Ознакомительная версия.
Ну а по два и по три трупа — так это почти в каждом втором деле. Убийства кровавые и крайне жестокие. Никакого милосердия к жертвам. Никакого снисхождения. Ни к женщинам, ни к старикам, ни к детям.
Какое уж там святое дело.
Вот и священник наш ушёл из комиссии. Может, и вправду — «в связи с большой занятостью», как написал в заявлении. А может быть, и обиделся. Не поддержала его комиссия начинать заседания с молитвы. Решили, что негоже такой вопрос на голосование ставить. Не по-божески как-то. Вот он и ушёл. Жаль очень. Но зато теперь на каждом заседании комиссии мы приступаем к рассмотрению прошений с минуты тишины. Чтобы отвлечься от дел суетных, настроиться на работу, тяжёлую и ответственную. Человеческие судьбы ведь впереди. Ошибаться нельзя. И молчат все члены комиссии. Тишина. Муха пролетит — слышно.
Вот три миловидные, совсем ещё молодые дамы из нашего прославленного университета неслышно перелистывают материалы, украдкой на себя в зеркало напротив посматривая. Молодые — а доценты уже. Справа от меня мой заместитель — профессор кафедры уголовного права. Рядом с ним столь же маститый ученый, заслуженный юрист России. Оба тоже из ЛГУ. Умницы большие и люди славные. Слева ответственный секретарь комиссии. Через минуту он будет докладывать. Стараясь не нарушать тишины, перекладывает стопку лежащих перед ним папок. Строго по алфавиту должны дела заслушиваться. Ну да у него всегда всё строго, всё досконально. Повезло с секретарём.
Ещё чуть левее, прикрыв усталые глаза рукой, о чем-то думает писатель. Настоящий российский, известный и очень хороший писатель. Ему не нужно пролистывать дела. Он все их давным-давно и самым внимательным образом изучил. И по каждому непременно своё мнение выскажет. Он очень добрый человек. Готов всех помиловать. А уж если бывает против, то, значит, действительно, нет там никаких, пусть самых жалких мотивов для милосердия. Очень он мне симпатичен.
Так, кто-то нарушил тишину. Как ни старался беззвучно закрыть дверь, не удалось. Опоздавший — тоже писатель. Ещё и «криминальный» журналист, и автор популярнейших в стране телесериалов. Молод, талантлив, известен, надеюсь, не до безрассудства смел. Опаздывает вот только. Сел с краю, рядом с главным редактором старейшего литературного журнала. И он тоже прекрасные книги пишет. Для взрослых и для детей. Напротив него протирает толстые линзы очков учёный-литератор. Мудрый и красивый. И мягкий. Эталон питерской интеллигенции. Но, когда надо, готов биться, отстаивая своё мнение. А оно у него, по-моему, всегда верное.
Так. Кого забыл? Ну конечно же, стройный как юноша, его и заметишь не сразу. Почётный гражданин нашего города. Он в войну шпиль Петропавловки и много других шпилей да куполов золотых от бомб и снарядов маскировал. Потом, чтобы квалификацию не терять, чуть ли не все известные и самые трудные горные вершины мира покорил. Судя по озорным глазам, он и сейчас не прочь был бы куда-нибудь залезть. Но нельзя. Минута тишины всё-таки.
Вот так и молчим. Кто-то, наверное, и молитву про себя нашёптывает. Спасибо вам, отец-настоятель.
Так, подсчитываю — одиннадцать человек есть. Нет, двенадцать. Себя забыл. Из восемнадцати. Двое ещё должны подойти — депутат городского собрания и бывший работник пенитенциарной системы (проще попасть туда, чем выговорить), ныне преподаватель. Предупреждали, что чуть задержатся. Да и без них кворум налицо. Можно начинать…
Тут как раз насчёт кворума звонил мне вчера из Москвы человек один. Есть там управление такое, по вопросам помилования.
— …Ну так что, Козырев? Опять у тебя непорядок получается. В одном отчёте у тебя девятнадцать человек в комиссии. В другом — восемнадцать. Какому верить?
Объясняю популярно, когда и кто ушёл из комиссии. Пытаюсь о причинах рассказать, но похоже, что это малоинтересно собеседнику на том конце провода.
— Ну, значит, не девятнадцать, а восемнадцать. Так и пишу: «Минус один».
Ветров прекрасно помнил Кузьмикина. Помнил, как пришёл к нему, тогда ещё молодому лейтенанту районного отделения милиции, в те самые страшные в его жизни дни. Пришёл с большой и, пожалуй, последней надеждой. И когда спустя несколько дней вручил Кузьмикину синюю полиэтиленовую папку на серебристой молнии, у него как будто гора с плеч свалилась. В папке было официальное заявление с вымученным подробнейшим объяснением на десятках страниц всех тех событий, что произошли с ним за последнее время.
А события эти развивались столь грозно и стремительно, что он находился буквально в состоянии полной безысходности и ужаса.
Ветров всегда был нерешительным и очень осторожным человеком. «Не лидер» — так записано в его в целом очень даже положительной школьной характеристике. И он понимал, что запись эта была справедлива и точна.
Но в такую беду он ещё не попадал никогда в жизни. А ведь вначале всё развивалось очень неплохо. И тот крайне ответственный шаг, когда он, уволившись из Русского музея, решил заняться частным бизнесом, был правильным и своевременным. Конечно же, он, как всегда, долго сомневался и мучительно размышлял, правильно ли он поступает? Много раз советовался с друзьями и теперь уже бывшими коллегами — реставраторами из музея. Не спал ночами, постоянно обдумывая последствия.
Но окончательное решение, как обычно, было принято на семейном совете. Принято единогласно. И даже маленький Антон поднял свою тоненькую ручонку «за», проявив тем самым солидарность с родительским мнением. Не принял участие в голосовании только рыжий кот Гриша, любимец Антона. Но «против» он тоже не был.
Первые месяцы дела у Ветровых, правда, шли далеко не так успешно, как бы хотелось. Пришлось даже продать квартиру на Васильевском острове и, к великому удовольствию Антона и Гриши, переселиться в небольшой деревянный домик недалеко от Финского залива. В город каждый день всей семьёй ездили на Марининой «Ниве». Сначала — завозили Антона в садик, потом в центр на работу.
Постепенно прошлые связи с коллекционерами живописи, огромное трудолюбие и упорство и, в первую очередь, что называется «от Бога», талант реставратора сделали своё дело.
Имя фирмы становилось всё более известным, финансовое положение — устойчивым, не было отбоя в заказах. Причём они поступали не только из Питера, но даже из Москвы. Работал Ветров по десять, а иногда и по двенадцать часов, без выходных и отпусков. И всегда рядом с ним была Марина. Она взвалила на себя не только хорошо ей знакомую бухгалтерию, но и всю документальную работу по делам фирмы, выполняла хлопотные секретарские обязанности. Делала всё это крайне аккуратно и уверенно. А зачастую, беря в руки нехитрый инструмент, покрывала золотом багеты старинных рам или гвоздик за гвоздиком освобождала из подрамников отмеченные ещё дореволюционными клопами холсты.
Вскоре Ветровым даже удалось выкупить взятый в аренду не очень большой, но крайне удобный офис в одном из самых престижных районов в центре города.
Ветров до сих пор помнит, как они с Мариной прикрепляли к только что обитой светлой кожей двери его кабинета золотистую табличку: «Генеральный директор…» И с той поры всегда, перед тем как войти в свой кабинет, Ветров перечитывал эту надпись с гордостью и удовольствием. Хотя сам себе не мог объяснить, почему? Так изо дня в день, из месяца в месяц…
Всё это кончилось в один, казалось бы, самый обычный для Питера дождливый и промозглый день. Ветров прекрасно его запомнил. Запомнил на всю жизнь.
Утром он отправился в ГАИ получать номера на недавно по случаю купленную видавшую виды, но ещё крепкую серую «Волгу» и приехал в офис только к полудню. Марина сидела в приёмной и разбирала почту.
— Слушай, Стас, тут звонили из налоговой, — в голосе Марины ощущалось беспокойство, — сказали, что завтра придут с комплексной проверкой. Просили приготовить всю документацию: отчёты, лицензии, регистрационные документы. В общем, всё. Что будем делать?
— Ну а что мы можем делать? Нас ещё, слава богу, впервые проверяют. У других — что ни день, какая-нибудь проверка. Налоги мы с тобой платим исправно. Бухгалтерия, спасибо тебе, в порядке. Все лицензии есть. Чего нам волноваться? Не вовремя конечно — срочных заказов куча, но проверки всегда не вовремя. Так что переживём, Маринка, и не такое переживали, — успокоил жену Ветров.
Он действительно воспринял это известие совершенно спокойно. Ну на несколько часов, наверное, придётся отвлечься от работы да пару вечеров допоздна потрудиться, наверстывая упущенное. Невелика беда.
Насчёт нескольких часов Ветров заблуждался — проверка длилась целую неделю. А вот беда наступила несколько позже. Уже после того, как налоговики, закончив работу и выявив несколько не очень существенных замечаний, порекомендовали Ветровым срочно провести аудиторскую проверку.
Ознакомительная версия.
