— Я Сьюзен Брэдфорд, — сказала она. — Ой, надеюсь, вы не сочтете меня слишком развязной, но мы с вами оба знакомы с Сарой Эпплби, как мне представляется.
— Да, вы правы, и — нет, не сочту.
— Надеюсь, ваша малышка чувствует себя хорошо? — спросила женщина. — У нее были боли в животике, но ведь это случилось уже много недель тому назад.
— О, с ней все прекрасно. У нее все в порядке. — Взгляд священника на миг задержался на лице женщины, потом медленно обвел парковку, горизонт, деревья, голубое небо над ними и в дальнем конце парковки — Чарли Остина в машине, читающего газету. Тайлер вновь обратил усталые глаза на Сьюзен Брэдфорд. — Что бы вы сказали, если бы я предложил вам вернуться с нами домой и принять участие в нашем воскресном обеде?
Она поехала следом за ними в своей машине, а Маргарет Кэски, обернувшись к заднему сиденью, говорила девочкам:
— Вы должны очень-очень хорошо себя вести. У нас к обеду будет гостья. Кэтрин, ты меня слышишь?
— Мама…
— Тайлер, — его мать говорила твердо, сурово глядя на него, — я рада, что вычистила весь твой дом сегодня утром. А я так плохо спала. И я рада, что у нас на обед запеченная свинина.
В зеркало заднего вида он заметил, что Сьюзен Брэдфорд включила сигнал поворота, следуя за ним на Степпинг-Стоун-роуд: сверхосторожный водитель — включить сигнал поворота, когда ни одной машины на дороге не видно. Он и сам всегда делал так же — включал сигнал поворота, хотя на дороге не было видно ни одной машины. Лорэн терпеть этого не могла.
«Ох, да поезжай же ты, ради всего святого», — говорила она. «Здесь тебе не Массачусетс», — обычно отвечал он.
Мир вокруг, с этим бледным полуденным светом, льющимся сквозь почти полностью обнажившиеся деревья, был, казалось, полон невидимых течений, потоков сведений, которые он не мог уловить. Он снова взглянул в окно заднего вида. Кэтрин уставилась на свои ладони, потом посмотрела в окно, и глаза ее, даже сквозь завесу волос, светились глубокой, напряженной задумчивостью.
— Как ты там, на заднем сиденье, Китти-Кэт, нормально?
Она кивнула, по-прежнему глядя в окно.
Пока его жена и дочь накрывали на стол, Чарли рассматривал узор обоев над панелями. Бледно-голубой узор на белом фоне. У него было такое ощущение, будто он никогда его раньше не видел. Лозы это или не лозы? Труба, увитая лозами? Он откашлялся.
— Я тебя уже второй раз спрашиваю, — сказала Дорис. — Ты что, простудился?
— Я не простудился, — ответил он.
— Если ты простудился, тебе на следующей неделе лучше не ехать в Бостон. Я так и не могу понять, что за встреча там у вас намечается. Кому интересно, что делает Массачусетский совет по словесности? — Дорис поставила на стол тарелку с нарезанным хлебом.
— Господи, помоги, Дорис! Я не простудился, и я не собираюсь снова объяснять тебе, что это за встреча, будь она неладна.
Чарли сел за стол, в центре которого исходило паром блюдо с тушеным мясом. Он никак не мог отдышаться и снова закашлялся. Он знал — это ощущение рыхлости в горле означало, что он вот-вот сорвется, и сорвется страшно. Что разрозненные образы опять зашевелятся у него в голове: малорослые филиппинские солдаты, едящие только что пристреленных лошадей, пылающие джунгли — дым такой черный, когда взрываются склады боеприпасов, весь этот ужас, крутящийся сейчас у него в голове, пока он смотрит на своего старшего сына, а тот взял кусок хлеба и ест его украдкой, низко наклонив голову, и кончик носа-картофелины у него покраснел… Чарли счел это зрелище столь отвратительным, что мог бы отшвырнуть блюдо с мясом на конец стола и изо всех сил шлепнуть сына ладонью по голове. Кажется, его даже затрясло от усилия сдержать себя, и, когда мальчик испуганно взглянул на отца, Чарли охватило отчаяние.
— Этот твой Кэски сегодня выглядел как последний дурак, — сказал он жене. Голос его охрип от отвращения к себе из-за желания наорать на сына. — Посредине этой тошнотной проповеди он вдруг начинает вести себя так, будто всех нас терпеть не может. Ты заметила?
— Он вовсе не мой, — отозвалась Дорис, ставя на стол миску тушеной моркови.
— А я думала, ты любишь преподобного Кэски, мам.
Лиза сегодня чувствовала себя очень хорошенькой. Пропуская к столу младшего брата, она прижалась к спинке стула, ее грудки под белым свитером выглядели как две маленькие воронки.
— Я не люблю преподобного Кэски.
— Не любишь?
