Шофер пожал плечами.
— Уже почти час, — сказал Каминский.
Я взглянул на часы, было без пяти час.
— До часа еще уйма времени, — уверял я.
— В час я всегда ложусь отдохнуть. У меня уже сорок лет такой режим, и я его не изменю. Кстати, я могу попросить этого господина отвезти меня домой.
Шофер бросил на него алчный взгляд.
— Ну хорошо, — сдался я, — в гостиницу. — Я почувствовал себя бессильным и опустошенным. Тронул водителя за плечо. — В лучшую, какая здесь только есть. — При слове «лучшую» я покачал головой и предостерегающе выставил руки. Он понял и ухмыльнулся.
— В другой я и не остановлюсь, — сказал Каминский.
Я сунул водителю купюру. Тот подмигнул:
— Я отвезу вас в самый лучший отель!
— Надеюсь, — откликнулся Каминский, плотнее запахнул халат, схватил трость и стал тихо причмокивать.
Кажется, его совершенно не беспокоило, что пропала машина, весь багаж, да и мой чемодан вместе с новой бритвой в придачу, у меня остался только портфель. Он наверняка даже не осознавал, что произошло. Возможно, с ним не стоило даже говорить об этом.
Маленький городок: низенькие дома, витрины, пешеходная зона с неизбежным фонтаном, еще витрины, большой отель, другой отель, еще больше, возле них мы не остановились. Затормозили у маленького, жалкого пансиона. Я вопросительно посмотрел на шофера и многозначительно потер пальцами. А это точно самый дешевый? Он подумал и поехал дальше.
Мы остановились у еще более безобразной гостиницы с обшарпанным фасадом и запотевшими оконными стеклами. Я кивнул:
— Замечательно! Видите ливрейного лакея?
— Двоих! — подыграл мне шофер, которому все это явно доставляло удовольствие. — Министры всегда здесь останавливаются.
Я заплатил, дал ему еще чаевых, он их заслужил, и провел Каминского в маленький грязноватый гостиничный холл. Гостиница сомнительной репутации для коммивояжеров, гнетущая, тягостная атмосфера. «Что за ковер!» — восхитился я и потребовал два номера. Странно, человек с сальными волосами протянул мне блокнот, в котором полагалось расписываться вновь прибывшим. На первой странице я написал свое имя, на второй нацарапал какие-то каракули. «Спасибо, носильщик не нужен!» — громко сказал я и провел Каминского к лифту; поскрипывая, кабина рывками стала подниматься и привезла нас в скудно освещенный коридор. Номер у него был крошечный, шкаф открыт, там явно давно не проветривали.
— Вон там висит подлинный Шагал!
— Марк написал больше оригиналов, чем с них успели снять копий. Поставьте лекарства у кровати. Какой странный запах, вы уверены, что это хороший отель?
На тумбочке они почти не помещались; к счастью, вчера я переложил их в портфель: бета-блокаторы, кардиоаспирин, лекарства от тромбозов, снотворное.
— Где мой чемодан? — спросил он.
— Ваш чемодан в машине.
Он нахмурился.
— Древочеловек, — пробормотал он. — Любопытно! Вы изучали творчество Босха?
— Немного.
— А теперь уходите! — Он весело захлопал в ладоши. — Уходите!
— Если вам что-нибудь понадобится…
— Ничего мне не понадобится, уходите скорей.
Я со вздохом вышел. В своем номере — у меня он был еще меньше, чем у него, — я разделся, голый рухнул на постель, спрятал голову под подушку и задремал. Когда позвонил Вегенфельд, я без сновидений проспал три часа.
Мне потребовалось какое-то время, чтобы найти номер Каминского. На двери висела табличка «Прошу не беспокоить», но она была не заперта. Я тихо вошел.
— …им овладело какое-то наваждение, — как раз говорил Каминский, — он стал писать бесконечные автопортреты, одержимый то ли ненавистью к себе, то ли нарциссизмом{19}. По-моему, он был единственным безумцем, который имел право на манию величия.
Девица сидела на постели — очень прямо, нога на ногу, спиной к стене. Ярко накрашенная, рыжеволосая, в прозрачной блузке, мини-юбке, в ажурных чулках. На полу аккуратно стояли ее сапоги. Каминский, одетый, в халате, лежал на спине, скрестив руки на груди, положив голову ей на колени.
— И я у него спросил: «Слушай, а без Минотавра нельзя обойтись?» Мы сидели у него в тщательно убранной мастерской — хаос в ней царил только на фотографиях, такой рекламный трюк, — и он смотрел на меня божественными черными глазами. — Девица зевнула и медленным движением погладила его по голове. — Я сказал: «Ну хорошо, Минотавр, — а ты не преувеличиваешь свои способности»? И этого он мне так и не простил. Вот если бы я посмеялся над его картинами, он бы и бровью не повел. Входите, Цёльнер!
Я закрыл за собой дверь.
— Вы заметили, как от нее пахнет? Недорогие духи, немножко резковатые. Но не все ли равно! Как вас зовут?
Она быстро взглянула на меня.
— Яна!
— Себастьян, радуйтесь тому, что молоды!
Он еще ни разу не называл меня по имени. Я понюхал воздух, но никаких духов не почувствовал.
— Так нельзя, правда, — сказал я, — кто-то видел, как она сюда входила. Мне звонил директор.
— Скажите ему, кто я!
Я озадаченно замолчал. На столе лежал маленький блокнот, всего несколько листков, забытый прежним постояльцем. На первой странице виднелся какой-то рисунок. Каминский тяжело приподнялся.
— Пошутили, и будет. Тогда, наверное, вам лучше уйти, Яна. Я вам очень благодарен.
— Ну хорошо, — ответила она и стала надевать сапоги.
Не отрываясь я смотрел, как кожа голенищ облегает ее ноги, ключицы у нее на мгновение обнажились, рыжие волосы мягко рассыпались по шее. Я быстрым движением схватил блокнот, вырвал верхний лист и спрятал его в карман. Распахнул дверь. Яна, не говоря ни слова, вышла следом за мной.
— Не беспокойтесь, — сказала она, — он уже заплатил.
— Правда? — удивился я. А до сих пор притворялся, что денег у него нет! Но такую возможность упустить нельзя. — Пойдемте со мной! — Я провел ее к себе в номер, закрыл за ней дверь и дал ей купюру. — Я хочу вас кое о чем спросить.
Прислонившись к стене, она не таясь рассматривала меня. Ей было лет девятнадцать-двадцать, не больше. Она сложила руки на груди, подняла ногу и оперлась подошвой о стену; теперь на обоях останется безобразный след. Бросила взгляд на мою переворошенную постель. Я с досадой почувствовал, что краснею.
— Яна! — Я откашлялся. — Вы позволите называть вас Яной? — Не спугнуть бы только…
Она пожала плечами.
— Яна, чего он от вас хотел?
— О чем вы?
— Что ему нравится?
Она нахмурилась.
— Что он заставлял вас делать?
Она даже немного отстранилась.
— Вы же видели.
— А до того? Этим ведь дело не ограничилось.
— Да вы что! — Она ошарашенно смотрела на меня. — Вы же сами знаете, сколько ему лет. Да что вам от меня нужно-то?
Про запах духов он, очевидно, выдумал. Я пододвинул единственный стул, сел, ощутил какую-то непонятную робость, снова встал.
— Он только говорил? А вы гладили его по голове? Она кивнула.
— По-вашему, это не странно?
— Вообще-то нет.
— А откуда у него ваш номер телефона?
— Может быть, ему в агентстве дали. А он хитрый. — Она отбросила волосы со лба. — А он вообще кто такой? В молодости он, наверное, был изрядный… — Она улыбнулась. — Ну, вы понимаете… Он ведь вам не родственник, правда?
— Почему? — Я вдруг вспомнил, что и Карл Людвиг говорил об этом. — То есть почему не родственник, почему вы так решили?
— Ну, это сразу заметно! Я могу идти, — она посмотрела мне в глаза, — или вам еще что-нибудь нужно?
Меня бросило в жар.
— Почему вы решили, что мы не родственники?
Несколько секунд она смотрела на меня и вдруг метнулась ко мне, я невольно отпрянул. Протянув ко мне руки, она погладила меня по голове, а потом, сплетя пальцы у меня на затылке, привлекла к себе, я попытался высвободиться, близко-близко увидел ее глаза и поспешно отвел взгляд, ее волосы задели мое лицо, я попробовал ее стряхнуть, она со смехом отскочила, а меня внезапно охватила странная слабость, я чувствовал, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.
— Вы мне заплатили, — сказала она. — Ну так что?
Я не ответил.
— Ага! — торжествующе произнесла она, высоко подняв брови. — Да ладно, чего там, забудь… — Она засмеялась и ушла.
Я потер лоб, через несколько минут стал дышать ровнее. Ну хорошо, опять выбросил деньги на ветер, но дальше так не пойдет! Нужно как можно скорее поговорить с Мегельбахом об издержках.
Я достал лист, который вырвал из блокнота. На нем была сеть прямых — нет, едва заметно изогнутых линий, протянувшихся из нижних углов листа и создававших за счет точно рассчитанного множества просветов очертания человеческой фигуры. Или нет? Неужели я ее потерял? Нет, опять нашел! Нет, снова потерял. Линии были проведены уверенной рукой, технически безупречные, плавные. Неужели слепой мог так рисовать? Или это кто-то, кто до него занимал этот номер, и все не более чем совпадение? Нужно будет показать рисунок Коменеву, мне одному не разобраться. Я сложил листок, убрал его в карман и удивился, а почему, собственно, я ее отпустил. Позвонил Мегельбаху.
