Ознакомительная версия.
– Вообще-то меня интересуют повествовательные формы, порожденные климатологией. Это такой эпос, за которым стоит миллион авторов.
У Биэрда его слова сразу вызвали недоверие. Рассуждения в духе Нэнси Темпл[13]. Люди, разглагольствующие о повествовании, воспринимают реальность словно под хмельком, так что все ее проявления для них имеют одинаковую ценность. Но ему даже не пришлось говорить «как интересно», поскольку народ уже дружно ставил на стол тарелки и стаканчики и спешил занять свои места, а старик с тростью делал ему гримасы и снова постукивал пальцем по циферблату, и времени осталось только на то, чтобы избавиться от тарелки с тремя последними тарталетками.
Биэрда провели на специально воздвигнутую сцену и посадили на оранжевый пластиковый стул за вазоном с тошнотворными красными и желтыми тюльпанами. Он старался на них не глядеть. Все происходящее казалось нереальным. Перед ним пологим полукругом сидели две сотни человек. Столько розовых лиц – какой-то абсурд. Говорок отзывался в зале эхом. Отель «Савой» тихо качался, как на волнах, словно соскользнул в реку и его подхватил прилив. Он не удержал зевоту и только сумел ее замаскировать за счет напрягшихся ноздрей. Признаться, его слегка подташнивало, и когда одышливый техник с крапчатой кожей и тяжелым запахом изо рта то ли из-за гнилого зуба, то ли по причине воспаленных десен наклонился к самому его лицу, чтобы прикрепить к лацкану микрофон, лучше от этого не стало.
Пока Биэрд сидел нога на ногу, с дежурной застывшей полуулыбкой, делая вид, что слушает велеречивое пересахаренное вступительное слово Салила, и еще в большей степени потом, когда он наконец встал под равнодушные аплодисменты и занял место на трибуне, вцепившись в края обеими руками, он испытывал маслянистую тошноту от какой-то монструозной морской гнили, принесенной приливом из застойного устья и вот уже разлагавшейся у него в желудке с выходом газов, от которых помутилось его дыхание, его слова, а теперь и мысли.
– Планета больна, – начал он неожиданно для самого себя.
Аудитория встретила это стоном и ропотом – дескать, приехали. Менеджеры пенсионных фондов предпочитали более нюансированные формулировки. Но что касается Биэрда, то сказанное вслух слово «больна» принесло ему мгновенное облегчение, как если бы он на самом деле стравил.
– Лечение пациента не терпит отлагательств и обойдется недешево, возможно, до двух процентов общего ВВП, и гораздо больше, если дело затянется. Я убежден, и поэтому стою перед вами, что те, кто желает помочь с терапией, кто готов участвовать в процессе и вложиться, заработают очень большие деньги, сумасшедшие деньги. На кону стоит новая промышленная революция. Это ваш шанс. Уголь, а затем нефть создали нашу цивилизацию, эти великолепные ресурсы вытащили нас, сотни миллионов людей, из интеллектуальной темницы деревенского прозябания. Освобождение от повседневной рутины вкупе с нашей природной любознательностью за какие-то двести лет привели к ускоренному росту наших базовых знаний. Процесс начался в Европе и Соединенных Штатах, на наших глазах распространился в разных регионах Азии, теперь добавились Индия, Китай и Южная Америка, на очереди Африка. Наши всевозможные проблемы и конфликты заслонили очевидный факт: мы сами не отдаем себе отчета в том, насколько все для нас успешно сложилось.
Так что нам следует себя поздравить с собственной изобретательностью. Мы оказались весьма сообразительными обезьянами. Но мотором нашей промышленной революции была дешевая доступная энергия. Без нее мы бы топтались на месте. Смотрите, как классно. Литр бензина – это, грубо говоря, тринадцать киловатт-часов электроэнергии. Лучше некуда. А мы хотим заменить бензин. Какие варианты? Самые лучшие аккумуляторы дают около трехсот ватт-часов на килограмм. Таков масштаб проблемы: тринадцать тысяч против трехсот. Несопоставимо! Но к сожалению, выбирать нам не приходится. Мы должны найти быструю замену бензину по трем убедительным причинам. Первая и простейшая: нефть закончится. Никто точно не знает когда, но все согласны с тем, что мы достигнем пика добычи в ближайшие пять – пятнадцать лет. После чего добыча пойдет на спад, в то время как потребность в энергии будет только увеличиваться в связи с ростом народонаселения и возрастающими стандартами жизни. Вторая: многие нефтедобывающие регионы являются политически нестабильными, и мы не можем себе позволить зависеть от них. Третья и главная: полезные ископаемые, сгорая, выбрасывают в атмосферу углекислый и другие газы и неуклонно нагревают нашу планету, а последствия этого мы только начинаем понимать. Но на помощь приходит фундаментальная наука. Либо мы сбавляем обороты, а потом и вовсе останавливаемся, либо уже наши внуки столкнутся с экономической и гуманитарной катастрофой планетарного масштаба.
Отсюда напрашивается центральный вопрос, огнедышащий вопрос. Как нам сбавить обороты и остановиться, при этом сохраняя цивилизацию и продолжая вытаскивать миллионы из нищеты? Не за счет добродетели, не за счет пополнения контейнера для пустых пластиковых бутылок и понижения градусов в термостате или покупки машины поменьше. Все это лишь оттянет катастрофу на год-другой. Оттяжка сама по себе дело хорошее, но она не решает проблему. Тут одной добродетелью не отделаешься. Добродетель – это слишком пассивно, слишком узко. Добродетель способна мотивировать отдельных людей, но для больших групп, общества, цивилизации этой силы недостаточно. Народы не бывают добродетельными, хотя порой они думают иначе. Человечество в массе своей демонстрирует торжество алчности над добродетелью. Поэтому, принимая решения, давайте учитывать обычные движущие мотивы эгоизма и давайте воздадим должное всему новому, изобретательскому зуду, радостям находок и совместных усилий, удовлетворению от полученных доходов. Нефть и уголь являются энергоносителями, и то же самое, в абстрактном смысле, можно сказать о деньгах. Поэтому на огнедышащий вопрос, а куда, собственно, должны пойти деньги, ваши деньги, можно ответить так: на доступную и экологически чистую энергию.
Представьте, что я стою перед вами двести пятьдесят лет назад – перед собранием деревенских сквайров и их жен – и, предсказывая грядущую промышленную революцию, советую вам вкладываться в уголь и железо, в паровые машины, в бумагопрядильные фабрики, а еще позже в железные дороги. Или, столетие спустя, с изобретением двигателя внутреннего сгорания, я, предвидя растущую важность нефти, уговариваю вас вкладывать деньги в нее. Или, еще через столетие, в микропроцессоры, персональные компьютеры и Интернет со всеми их возможностями. Так вот, дамы и господа, сейчас настал такой момент. Не тешьте себя иллюзией, что мировая экономика и ее фондовые биржи могут существовать отдельно от окружающей среды. Наша планета Земля конечна. У вас в руках цифры, вам предстоит сделать выбор: предлагаемый проект должен быть обеспечен надежным «топливом» или он провалится. Либо вы, рыночники, окажетесь на высоте положения и попутно обогатитесь, либо вы вместе со всеми пойдете ко дну. Волею судьбы мы все оказались на одной скале, отсюда вам некуда податься…
Он слышал неодобрительный шепоток в разных концах зала, кажется возникший на его словах «нагревают планету». Тошнота поднималась вверх, где-то в нем шевелилась непомерно раздутая мерзкая туша. Слушая вступительное слово Салила, он обратил внимание на то, что в середине бархатного занавеса за его спиной есть просвет – то, что нужно для бегства в случае чего. Он умолк, сделал глубокий вдох и, распрямившись, обвел взглядом аудиторию в надежде выявить инакомыслящих. За многие годы публичных выступлений он успел узнать цену продуманной паузы. Вполне серьезные финансовые институты в Сити поощряли протестную культуру иррационального отрицания физических основ и проверенных временем данных. Ниспровергатели, как и большинство людей, предпочитали делать бизнес по старинке. Они опасались угроз для акционерной стоимости, а в каждом ученом-климатологе подозревали своекорыстного дельца, ничем не отличающегося от них самих. Биэрд презирал их всем сердцем, как всякий неофит.
Втянув в легкие воздуха, перед тем как продолжить, он вдруг почувствовал, как по пищеводу поднимается вверх рыбная отрыжка, вроде соленых анчоусов, сдобренных порцией желчи. Он закрыл глаза, переглотнул и зашел с другого боку.
– Во вчерашней газете я прочел, что через четыре года мы будем праздновать двухсотлетнюю годовщину со дня рождения Чарльза Дарвина и сто пятьдесят лет со дня выхода первого издания «Происхождения видов». Торжества наверняка заслонят работу другого великого викторианского ученого, ирландца Джона Тиндаля, который приступил к серьезному изучению атмосферы в том же тысяча восемьсот пятьдесят девятом году. Одним из его научных интересов был свет, почему я испытываю к нему родственные чувства. Он первым высказал мысль, что именно рассеяние света в атмосфере делает небо голубым, и он первым описал и объяснил парниковый эффект. Он создал экспериментальное оборудование, продемонстрировавшее, как водяные испарения, углекислый и другие газы препятствуют возврату полученного нами солнечного тепла обратно в атмосферу и, таким образом, делают жизнь на Земле возможной. Уберите это газовое покрывало, и, я цитирую его знаменитое высказывание – Биэрд достал карточку из нагрудного кармана пиджака и прочел вслух: «Вы, без сомнения, уничтожите всякое растение, погибающее при минусовой температуре. Тепло наших садов и полей выплеснется, невостребованное, в окружающее пространство, и солнце взойдет над островом в железных тисках мороза».
Ознакомительная версия.
