Алексей поймал быстрый взгляд матери. Такой довольный-довольный взгляд. Будто ее родного сына только что не дураком обозвали, а незнамо как похвалили. Ай да Ксюшка, и его суровую родительницу охмурить успела. Ай да мать, соображает, кому можно позволить себя охмурить. Ай да я, знал, у какой матери родиться и какую Ксюшку встретить. Он отвернулся, пряча свое сияющее, как в рекламе зубной пасты, лицо, и увидел Ксюшкину бабушку, которая спешила к ним, прижимая к себе огромный термос, расписанный красными маками.
— Ну, это уже перебор, — испуганно сказал Алексей, оборачиваясь к Ксюшке. — Это уже я не знаю, как называется! Мы же его просто не довезем по такой дороге! Он же на первой кочке — вдребезги…
Ксюшка оглянулась, увидела бабушку с термосом в обнимку и ахнула:
— Леш, помоги ей! В него полведра влазит, а она наверняка под завязку нагрузила…
И он кинулся отбирать у тети Кати тяжелый, как торпеда, термос и послушно поволок его к машине, на ходу без всякой надежды пытаясь отбояриться от такого гостинчика.
— Алешенька, ты не сердись, — виновато говорила тетя Катя, семеня рядом и искательно заглядывая ему в лицо Ксюшкиными теплыми глазами. — Не в руках же нести, правда? Машина лишние пять килограммов и не заметит… А уж Вера как рада будет! Да и Игорек сладкое любит, я знаю, я видала, как он на новоселье торт кушал. И мальчики…
— Так тут что — торт, что ли? — удивился Алексей.
— Ну да. Безе с орехами. И еще мороженого немножко, Ольга позавчера привезла. Тридцать штук, ну куда нам столько?
— Верка обрадуется, это точно. — Алексей представил, каким голосом Верка будет выражать свой восторг, и заранее ужаснулся. Одна надежда, вот бы они с Игорешей обожрались мороженого и охрипли… — Теть Кать, так ведь термос разобьем. Дорога-то…
— Так он не бьется! — убедительно ворковала тетя Катя, подталкивая его к машине. — Он специально так сделан, чтобы в дорогу брать. Правда-правда. Скажи, Ксюш! Это Ксюша из Америки привезла…
Опять эта Америка. Наверное, теперь до конца жизни при любом упоминании Америки у него будет портиться настроение. Или это потому, что он сам там не был? Завидует. Он такой, он завистливый.
— Ну, все, что ли? — Алексей полез в машину и вдруг заметил своего отца и Ксюшкиного деда, стоящих рядом невдалеке, похожих почти как близнецы, если не считать цвета волос. Когда-то это уже было. Давным-давно, сто лет назад.
— Алешенька, ты поосторожней… Не очень гони, ладно? — сказала Ксюшкина бабушка, глядя тревожными глазами.
И это уже было.
И Ксюшка сидела рядом с ним в пестром сарафане, и все вертела головой, оглядываясь назад, пока машина не нырнула в первый лесок. Вот скоро Степанида встретит их на дороге, и он остановит машину, и откроет дверцу, и протянет Степаниде морковку, а Ксюшка, затаив дыхание, прижмется к его спине, заглядывая через плечо и щекоча шелковым колечком душистых волос его щеку… Все это было сто лет назад, и сегодня обязательно будет, потому что он этого ждет.
— Леш! — неожиданно сказала Ксюшка громко и натянуто. — Леш, я с тобой поговорить хотела.
— И я с тобой, — с готовностью откликнулся Алексей, но сердце его почему-то тревожно трепыхнулось в ожидании каких-то неприятностей.
— Да… — Ксюшка поерзала на сиденье, не глядя на него, покашляла и тяжело вздохнула. — Только сначала я скажу, ладно?
Он молчал, и она помолчала, опять повздыхала и покашляла.
— Леш, только ты не перебивай пока. А то я и так не знаю, как это все сказать…
Он молчал. Ксюшка глубоко вдохнула и быстро выпалила:
— Леш, я к тебе очень хорошо отношусь. Ну, ты знаешь… Ты мне ужасно нравишься, и вообще ты лучше всех, и к тому же, если бы ты к тете Наде тогда не приехал, может быть, я… То есть, может быть, уже все было бы не так… То есть было бы гораздо хуже… Я даже не знаю, что было бы…
Он остановил машину, но она этого даже не заметила, сидела, опустив голову и сосредоточенно разглядывая свои сжатые на коленях руки, и торопливо говорила, путаясь в словах и явно нервничая.
— Леш, ты знаешь… Ты не знаешь, как я тебе благодарна. Я хочу сказать — ты мне очень помог. Ты, конечно, не понимаешь… Ну, это не важно. Когда Лариса сказала, что мы с тобой похожи, как брат с сестрой, я сразу поверила… В смысле — я как будто вдруг брата нашла, понимаешь? Мне так легко стало, и ничего не страшно, и весело, и главное — ты меня ни капельки не воспитывал, и вообще все всегда понимал, и тетя Надя тебя так любит… Конечно, дело не в этом, но все-таки… Леш, ты ведь понимаешь?
Он молчал, прислушиваясь не так к ее словам, как к своей растущей тревоге.
— Леш, можно сказать, я тебя даже люблю. Даже очень люблю. Жаль, что ты не мой брат. Но это не важно. Я и маму твою люблю. И отца — он на моего дедушку очень похож, правда? Леш, ведь он похож, скажи!