Дорис не ответила. Ее губы были поджаты так, что получилась прямая линия.
— Она его не любит? — Лиза взглянула на отца.
Чарли пожал плечами.
— Ну, его дочка так плакала сегодня, — сказала Лиза, складывая бумажные салфетки треугольниками, — не Джинни, эта-то просто чудо. Кейти плюнула в миссис Чейз, и я слышала, как кто-то из мам сказал, что Марта Уотсон так боится Кэтрин Кэски, что не хочет больше ходить в дошкольную группу по воскресеньям.
— Лиза, тебе следует поосторожнее повторять то, что ты там слышишь.
— Да нет, мам, это правда. И Кейти еще разорвала шарф миссис Чейз.
— Ох, как это грустно, — сказала Дорис.
— Грустно, — сказал Чарли. — А я тебе одно скажу: хоть ты лопни, а я не позволю этим деткам ходить повсюду и плевать в людей.
— Чарли, остановись! — Дорис села за стол.
— Я не собираюсь останавливаться. Я тебе говорил с самого начала, когда вы все тут заходились от восторга, — Тайлер Кэски вовсе не тот человек, каким представляется. — Он заметил, что дети смотрят на него как-то растерянно. — Лиза, дай мне твою тарелку.
Чарли чувствовал себя странно запутавшимся: теперь ему хотелось — прямо сейчас, — чтобы Дорис была на его стороне. Зная, что на следующей неделе он встретится с той женщиной, понимая, что Тайлер, видимо, смотрит на Дорис как на домохозяйку, которую подвергают побоям, он сам смотрел на жену, да и на это жалкое мясо, стоящее перед ней, как на что-то достойное жалости и очень трогательное: ему захотелось ее оберечь и защитить.
— Беда Тайлера Кэски, — сказал он, передавая Лизе тарелку с тушеным мясом и тонко нарезанной морковкой, — в том, что ему хотелось быть большой лягушкой в большом болоте, а он смог стать всего-навсего большой лягушкой в маленьком болоте.
— Мне не по душе думать о Вест-Эннете как о маленьком болоте, — возразила Дорис.
— Наш город не маленькое болото. Он недостаточно маленький для этого. Я вот что хочу сказать. Тайлеру нужна конгрегация всего из трех человек, чтобы они сидели там и его обожали. Ах, пойдемте и будем его обожать! И ему наплевать, получишь ты орган, на котором сможешь играть, или нет. — И Чарли добавил: — Он даже о своих детях толком позаботиться не может.
— О господи, Чарли, ты слишком суров.
— Ох, — произнес Чарли, кладя кусок мяса на тарелку и подавая ее жене, — да он просто самый обыкновенный парень, который вообразил себя более великим, чем он есть на самом деле.
То, что Чарли назвал Тайлера обыкновенным парнем, могло попасть в цель, потому что Дорис вовсе не считала священника обыкновенным. Она, казалось, некоторое время размышляла над этим, потом слегка кивнула.
— Ну, вообще-то, это постыдно. Каковы бы ни были обстоятельства, это не такая уж радость, что твой ребенок то и дело визжит и дает волю рукам.
— Там не только Марта Уотсон говорила, что боится Кэтрин. — Лиза отбросила назад волосы.
— Это же глупость, — заметил ее старший брат. — Как можно бояться ребенка, который весом, наверно, не более шести фунтов?
— Очень даже просто, — нахмурилась в его сторону Лиза. — Если ты сама весишь не более шести фунтов, она может здорово напугать. Да уж тебе ли говорить? Всего несколько лет назад ты сам начинал хныкать каждый раз, как только завидишь Тоби Данлопа на площадке для игр.
— Прекратите! — сказала Дорис.
Но обед закончился мирно, по-семейному, и Чарли перестал кашлять.
Тайлер напоминал себе, что он просто пригласил к обеду гостью, однако не мог не думать о том, что они оба проходят пробу на определенные роли. Сьюзен Брэдфорд была одета как раз для предназначенной ей роли: темно-синий свитер с высоким горлом, темно-синяя юбка на обширных бедрах. А еще она надела нитку жемчуга и часики на узком черном ремешке. Сьюзен вежливо предложила Маргарет Кэски помочь на кухне и получила столь же вежливый отказ.
— Надеюсь, вы не против картофельного пюре быстрого приготовления? — спросила Маргарет.
— Нисколько. Я его постоянно ем. И обожаю запеченную свинину с ананасом. Позвольте мне хотя бы помочь накрывать на стол.
Она дала Джинни ложки — отнести в столовую, и, когда Джинни ударила ложками о дубовую ножку стола, Сьюзен рассмеялась, глядя на Тайлера.
Он сказал:
— Кэтрин замечательно рисует.
— Ах, мне очень хотелось бы взглянуть! — (Но Кэтрин помотала головой и отошла подальше.) — Ну, тогда посмотрю твои рисунки в другой раз, — сказала Сьюзен.
