— Отойди от тележки и брось нож на землю.
Незнакомец оглянулся. Словно надеялся, что в кустах прячутся его сообщники. Худющий, угрюмый, грязный, обросший. Полы плаща склеены клейкой лентой. Револьвер самовзводный, но на всякий случай надо проверить — взвести курок. Два громких щелчка. Только это да их дыхание нарушают тишину соленых вересковых дюн. Явственно чувствовали вонь от его тряпья.
— Если не отойдешь от тележки и не бросишь нож — мозги вышибу.
Вор посмотрел на мальчика — одного взгляда оказалось достаточно, чтобы он все понял и, бросив нож на тележку, отошел назад и остановился.
— Дальше, еще пару шагов. Вор еще немного попятился.
— Папа? — перебил его мальчик.
— Помолчи. — Не спускал глаз с вора. — Будь ты проклят.
— Папа, пожалуйста, не убивай его.
У вора глаза лихорадочно забегали. Мальчик заплакал.
— Слушай, друг, я же сделал, как ты велел. И сын тебя просит…
— Раздевайся!
— Чего?
— Скидывай одежду! До последней нитки!
— Слушай, ты чего? Зачем ты так?
— Убью на месте.
— Зачем ты так?
— Второй раз повторять не буду.
— Хорошо, хорошо. Успокойся.
Незнакомец медленно разделся и кучкой сложил вонючую одежду на дороге.
— Ботинки.
— Ты очумел?
— Ботинки снимай!
Вор посмотрел на мальчика. Тот отвернулся и закрыл уши руками.
— Хорошо-хорошо. Ботинки так ботинки…
Сел в чем мать родила на дорогу и начал развязывать гнилые лохмотья, которые когда-то были обувью. Встал, держа их одной рукой.
— Бросай в тележку.
Шаг вперед — поставил ботинки поверх одеял в тележке, шаг назад — вернулся на прежнее место. Так и стоял — голый, грязный, изможденный, прикрывая срам рукой, сотрясаясь от холода.
— Одежду — туда же.
Незнакомец наклонился, подобрал свою ветошь и навалил ее сверху. Стоял, обхватив себя руками.
— Брат, пожалей.
— Ты же нас не пожалел.
— Умоляю…
— Папа!
— Ты хоть сына послушай!
— Ты хотел нас убить.
— Я подыхаю с голоду. Ты бы на моем месте поступил точно так же.
— Ты все забрал.
— Слушай, брат… Я же сдохну.
— Я поступаю с тобой так, как ты поступил с нами.
— Прошу тебя…
Отец пододвинул к себе тележку, развернул ее и, положив револьвер сверху, посмотрел на сына:
— Пошли.
Они пошли по дороге в южном направлении, мальчик не переставая плакал и оглядывался на голое, худое, как щепка, дрожащее существо, оставшееся стоять на дороге, обхватив себя руками.
— Эх, папа… — прошептал мальчик.
— Перестань.
— Не могу.
— Что, по-твоему, с нами бы произошло, если бы мы его не поймали?! Так что перестань.
— Хорошо.
Они дошли до поворота дороги, а незнакомец так и не сдвинулся с места. Идти ему было некуда. Мальчик все оглядывался, а когда тот скрылся из виду, уселся на дороге, содрогаясь от рыданий. Отец подошел к ребенку и стоял, смотрел на него. Вытащил из тележки обувь, присел на корточки перед мальчиком и принялся его разувать. Сказал:
— Пора уже перестать плакать.
— Не могу.
Отец поднялся и пошел назад по дороге. Вор исчез. Вернулся к мальчику, встал над ним, сказал:
— Он ушел. Пошли.
— Он не ушел, — откликнулся мальчик. Вскинул голову. На лице — жирная грязь. — Не ушел.
— Что ты хочешь сделать?
— Ему надо помочь, папа. Просто помочь. Отец посмотрел назад.
— Он ведь голодал, папа. Он умрет.
— Он в любом случае умрет.
— Ему очень страшно, пап.
Отец присел и посмотрел на ребенка:
— Мне тоже страшно. Ты это понимаешь? Страшно. Мальчик ничего не сказал. Так и сидел, опустив голову, плакал.
— С чего ты взял, что должен обо всех заботиться? Мальчик промямлил что-то нечленораздельное.
— Что ты сказал?
Мальчик поднял голову. Мокрое испачканное лицо:
— Я — тот, кто обо всех заботится. Именно я.
Потащились с тележкой назад и, встав на дороге, кричали в надвигающейся темноте, на холоде, но никто не откликнулся.
— Он боится отозваться, пап.
— Мы здесь остановились в прошлый раз?
— Точно не помню. Кажется, здесь.
Ходили по дороге, кричали в пустой мрак. Голоса улетали в темнеющие прибрежные дали. Остановились и, приставив ладони рупором ко рту, бессмысленно кричали в никуда. Наконец отец сложил одежду и обувь вора на дороге, прижал сверху камнем, сказал:
— Нам пора. Надо идти.
Остановились на ночь, не разводя костра. Выбрал кое-что из банок и подогрел на горелке. Ужинали в молчании. В синем свете горелки пытался рассмотреть лицо сына. Сказал:
— Я не собирался его убивать.
Но мальчик никак не откликнулся. Завернулись в одеяла и лежали в темноте. Ему казалось, что слышит шум океана. Впрочем, скорее всего, это ветер завывает. По тому, как сын дышал, определил, что он еще не спит. Какое-то время спустя мальчик сказал:
— И все же мы его убили.
Утром позавтракали и пошли дальше. От тяжести груза тележка еле двигалась, а одно колесико начало барахлить. Дорога вилась вдоль берега, сухие заросли осоки, свисающие со склонов, то и дело преграждали путь. Свинцовый океан ворочается вдали. Тишина. Той ночью он проснулся при тусклом свете луны, почти можно было различить очертания деревьев. Раскашлялся. Пахнет дождем. Мальчик не спал.
— Ты не должен молчать.
— Я пытаюсь.
— Прости, что разбудил.
— Ничего страшного.
Поднялся и пошел. Черная полоса, начинается в темноте и в темноту же уходит. Вдруг послышался низкий раскат, но не грома. Такой мощный, что, казалось, ты ощущаешь его у себя под ногами. Звук неизвестного происхождения, а потому не поддается описанию. Что-то необъяснимое перемещается в темноте. Может, сама земля содрогается от холода. Звук больше не повторился. Какое сейчас время года? Сколько мальчику лет? Вышел на дорогу и остановился. Тишина. Расплывчатые очертания утопающих в грязи приморских городов, сгоревших дотла. На перекрестке стоят огромные валуны-дольмены, под которыми лежат и превращаются в прах кости пророков. Кроме завываний ветра — никаких других звуков. Что ты можешь сказать? Что когда-то жил человек, который все это уже сказал? Который заострил перочинным ножичком перо, чтобы начертать эти слова чернилами? Это ты скажешь в самый ответственный момент? Он идет — вырвать мне глаза. Забить мне глотку грязью.
Перебирал по очереди банки, беря их в руку и сжимая — так проверяют спелость фруктов на рынке. Отодвинул две, показавшиеся подозрительными, а остальные упаковал, и они поплелись дальше. Через три дня добрались до небольшого портового города. В гараже за домом спрятали тележку, завалив ее грудой коробок, а сами расположились в доме в ожидании непрошеных гостей. Никого. Проверил все шкафчики на кухне — пусто. Мальчику необходим витамин Д, иначе может развиться рахит. Стоял рядом с раковиной и смотрел в окно: свет цвета мутной мыльной воды с трудом пробивался сквозь грязные стекла. Мальчик устало развалился за столом, уронив голову на скрещенные руки.
Прошли по городу и вышли к верфям. Никого. Револьвер в кармане куртки, в руке — ракетница. Вышли на мол: грубые просмоленные доски, острыми шипами прикрепленные к опорным балкам, деревянные кнехты; из бухты пахнет солью и дегтем; вдали виднеются ряды складов и силуэт красного от ржавчины танкера, а на фоне мрачного неба — высоченный портовый кран.
— Здесь никого нет.
Мальчик промолчал.
Шли по узким улицам, толкали тележку, пересекли железнодорожные пути и на самой окраине города вышли на дорогу. В тот момент, когда проходили мимо последнего убогого деревянного строения, что-то просвистело у него над головой, чиркнуло по мостовой и врезалось в бетонную стену здания напротив. Схватил мальчика, и подмял под себя, и потянул к себе тележку. Она перевернулась и завалилась набок. Одеяла и полиэтилен выпали на землю. В верхнем окне здания разглядел человека — натягивает тетиву, прицеливается — и тогда прижал голову мальчика к земле и постарался полностью закрыть его своим телом. Расслышал глухой свист тетивы и почувствовал острую боль в ноге.
— Ах ты сволочь! Гад!
Сдвинул одеяла в сторону, вскочил и схватил ракетницу, взвел курок и оперся рукой на край тележки. Мальчик прильнул к нему. Как только тот человек появился в оконном проеме со своим луком, выстрелил. Ракета влетела в окно, прочертив в воздухе белую дугу, и тут же они услышали нечеловеческий вопль. Схватил мальчика, толкнул его вниз, набросил на него одеяла, приказал:
— Не вздумай двигаться. Не двигайся и не смотри.
Перетряхнул одеяла на земле, ища коробку с ракетами. Вывалилась из тележки. Схватил ее, открыл, вытащил патроны и зарядил ракетницу. Оставшиеся сунул в карман, сказал мальчику:
