, отдавая трубку Сракандаеву.
– Мультивитамин, – ответил Сракандаев. – Формула успеха.
– Это им морячка накачали?
Глаза Сракандаева превратились в две узеньких щелочки. Степа понял свою оплошность. Но было поздно.
«Сейчас охрану позовет», – похолодев, подумал он, и его рука взяла лингам со столика, прежде чем он вспомнил, что магическое оружие отказало. Сракандаев проследил за этим движением, и его лицо прояснилось. А затем и вовсе расплылось в улыбке. Он погрозил Степе пальцем.
– Н-ну хорошо, – сказал он. – Только одно условие.
– Какое? – спросил Степа, чувствуя, что в голове у него нарастает противный зудящий звон.
– Я буду осликом.
Сракандаев подобрал с пола то, что Степа принял за грязные белые носки, и натянул на голову. Это была эластичная повязка-бандана с двумя длинными белыми ушами, которые упали на плечи Сракандаева, придав ему сходство не столько с осликом, сколько с пожилым мудрым зайцем. Заяц шагнул было к отшатнувшемуся Степе, но затем, видимо, вспомнил что-то важное и вернулся к кровати.
– Сейчас, – сказал он, роясь в куче валяющегося на полу белья. – Вот.
В его руках появился прямоугольный предмет, который Степа принял за небольшую картину в раме. Вернувшись к столику, Сракандаев поставил картину на него, прислонив ее к стене, затем озабоченно поглядел куда-то вверх и изменил угол ее наклона. Степа с удивлением понял, что это застекленная фотография Путина в кимоно. Сракандаев еще раз осмотрел комнату и чуть довернул фотографию вправо.
– Теперь можно, – сказал он и сбросил с плеч простыню.
Степа посмотрел на его выпирающий мохнатый живот, стараясь не опускать глаза ниже. Сракандаев ухмыльнулся.
– Некоторые говорят, что это от пива, – сказал он и подмигнул. – Врут. Это для пива.
Отвернувшись, он опустился на колени, крепко уперся локтями в пол и повернул к Степе лицо. На нем изобразилась озабоченность, и его ладонь, просунувшись между ног, закрыла ложбинку между ягодицами.
– Скажи мне честно. Ты, случайно, не марксист?
– Шутите, барин, – с недоброй улыбкой ответил Степа.
– Точно не марксист? – переспросил Сракандаев, игриво нахмурившись.
Степа отрицательно покачал головой. Сракандаев улыбнулся и убрал ладонь.
– Ну хорошо… Возьмем от жизни все, – сказал он. – И-раз…
Степа понял, чего от него ждут, и посмотрел на лингам в своей резиновой руке.
– Ну же, – нетерпеливо повторил Сракандаев и слегка качнул задом.
«Главное, – подумал Степа, опускаясь на корточки, – чтоб охрану не позвал…»
Через минуту он уже не очень понимал, где он находится и что происходит. Глядя на свою мерно работающую руку, он не испытывал ни возбуждения, ни отвращения. Не было даже личной вовлеченности в происходящее – словно он чистил плунжером засорившийся унитаз. Удивительно натуралистичные ослиные крики, которые время от времени издавал Сракандаев, придавали этому занятию какой-то среднеазиатский колорит. Степу занимало только то, чтобы Сракандаев случайно не коснулся телом его рясы, – почему-то казалось, что тогда все обойдется.
Сракандаев снова повернул к Степе разрумянившееся лицо и сказал:
– Побудь Таней, а?
– Чего? – испугался Степа.
– Да нет, ты не понял. Просто представь себе, что ты – Таня.
– Если честно, – ответил Степа, – я хотел побыть Пикачу.
Сракандаев криво и бесстыдно улыбнулся.
– Слушай, – сказал он, – побудь пять минут Таней, потом всегда будешь Пикачу!
Что-то мягко ухнуло в Степиной голове, и ему стало казаться, что он зоотехник на стреляющей огнями и звуками новогодней ферме. Он сообразил, в чем дело, – действие наркотика наложилось на воспоминание об искусственном осеменении, виденном однажды во время сельхозработ.
– Георгий Варфоломеевич, – сказал он, – вы, надеюсь, понимаете, что я делаю это исключительно из уважения к вам?
– Я так тебе за это благодарен! – ответил Сракандаев, поднимая брови. – Так благодарен! Только зови меня Жорой. И давай уж сразу на «ты»!
Степа заметил на восковом плече Сракандаева татуировку – такие, наверно, были в моде в богемных кругах. Это был штрих-код с тремя шестерками над блоком вертикальных линий разной толщины. Снизу была надпись: «Торговля с рук разрешена». Выглядела татуировка очень стильно.
Вдруг Степа понял, что «666» переправлено на «366», скорее всего в кустарных условиях, потому что на месте первой шестерки остался похожий на тень след, а дужка тройки выглядела неровно и грубовато. Его так поразило увиденное, что он отпустил лингам и обернулся, словно ожидая увидеть Бингу, глядящую на них со Сракандаевым в свой волшебный калейдоскоп.
– Давай, Танек, не тормози! – прошептал Сракандаев.
Бинги нигде не было. Степа снова взялся за свою зоотехническую работу.
«Триста шестьдесят шесть, – подумал он. – А почему? Непонятно… Ведь тоже прикидывает человек, считает, боится ошибиться. Надеется, что все обойдется… Про душу думает…»
Цифры означали, что в Сракандаеве, точно так же, как и в нем самом, шла мучительная борьба добра и зла, света и тьмы, только эти вечные субстанции протекали сквозь чужое сердце по неведомым руслам. Степа ничего не понимал про эту враждебную вселенную, про этот антимир, который был сейчас так близко…
Опустив глаза, он увидел ягодицы Сракандаева и вспомнил фрагмент своего сна – овальный вырез в трико ночного незнакомца. Он отвел взгляд, но увиденного было достаточно, чтобы вспомнилось предсказание, сделанное по телефону Простиславом.
