Он стоял на дороге, на самой ее середине, и махал красным флажком. Машина затормозила резко, ее повело юзом, вытащило на обочину. Поднялась пыль.
Женя думал, на него закричат, но в машине было тихо. Тогда он смело подошел к водительской дверце и сказал приветливо:
— Здравствуйте, товарищи!
— Здравствуйте, — испуганно ответил мужской, с акцентом, голос.
— Пионерский лагерь проводит военизированную игру. Вы куда направляетесь?
— Фу ты, черт! — проговорил хрипло человек. — Я ужэ пэрэпугался! В город едэм!
Женя глубоко вздохнул и почти официально, звонким голосом проговорил:
— В мою обязанность входит доставить эту депешу, — протянул пакет. — Захватите меня с собой!
Из теплого нутра машины до Жени доносило малоприятными запахами перегара. Но отступать было поздно.
— Что там? — проговорил сонный женский голос. — Опять милиция?
— Мальчик! — ответил шофер. — Просит довезти!
— Какой еще мальчик? — угрюмо проговорила женщина.
— Пионэр! Из лагеря! — И кивнул Жене: — Садись скоре чиво стоишь!
Женя разглядел, что место рядом с водителем свободно, и сел туда под, женское причитание.
— Ох! Из лагеря! Пионер! Ну-ка, дай я тебя разгляжу!
Женя сразу понял, что женщина, сидевшая сзади, не очень трезва, слова, которые она говорила, будто покачивались, их перевешивало то вперед, то назад торопливым или вдруг замедлявшимся выговором, но что делать. Он повернулся вполоборота назад и деланно улыбнулся.
Ничего он, конечно, не увидел, и пьяная тетка не могла его разглядеть в такой тьме, а она все не унималась:
— Счастливчики! Живут себе! У моря! Разве я могла в их годы! А, Ларик!
— Я в их годы работал на поле! — сказал грузин. — Ел мамалыгу! И запивал сырой водой!
— Зато теперь! — хихикнула тетка и громко икнула.
Шофера передернуло, и Женя мысленно согласился с ним. Похоже, это был замечательный мастер. Длинный, голова почти упирается в потолок машины и нос, как у грифа, — только нос и можно разглядеть при свете маленьких лампочек приборного щитка, а несется он, как настоящий ас. К тому же ночь, машин на дороге нет, колеса посвистывают, и серди сладко замирает, когда машина вписывается в полукруг дороги, вплотную прижимаясь к краю отвесного обрыва, — хорошо еще, что темно, и опасность лишь угадывается, когда лучи фар отрываются от земли, от побелевших листьев деревьев вдруг проваливаются в нечто неопределенное, означающее пустоту… Это была опасная, зато быстрая езда, и этот носатый Ларик сразу понравился Жене, потому что он, ничего не зная, помогал ему, а тетка — та мешала. Молола какую-то чепуху, и шофера это раздражало.
Вдруг женщина спросила:
— Мальчик! А ты случайно Макарова не знаешь? Сашу? Такой белобрысенький?
— Опять за свое!
Жене показалось, он ослышался: шофер сказал это не своим голосом, сиплым каким-то. Наконец он догадался, обернулся назад и увидел силуэт мужской головы, лежавшей на плече у женщины. За все это время он не произнес ни звука.
— Чего я такое сказала? — обиженно спросила женщина. Ей не отвечали. И Женя не знал, что делать.
Неужели влип? — думал он. Откуда эта пьяная тетка знает Макарова? Может, все эти люди работают в лагере, мало ли, бывает, возвращаются из гостей. Но тогда бы они знали, что никакой военизированной игры нет. И детям не полагается возить депеши на чужих машинах. Нет, тут было что-то другое.
— Я его мама, понимаешь! — сказала тетка. — Просила повидаться, не пускают. А ведь не имеют права! Она цепко ухватила Женю за плечо.
— Не трогай мальчика! — грубо сказал ее сосед. — Там, понимаешь, тысячи детей! Откуда ему знать каждого?
Тетка отцепилась, откинулась назад так, что звякнули пружины.
— Сволочи! — проговорила она, всхлипнув, и воскликнула: — Ларик! Илларион! Что же такое творится! Я его родила! В муках! А они!
Шофер ничего не ответил, только слегка пригнулся над рулем. Машина, казалось, играючи совершает опасные пируэты над темной пустотой. Словно этот Ларик, этот Илларион, вовсе и не шофер даже, а пилот, командир быстроходного самолета, и он перекладывает свою машину с крыла на крыло, уходит от врага какого-то, от преследователя, который целит в него, в его хвост, а точнее, целит в эту пьяную тетку, но что делать, она сидит тут, и надо уходить, петлять, совершать пируэты, норовя вмазаться в землю, уходить изо всех самолетных сил.
Женя все понял. Чего тут было не понять?
Мать, говорит, она? А чего ей врать? Только вот какая мать?
Это и было-то — когда? — каких-то несколько часов назад.
