По-прежнему глядя на Ники, я сказала:
— Но в конце концов, Ники, ничего другого почти и не остается.
— Господи, мама, да у меня множество всяких занятий. Я вовсе не хочу прилипнуть к месту с мужем и оравой визжащей ребятни. Чего это ради ты вдруг завела этот разговор? — Крышка чемодана не закрывалась. Ники надавила на нее с раздражением.
— Я просто поинтересовалась твоими планами, Ники, — засмеялась я. — Сердиться не стоит. Конечно же, ты сама должна выбирать.
Ники снова раскрыла чемодан и что-то в нем поправила.
— Ну-ну, Ники, не надо дуться.
На этот раз ей удалось закрыть крышку.
— Бог его знает зачем я столько всего с собой навезла, — пробормотала она себе под нос.
— Что ты говоришь людям, мама? — спросила Ники. — Что ты говоришь, если они спрашивают, где я?
Дочь решила, что уезжать раньше обеда необязательно, и мы вышли погулять по фруктовому саду за домом. Солнце сверкало, но воздух был прохладный. Я взглянула на нее озадаченно:
— Говорю им, что ты живешь в Лондоне, Ники. Разве это не правда?
— Правда. Но разве они не спрашивают, чем я занимаюсь? Вот как старая миссис Уотерс на днях?
— Да, иногда спрашивают. Отвечаю, что ты живешь в Лондоне с подругами. Право же, Ники, я не думала, что тебя так заботит чужое мнение.
— Меня оно не заботит.
Мы медленно шли дальше. Почва во многих местах сделалась топкой.
— Мне кажется, мама, тебе это не очень нравится?
— Что не нравится, Ники?
— Как у меня обстоят дела. Тебе не нравится, что я живу далеко. С Дэвидом и так далее.
Мы дошли до конца сада. Ники ступила на узкую извилистую тропинку, которая вела к деревянной калитке в поле. Я пошла за ней. Поле, заросшее травой, было обширным и простиралось от нас вдаль пологим склоном. На верхушке склона на фоне неба вырисовывались два тонких платана.
— Мне не стыдно за тебя, Ники, — сказала я. — Ты должна жить так, как считаешь нужным.
Дочь смотрела на поле.
— Здесь обычно паслись лошади, да? — проговорила она, берясь за калитку.
Я тоже посмотрела на поле, но лошадей не было видно.
— Знаешь, это странно, — сказала я. — Помню, когда я вышла замуж в первый раз, было много разговоров, потому что мой муж не хотел жить с отцом. Знаешь, в Японии тогда так полагалось. Об этом шло много разговоров.
— Спорим, ты вздохнула с облегчением, — заметила Ники, не отводя глаз от поля.
— С облегчением? Это почему?
— Из-за того, что не пришлось жить с его отцом.
— Наоборот, Ники. Я была бы счастлива, если бы он жил с нами. К тому же он был вдовец. Это старинный японский обычай, не такой уж плохой.
— Ясно, что ты это сейчас говоришь. А тогда, спорим, ты думала совсем иначе.
— Нет, Ники, ты и вправду не понимаешь. Я была очень привязана к своему свекру. — Я взглянула на Ники и засмеялась. — Но может, ты и права. Может, мне и было легче, оттого что он не стал жить с нами. Я сейчас не помню. — Я протянула руку и потрогала верх деревянной калитки. На пальцах осталась влага. Я почувствовала, что Ники на меня смотрит, и показала ей свою руку со словами: — Иней еще лежит.
— Ты по-прежнему много думаешь о Японии, мама?
— Пожалуй, да. — Я повернулась в сторону поля. — Остались кое-какие воспоминания.
Возле платанов появились два пони и неподвижно постояли бок о бок на солнце.
— Утром я дала тебе календарь. Это вид гавани в Нагасаки. Сегодня мне вспомнилось, как однажды мы гуляли там целый день. Холмы над гаванью очень красивые.
Пони медленно двинулись за деревья.
— И что в нем было такого особенного? — спросила Ники.
— Особенного в чем?
— В том дне, который вы провели в гавани.
— О нет, ничего особенного. Просто он мне вспомнился, только и всего. Кэйко в тот день была счастлива. Мы катались на фуникулере. — Я засмеялась и повернулась к Ники. — Нет, ничего особенного тогда не случилось. Просто счастливое воспоминание, вот и все.
Дочь вздохнула:
— Вокруг такая тишина. Не помню, чтобы было так тихо.
— Это после Лондона так должно казаться.
— Наверное, тебе скучно здесь бывает, совсем одной.
— Но мне по душе покой, Ники. Я всегда думаю — вот она, настоящая Англия.
Я отвернулась от поля и посмотрела в сторону фруктового сада.
— Когда мы сюда впервые приехали, всех этих деревьев не было. Всюду простирались поля, и отсюда был виден дом. Когда твой отец, Ники, привез меня сюда в первый раз, помню, я подумала — вот так выглядит настоящая Англия. Вот эти поля, и этот дом. Именно такой я всегда Англию себе и представляла — и была так обрадована.
Ники шумно вздохнула и отошла от калитки.
— Пойдем-ка назад, — сказала она. — Мне надо совсем скоро уезжать.
Пока мы шли обратно через сад, небо начали заволакивать тучи.
— Я вот на днях задумалась, — проговорила я, — не продать ли дом.
— Продать?
— Да. Перебраться в какой поменьше. Такая мне пришла мысль.
— Ты хочешь продать дом? — Дочь бросила на меня тревожный взгляд. — Но ведь это такой чудесный дом.
— Однако он слишком велик.
— Но это и вправду чудесный дом, мама. Это досадно.
— Наверное, да. Просто мне пришла в голову такая мысль, Ники, вот и все.
Мне хотелось проводить Ники до станции — идти туда всего несколько минут — но это, кажется, ее смутило. Вскоре после обеда она уехала — со странно-растерянным видом, словно без моего разрешения. Стало пасмурно и ветрено. Пока она шла по дорожке от дома, я смотрела ей вслед. На ней была та же туго облегающая одежда, в какой она приехала, из-за чемодана в руке он шла медленнее обычного. Дойдя до ворот, Ники оглянулась и, похоже, была удивлена, что я все еще стою в дверях. Я улыбнулась и помахала ей рукой.
Kazuo Ishiguro
A PALE VIEW OF HILLS
1982
