Набрав нужного и ненужного «дерьма», большая часть которого дерьмом и являлась почти в истинном смысле слова, мы сообразили, что дальнейшие поиски невозможны с бременем такого груза за плечами. Выйдя на окраину города, выделили Леню, как наименее активного следопыта, для боевего дежурства и, свалив добро на землю, поставили его охранять. Леня — старый добрый друг Леня, упирался, но на него повлиять — способ простой: дали ему в зубы, точнее в руки два пива, и вопрос был исчерпан. Ко всему прочему идти он ленился еще больше, чем стоять.
На новые подвиги Боря отправился отдельно — может мы и вправду ходили медленней его, но скорее всего ему не хотелось делиться еще не открытыми сокровищами и золотоносными жилами. Никто из нас не обиделся и путь продолжили вдвоем с Юрой. Сегодня оказался «день выброшенных тостеров» и Юра нашел тоже один и, в отличие от моего этот оказался совершенно новым. Не знаю кто его выбросил, может просто какая домохозяйка ломала его о голову своего мужа, но отчаявшись разрушить немецкую технику своими доисторическими методами, выбросила штуку за дверь. А может все это — лишь плод моего больного воображения.
— Да! Вот это — да! — Юра радовался, будто он нашел новую «Калибру», а не чего поскромнее. — Вот это — жизнь! И работать не надо! Пошел, пособирал, и дело в шляпе. Я себе представляю у нас там бы такую свалку разнесли за полчаса.
— И была бы дикая драка. «Отдайте мне этот рваный зонтик! Я его первая нашла!»… «А я его первая увидела!» — и пошло. А здесь, вон, все ездят и никто ни на что не претендует. Успел взять — молодец, я поищу другое.
Походили еще, удовлетворяя страсть копания в говне. Нашли игрушки Юре, как самому маленькому. По его заявлению, они — самая необходимая вещь на данный момент. Нашли кастрюли со сковородками, работающий предположительно электрогриль. Юра все рассматривал телевизоры. У него в душе не заживала рана, что от такого, добытого кровью и потом телика пришлось отказаться ради пары сигарет. Но на сей раз, не смотря на все его заявления, что новый цветной телевизор лежит себе в сторонке и ждет его, Юру, так ничего подходящего и не нашли. Вернувшись на «базу», застали там и Борю, пришедшего с большим уловом, состоящим из велосипеда, телевизора и кучи пакетов со старой одеждой. По счастливой случайности нашлась еще и магазинная коляска, типа тех, что обычно стоят перед супермаркетом, и которая является неотъемлимым атрибутом всех бездомных нищих в американских фильмах. В нее и погрузили все «дерьмовое богатство», ставшее теперь нашим добром, и двинулись в нелегкий девятикилометровый путь назад к лагерю. Проезжающие мимо машины и их водители и не думали нас принимать за бомжей — они прекрасно понимали, что за порода гомо сапиенс мы есть, и с чем нас едят. «Вот сынок посмотри: идут гомо сапиенс азюлянтис переходный период от обезьяны к человеку, от человека развитого социализма к человеку недоразвитого капитализма.» Назад прибыли мы к десяти вечера.
Катя мне кое-что сказала, но это можно опустить. Потом принялись разбирать «дерьмо». Гриль и тостеры работали, как часы, а вот с Бориным теликом, к его страшному неудовольствию, вышел прокол: он зажигался, давал звук, но ничего не показывал.
— Будешь его как радио использовать, — предложил Владик, который с нами не ходил и сейчас все добро внимательно рассматривал. — Да, настоящие немцы вещи часто меняют. Попользовался и выбросил, — пояснил он нам, не понимающим логику дня и нуждающимся в дополнительных обьяснениях знающего человека.
— Да-да, — Филипп тоже на все посматривал хитро, — а настоящие азюлянты пришли и забрали. Такова диалектика: один дерьмо выбрасывает, другой подбирает.
Поскольку сбор богатств привел к тому, что мы изрядно запылились, следующий день назначили себе банным днем, точнее днем купания в душе.
Проблеме душа мы посвятили не один час молотьбы языком за время пребывания в лагере и тема оказывалась и вправду животрепещущей, потому ей стоит уделить некоторое внимание, как руководству по поведению в душе, если приходится разделять его с доброй парой сотен всевозможных черно-бело-коричневых.