Сашка повалился навзничь, и серая пена страшно взбилась у краешков губ, но Женю больше всего поразило не это, а опытность Генки Соколова, который вдруг стал разжимать Сашке Макарову зубы и вставлять палку, как собаке, надо же — разве могло это не поразить? Женя все хотел спросить Генку, узнать, зачем эта палка, а ведь так и не спросил — захлестнуло его, что-то непростое случилось с ними со всеми, даже с Пимом — он ведь сидел, обхватив голову руками, спрятав глаза, а народ, растревоженный припадком — надо же, припадком! — Сашки Макарова, нёс невесть какую правду!
«Сказать ей про Сашку? — подумал Женя. — Сказать ей всю правду?»
И что с ней будет? Заревёт? Грош цена этим пьяным слезам! Заскандалит, побежит в лагерь. А ведь Сашка сказал, будто он потомок адмирала Макарова, чудак-человек. Не случись, конечно, припадка, может, и про мать бы рассказал, а тогда, в тот вечер великого вранья, ухватился за свою фамилию, она ему помогла, всего-то.
Женя опять припомнил носилки, бледное, совершенно невыразительное лицо Сашки с закушенной палкой, и вдруг ярость и обида накатила на него. Ведь эта тетка, эта мать, черт бы её побрал, виноватая, что Сашка такой, она, видите ли, пьяная в машинах разъезжает, а Макарыч где-то в больнице.
Ещё не зная, что он скажет, Женя резко обернулся назад. Н ничего он не разглядел. Снова увидел два силуэта: женская голова и мужская — на плече у женщины.
— А вы знаете, — спросил Женя, не скрывая злобы, — что за смена сейчас в лагере?
— Знает она, — сказал мужчина рядом с ней.
И вдруг с Женей что-то случилось. Его прорвало. Он даже не слышал сам, что говорил. В нем не слова бурлили, а обида кипела. За Сашку, сына этой пьяной бабы. За Генку, Зинку, пацанов и девчонок, которые съехались сюда на одну счастливую смену.
На одну! Всего на одну!
А что с ними будет дальше, кто-нибудь подумал об этом, хотелось бы узнать? Вот эта тетка, например, так называемая мать.
— Да, — говорил Женя, будто декламировал. — Представьте себе, я знаю Сашу Макарова. Отличный парень! У нас вообще все хорошие ребята. Но он — номер один. Он у нас знаменосец. Вы, конечно, понимаете, что знаменосцами выбирают самых лучших?
— Знаю, знаю! — прошептала тетка.
— Ну так вот, — вдохновенно врал Женька. — А еще он у нас председатель совета дружины, отлично владеет горном и барабаном. Занял первое место в лагере по плаванию, получил золотую медаль и грамоту.
— Надо же! — воскликнула тетка.
— Слушай, Лидка, — сказал Илларион, — а ты и не знала, что у тебя такой хороший сын?
— Заткнись! — рявкнула тетка, и весь этот разговор точно подхлестнул Женю.
— А еще он отлично играет на скрипке, стал лауреатом лагеря, еще одну медаль заработал.
— Надо же! — ахнула тетка. — А раньше слуха не было.
— То раньше, то теперь! — нравоучительно произнес Женя, — Может, он раньше и учился плохо?
— Аха! — выдохнула тетка…
— Ну так теперь он победил на математической олимпиаде. Мы даже сами все удивляемся. Он за десятый класс задачки свободно решает. На эту олимпиаду к нам профессор приезжал. Ершов фамилия. Не слыхали? Так он сказал, что Сашку в МГУ без экзаменов примут. А там ему и аспирантура обеспечена. Наверняка профессором станет. Да только вот он мне говорит, не решил пока окончательно, может, на математику, а может, в консерваторию по классу скрипки. Тоже поступит. Я уверен. Эх, как играет, знаете? Запросто народным артистом станет. Лауреатом!
Машина шла теперь по городской окраине. Лихой Ларик приубавил скорость: хоть и ночь, а здесь могла дежурить милиция.
Женщина за спиной громко всхлипывала, теперь можно не сомневаться, что она Сашкина мать. Знала бы правду, эх, елки-палки. Может, сказать? Ведь Сашка где-то здесь, в этом городе. Больниц тут наверняка не очень-то много, при желании да еще с машиной можно быстро разыскать.
Но Женя колебался только мгновение. Нет! Нельзя ему предавать Сашку. Пусть знает эта мать, что Сашка Макаров — человек, не чета ей.
— Э, мальчик, — произнес мужской голос из-за спины. — А ты нам не заливаешь?
Женя на мгновение замер. Потом снова кинулся в бой.
— А вы что? — спросил он. — Газет не читаете?
В машине повисла пауза, и Женя чуть не рассмеялся. Этот наивный вопрос оказался вроде как удар в самую диафрагму. Уж чего-чего, а такие компании действительно газет не читают, можно быть в этом совершенно уверенным.