— Да, похож, — невыразительно сказал Алексей, удивляясь, что вообще смог что-то сказать.
— Ну вот! — с облегчением воскликнула Ксюшка и глянула наконец на него. Глаза у нее были круглые, отчаянные и испуганные. — Леш, я тебе друг на всю жизнь. Честно. И даже больше.
— Больше? — повторил он без выражения, хмуро глядя в эти отчаянные глаза.
— Больше! — горячо сказала Ксюшка и тут же отвернулась. — Леш… я знаю, что я тебе тоже нравлюсь. И тетя Надя говорила, и Ольга… Только все равно ничего не получится.
— Чего не получится? — резко спросил Алексей, глядя ей в макушку.
— Ничего, — сказала она обреченно и обернулась к нему. Глаза у нее были виноватые и тоскливые. — Леш, ты ведь понимаешь… Не надо меня запутывать, я и так говорю не так, как хотела. Только все равно сказать надо, а то нечестно получается. Если ты вдруг влюбишься… и думать будешь… то есть надеяться… Вот я и хотела предупредить, пока не поздно.
— Поздно, — сказал Алексей. — Я уже влюбился. Раньше предупреждать надо было. Но это вряд ли помогло бы.
Ксюшка открыла рот, хлопнула ресницами и с трудом перевела дух.
— Нет, — наконец сказала она подчеркнуто спокойно, с максимально убедительной интонацией. — Это тебе просто кажется. Мы с тобой очень похожи, вот в чем дело. Мы как родные, понимаешь? Очень хорошие друзья и даже больше… Как брат и сестра. Понимаешь? Я совсем не хочу тебя обидеть! Понимаешь?
— Ты за меня замуж выйдешь, — хмуро сказал Алексей, не отпуская своим взглядом ее взгляд. — И чтобы я больше всяких глупостей не слышал.
— Я так и знала, — шепотом сказала Ксюшка и потрясла головой. — Я так и знала, что ты ничего не поймешь. Леш, я не выйду замуж… не потому что за тебя, а… вообще. Я, наверное, ни за кого никогда не выйду замуж. Я не хочу замуж! И зачем ты это сказал… Так все хорошо было! Ты же ничего не знаешь!..
Вот уж как раз он-то все знал. Не считая того, что не знал только, что теперь делать. И этих подонков в живых уже нет. Кто бы мог подумать, что он об этом будет жалеть. А вот ведь жалеет… что не может их сам, своими руками… Алексей сжал зубы, пытаясь задавить в себе приступ оглушающей, слепящей, немыслимой ярости.
— Ничего ты не понимаешь! — крикнула Ксюшка и всхлипнула, кусая губы.
— Чего тут понимать, — хрипло сказал Алексей и даже ухмыльнулся. — Я не банкир какой-нибудь. И тем более — не американец. Я нищий фермер. Совершенно бесперспективный.
— Дурак ты! — крикнула Ксюшка сквозь слезы и вдруг замахнулась своим маленьким, крепко сжатым кулачком, но стукнулась локтем о дверцу, ахнула и зашипела от боли сквозь стиснутые зубы.
Алексей рывком распахнул дверцу, выскочил из машины, обогнул ее, рывком же открыл дверцу с Ксюшкиной стороны, схватил Ксюшку за руки и так резко выдернул ее из машины, что она наверняка упала бы, если бы он не подхватил ее, крепко прижав к себе. Он сам чувствовал, какое у него сейчас бешеное лицо. И у Ксюшки лицо было злое, возмущенное… какое угодно, только страха в нем не было. Алексей секунду глядел в ее полыхающие расплавленным золотом глаза, потом резко обхватил левой рукой за талию, поднял и развернул так, что она оказалась зажатой у него под мышкой, вися почти вниз головой и беспомощно дрыгая в воздухе голыми загорелыми ногами. Алексей полюбовался ее маленькой круглой попкой, туго обтянутой пестрым ситцем, размахнулся и звонко шлепнул по ней тяжелой фермерской ладонью.
— Это тебе за дурака, — объяснил он. — А вот это тебе за то…
Он не успел шлепнуть Ксюшку еще раз, потому что она пронзительно взвизгнула, крутнулась у него в руке, как дикая кошка, вцепилась руками в его локти, а зубами — в спину, и, свернувшись, как стальная пружина, так влупила ему коленкой в лоб, что он ахнул, качнулся и чуть не выронил ее. Но все же не выронил, удержал и даже сумел поставить этот брыкающийся и размахивающий руками кошмар на ноги, и почти сумел поймать летящий ему в лицо маленький кулак… Но кулак все же долетел по назначению, и он, порадовавшись, что кулак такой маленький, удивился тому, что удар получился такой ощутимый. Ксюшка, кажется, тоже этому удивилась. Замерла на минуту, с недоумением глядя на собственную руку… Алексей слабо застонал, закрыл глаза и стал медленно валиться на траву, не выпуская Ксюшку из рук. Он свалился на спину очень удачно: ни камней, ни острых сучков под ним не оказалось, и даже затылком не очень стукнулся. А самым удачным в этом его падении в глубокий обморок было то, что Ксюшка, свалившаяся вместе с ним и теперь лежащая у него на груди в крепком кольце его рук, смотрела на него виноватыми глазами и осторожно трогала прохладной ладошкой его лицо, жалобно приговаривая:
