А я жду, но так, чтобы не потерять из виду. И, как правило, уже всё знаю, потому что секунду назад получил сведения, что отказ не состоится. Учуял тем же бессознательным органом. Плюс универсальная внутренность, я говорил уже. Только ощущения мои, в отличие от её слабых прикидок, понадёжней и верней. Проверенней. Опыт, господа. И талант, разумеется. Теперь можно смело идти по прямой, выдерживая на физиономии все признаки предчувствия судьбоносной встречи с прекрасным. Здесь же, на морде, налёт зримой мужественности и выражение загадочной, счастливой весёлости. Просто так. Чтобы было. На всякий случай, словно тебе известно то, что неведомо другим, и ты готов этим поделиться. Потому что долго и безнадёжно искал, с кем, и в итоге нашёл. И это теперь неотменимо. Никем. Даже ИМ самим с его послушными небесами. При этом, сами понимаете, ноль цинизма, так как не пришло ещё время разочарований и ты пока ещё искренне влюблен, вернее, сочиняешь, пока приближаешься к ней, изумительную картинку будущего, пускай ближайшего, но всё равно пока ещё не случившегося. И веришь. И тебя это тащит и греет изнутри твой потрох, как греет и бросает в пот от крутого кипятка с разведённым в нём мёдом и малиной одновременно. Ещё чуть-чуть, ещё немножечко… Оп-па! Всё, на крючке! И если не критические дни, то, скорее всего, всё самое важное произойдёт сегодня. В момент перехода вечера в ночь. Чуть в стороне от акварели Зоммера «Караван в пустыне Гоби», картон 25 × 90, в не родной, но офигенной раме, выцыганенной у культурного приятеля, которого в своё время совершенно бесплатно устроил к папе Гомбергу излечивать безнадёжно застарелый триппер. Или даже, кажется, полный венерический букет. Но зато есть за что пострадать, особенно в такую, первую, встречу — чаще всего с предсказуемым развитием, но всё же не настолько, чтобы до времени унять в себе внутренний трепет, растягиваемый тобой до счастливого момента, когда ты всей своей нежной и упругой силой преодолеешь наконец податливую преграду, провалишься в райскую бездну и поплывёшь в ней, поплывёшь… пока уже почти бессильным не пристанешь к тамошней пристани…
Мне можно, я вдовец. А наутро вспоминаешь ту толпу, из которой вытягал избранницу, и понимаешь, что были ведь и ещё. Чуть дальше и левей, ближе к обочине, к примеру, торопилась одна, спешила, заинька, с чудным лицом таким, тонким, умным, интеллигентным, но в меру, не чересчур, без фанатизма; всё на часы смотрела да по сторонам оглядывалась, быть может, меня искала? Жаль…
Так вот, о себе. О том, что перестаю волновать женское многообразие, как раньше. И ведь обидно-то как — от трижды переваренных воспоминаний о вкусе материнского молока до разжижения застоявшейся сгущённой сукровицы, — ну как им стало известно, что моё либидо временно переключилось на состояние щадящего режима? Откуда? От кого? Вот и наблюдаю теперь, как вонзаются взгляды в меня, словно в бетонный километровый столб, прошивая насквозь, без задержки, и равнодушно отлетают обратно, не получив потребной информации. И рыщут по жизни дальше, чтобы найти, куда б вонзиться и задержаться. Или увязнуть совсем. И лично я уже вне этого списка.
И я, в общем, готов с этим смириться. Знаете, почему? Потому что сам, чувствую, перестаю им активно интересоваться, встречным полом, причём всё больше и больше. Оставляю за собой лишь узкое направление интереса, ограниченное довольно незрелыми в возрастном отношении женскими персоналиями, желательно с восточным разрезом глаз и россыпью веснушек по рукам и на лице. Возможен и даже желателен наброс их же вокруг грудей. Как у приснопамятной Айгуль.
Должен сказать, что к такому неутешительному выводу я пришёл вскоре после просмотра этого странного заседания ночного суда, что показывали, помнится, пару лет назад. Во сне. Я уже рассказывал вам о нём. Но на довольно важный аспект, как плод того сна, внимания вашего не обратил. Обращаю теперь. Наутро я обнаружил у себя присутствие столь чудовищной эрекции, что с трудом смог с ней тогда совладать. Одеяло превратилось в шалаш, несмотря на ужас от летящего в меня судейского молота. Да какой там шалаш! Чум! Казахский или чувашский. Пришлось даже применить холодное обливание на контрасте с кипятком, чтобы таким убойным вмешательством сбить прицел с естественной физиологии и включить защитную реакцию организма. Хотя от чего защищаться, с другой стороны — от могучести собственного здоровья и повышенной чувственности? Что послужило тому причиной — это я про эрекцию, — выяснять не стал. Просто порадовался, что хорошо и бодро стоит, как — помните? — табуреточный арт-нуво при первом творческом оргазме.