Наш азюль оригинален, среди прочего еще и тем, что горячая вода течет в нем лишь два раза в день, по два часа, утром и вечером. На всех азюлянтов три душевые, одна из которых по статусу — женская. Душевой в этих местах принято называть большую комнату с умывальниками и стоящими за отдельной перегородкой, четырьмя стоячими душами, между собой никак не разделенными. Если мылись одновременно два человека, то брызги летели на другого и становилось неудобно, ну а как приходило сразу четыре, то… Желающий купаться вечером должен подготовить себя к встрече с большой очередью арабов, турок, очень уважающих процесс омовения сразу большим человеческим стадом. Поэтому старались мыться утром, а это, в свою очередь, превращалось в подвиг: встать в девять утра мог не всякий.
Не знаю кто как, но лично я привык принимать ванну в костюме Адама. Мои русские коллеги стойко придерживались той же традиции, а вот все остальные азюлянты, как раз наоборот, придерживались другого мнения, и с нами, русскими старались вместе в душ не ходить. Они все совершают ритуал очишения от грязи непременно в трусах. Моют себя весьма хитро, а потом на те же трусы, искупавшиеся вместе с ними, натягивают штаны. По большому счету, я совсем не собираюсь обсуждать гигиеническую сторону такого изощренного подхода к купанию, ибо, как известно, гигиена негров, арабов и турок — это их собственное дело. Не насаждаю никому свои принципы, но просто смешно, что когда кто-то из наших заходит постоять под душем, то купающиеся начинают злобно коситься и стараются поскорее оттуда убраться.
Ну а вообще в подобном месте можно нередко увидеть такое, чего в просторах среднерусской возвышенности встретишь не часто, а точнее не встретишь вообще. Где можно у на наблюдать мужчину, купающегося в юбке? А? А я видел и не один раз. Наши друзья, бангладешцы ходят по улицам в юбках, а не в брюках: может под шотландцев хотят сойти, впрочем, такое обстоятельство перестало меня давно удивлять. Но оказывается, что они еще и купаются в тех же юбках и потом им приходится ходить в мокрых, потому что она, то есть юбка, у них одна. Вот так! Интересно, шотландцы тоже в юбках купаются, или такой способ изобретен именно в Бангладеш?
Сегодняшнее омовение тоже не обошлось без мелких событий. На середине процесса дверь распахнулась и к нам в душевую, где, сохраняя достойный вид, мылись еще и Леня с Борей, пришел человек темного цвета, тоже, кстати, в юбке. Прибыл он, по всей видимости, в целях насладиться купанием, но мы, того совсем не желая, его планы начисто разрушили. Увидев русскую компанию, он широко раскрыл глаза, потом рот, потом издал звериный визг. Скорее ввсего он из новеньких и купающихся русских в жизни еще не видел. Мы, как по команде, ошарашено на него уставились, не понимая, что стало предметом испуга. А тот указал пальцем на неприкрытые части Бориного тела и, повизгивая, залопотал что-то на своем, перемежая речь словами «nix gut» (очень нехорошо). Нам ничего не осталось, как дружно расхохотаться, а Боря спросил его по-русски, благо по немецки он все равно не поймет:
— Что, бедный, ты это первый раз увидел? А ты загляни раз под юбку, там тоже такое есть.
Мы опять прыснули со смеху, а я указал на пустое место, приглашая купаться: оно, мол, никем не резервировано. Но он в ответ еще громче залопотал и закрыл дверь, громко ею хлопнув. Дальше стало слышно, как к нему подошла толпа его собратьев. Он им сердито и громко рассказывал, видимо историю про нехороших русских. Вся компания еще немного пообсуждала все это, а потом удалилась искать другой душ.
Омовение животворяще подействовало на всех. Хорошее настроение сохранилось до второй половины дня, что было редкостью.
Вчером в лагерь привезли новеньких, и от скуки я пошел посмотреть на прибывших. Людей оказалось не много — человек десять. Мало кто мог вызвать живой интерес, кроме молодой, лет двадцати шести женщины с девочкой, в манерах которой мне показалось много знакомого. Я прислушался, как она говорит, и после небольшого усилия узнал язык. Это был не русский, не турецкий, а просто грузинский. Она заметила мой взгляд и, подойдя поближе, спросила по-русски:
— Вы — русский?
Я уже давно устал описывать долгую и сложную эпопею своих национальных преобразований, и просто кивнул в ответ. Она объяснила, что зовут ее Мая, дочку — Мимико, приехала она из Тбилисси, где провела лучшие годы своей жизни. Мне пришлось отметить про себя, что поездка задумана, видимо, с целью провести здесь свои худшие дни, но уточнять не стал. Прибыла она к своему мужу, живущему в Гамбурге, с которым уже четыре года разведена. И в этом случае я не стал задавать вопросы, к какому мужу могла она приехать, если с ним уже столько лет в разводе и, следевательно, он ей никакой не муж. А также чего она явилась сюда, если муж, который на самом деле никакой не муж, в Гамбурге.