И этого вполне оказалось достаточно. Но сюрприз больше не повторился, и поэтому через какое-то время я об этой истории вспомнил и печально задумался. Но думал недолго, так как в жизни моей к тому моменту уже основательно укрепился свежий интерес, конопляный, и увёл тот памятный суд в сторону от основной жизненной магистрали. Теперь же, когда новое бытие обрело для себя привычное русло, я определил в нём устойчивый для себя горизонт, о котором только что упомянул.
Итак, что мы имеем на сегодня — сведём баланс.
Мы имеем подержанного дядьку, всё ещё удивляющего окружающих своим писательским талантом.
Мы имеем законного отца двух прекрасных приёмных детей, мальчика и девочки.
Мы имеем восхитительную родную дочь, рождённую от любимой женщины, покойной, но лучшей на всём белом свете.
Мы имеем в лице этой дочери мать для нашей младшей приёмной дочки.
Мы имеем животное Нельсон, немолодое, прожорливое, но тоже вполне любимое.
Мы имеем отлично оборудованную растениеводческую лабораторию по выращиванию и переработке дури высокого качества, пользующейся неизменным спросом в семье.
Мы имеем в активе кучу талантливых, неоднократно переизданных или допечатанных литературных произведений, обеспечивающих семейству безбедную жизнь на два дома.
И мы имеем причину быть абсолютно недовольным текущим жизненным моментом, поскольку за последний двухлетний период привыкание к полезному аромату бахчевого продукта происходит ровно с той же скоростью, с какой проистекает отвыкание от основного труда.
Ну а про устойчивое выпадение из разряда привлекательных мужских объектов по признаку не профессиональному, а вообще, включая возрастную составляющую, я уже говорил. Тоже радости не добавляет. И это несмотря на последовательно устойчивое положительное воздействие, оказываемое на мой организм индивидуальным лечебным препаратом.
Подумал ещё, может, найти себе Айгульку какую-нибудь да залечь? Успокоиться, замереть на сколько-то? Отвести от себя не самые весёлые думы про это выпадение. Только что скажет Ника? И дети. Как объяснить им, что душа просит обновления, а тело перехода в иные ласковые сети.
Короче, накатило. До одури. Или попробовать перетереть сами зёрна? Семена? Говорят, усиливает воздействие и укрепляет дух и плоть. И что вообще происходит, не пойму. Куда устремить себя? В минус? В плюс? Обнулиться? Как?
На прошлой неделе, когда в очередной раз крепко и хорошо курнули с Джазом, по отдельной на брата, в честь события, он и говорит, что, мол, папа, ты не подумай ничего дурного, но я бы тебе ещё порекомендовал коксик. Кокс. Кокаин. Это тоже абсолютно натуральный продукт, такой же безвредный, как наша с тобой «дуречка». Вырабатывается из листков коки, тоже растение такое, вроде нашей конопельки, но только из Южной Америки. Почти такие же безобидные листики, как наши кокосиковые листочки. Всё естественно и природно. По виду простой белый порошок, самый обычный. Нюхнуть, и всё. Можно добавочно к дыму. И с алкоголем нормально сочетается, без проблем, сами врачи так говорят, кстати. Да вся творческая элита годами сидит на нём, по всему глобусу. И ничего, как видишь, никто пока не окочурился: поют, пляшут, фокусы показывают. Потому что добавок сил. Только один у них сидит не на коксе, а на грибах, и всё продвинутое читательское сообщество об этом в курсе. Но его тоже не так уж сильно глючит, между прочим, наоборот, раскупают и хвалят. Многие современным гением называют. Коллега твой, кстати говоря, конкурент по книжкам. Но только ты, папа, на мой взгляд, гораздо сильней его как писатель. Значительней, Ярче. И естественней, что ли, как-то, ближе к натуральному человеку и без придурковатых технологий, как у того. А кокс вообще не наркотик в принципе. Это укрепляющее средство, дающее организму интенсивный энергетический заряд — вроде электрического, но совершенно безболезненного и мягкого шока. Типа нашего травяного, но пободрей и без тумана в голове. Без полёта. И не смешной, как наш. А если ещё понятней, то так: вдохнул через носоглотку — сжал пружину, несильно вроде как. Выдохнул — пружина разжалась, но уже вместе с тобой, целиком, и гораздо сильней, чем была сжата. Типа три к одному, не меньше. А ещё многие индейцы из Южной Америки считают, что если хорошо и правильно употребить и нормально разжаться, то запросто можно выйти на разговор с самим Богом! Ни больше ни меньше. Очень тому способствует. Нет проблем, короче. Просто он денег стоит. Но вполне терпимых, могу узнать, если хочешь.
