Вениамин Чернов - Разрозненная Русь

Вслед полетели стрелы. Они сразили в первую очередь своих же, висящих на правом борту насада. Ушкуйники ответили прицельном боем. В ответ - тоже стрелы. Рядом с Булгаком воин-ушкуйник охнул, загнулся, сел... Белое оперенье вражеской стрелы торчало внизу живота. "Насквозь пробило - видать из самострела дали", - Булгак выпустил две стрелы...

Дед Ведун нагнулся над раненым.

Протас Назарыч смотрел на оставшееся "поле битвы", перекрестился. Пусть простят его товарищи, но в таком положении он им не может помочь - тут каждый за себя. Вдруг он с радостью увидел, как еще несколько насадов вырвались, и так же, как они, на парусах уходили вверх по реке. Он даже узнал судно Любима.

"Не нужно более пытать судьбу: надо подняться по Вятке, а Любим пусть идет на Каменный Пояс, потом все равно выйдет на Вятку"...

3

На второй день после въезда Юрьевичей в Владимир прибыл боярин Милослав Семиградский и с ним - Третьяк с оставшимися в живых воинами.

Народ в это время ликовал, праздновал победу. В церквях, храмах шли службы. Клиры вдвойне радовались: Михалко Юрьевич, став князем Ростово-Суздальско-Владимирской земли, вернул им села и деревни, земли и леса, луга-покосы, которые были отобраны Ростиславичами; велел разыскать церковную утварь и посуду, растащенную русскими во время правления Ярополка.

...Вот и княжеский двор. Третьяк слез с Гнедка, ослабил подседельник на потном брюхе коня, огляделся. Спешилась и его полусотня (полтора десятка). Не узнать их - это уже не грозные мужи-воины, а толпа уставших - но веселых - мужчин, которые были пьяны от радости - смеялись, широко открывая рты, показывая зубы из-под русых бород, - иногда встречались и безбородые юношеские лица, - приглядевшись, можно было почти у каждого заметить повязки (у некоторых окровавленные), умело закрытые одеждой.

Из белокаменных княжеских хором выбежал воевода Есей. Обнялись. Отпустили воев-владимирцев домой - остальных разместили по княжеским гридням. Дворецкому велено было досыта накормить, напоить их. Третьяка повел к себе - в рубленный дом с многочисленными дворовыми постройками. (Рядом через оградку красовался Спас - небольшой одноглавый четырехстопный, но строем пропорций и форм создавалось впечатление легкости и изящества, женственной стройности, невесомости, - сотский Третьяк поднял раскрасневшее усталое лицо и, глядя на золоченый купол, перекрестился: "Господи! Благодарен Тебе за то, что я жив!..")

...Недалеко высились боярские терема со светлицами - на окнах которых кое-где голубели-зеленели стекла...

Слезы выступили из глаз Третьяка. "Теперь я могу жениться!.." Вспомнились слова Овсюка: "Только служение Богу, через своего князя, и народу есть смысл жизни и пребывания на Этом Свете, а остальное - суета..." - он отмахнулся - мало ли в сердцах говорил ему приемный отец, старый бобыль. Он и женитьбу считал необязательным: "Детей могут плодить и другие, кому это дано..."

* * *

Вечером чуть отдохнув, взяв с собой несколько воинов-дружинников (из товарищей, - одев их свахами), отправился за Радуней. Есей начал прибирать свой дом, готовиться к свадьбе сотника... Но на следующий день Третьяк вернулся без невестки; изменившийся, суровый, злой - на лбу прорезались глубокие борозды...

* * *

Князь Всеволод Юрьевич с боярином Семионом Ювиналиечем разговаривал со Страшко.

- Ты, сотский (боярин приподнял кустистые брови, недовольно посмотрел на князя), Страшко Суздальский, поедешь вместе с суздальцами, которые сегодня будут отпущены... Денег дадим... У тебя там и родня и родители?..

- Нет... Но знакомые есть, знаю Суздаль...

- Поди знакомые-то одни милашки-женки?.. - боярин прищурил глаза.

- А как же, - вновь названный сотский ничуть не смутился. - Я люблю женок и они меня...

- Еще бы!.. - боярин хохотнул. - Кобыла моя, и та еще не оправилась от испуга...

Всеволод не сдержался - улыбнулся, продолжил:

- Переговори там с кем надо, - купи, если нужно... Суздальцы должны послать к нам с Михалком с повинной выборных людей и чтоб были они готовы дать роту верности с крестным целованьем. Слышишь, как можно скорее!.. И - женись: солидность, вера к тебе будет - хватит блудить - ты теперь сотский, а не бродник какой.

Страшко низко поклонился и, весело скаля зубы, вышел.

Боярин Семион вновь приподнял брови и - назидательно:

- Из таких, как он - не будет тебе верных, порядочных... Не верю, что такой вертиголова сможет со временем стать боярином...

- С каких же мне делать тогда? - Не из зажиревших, обленившихся боярских сынков же?!..

- Из трудовых, умных, толковых, серьезных и боголюбивых - истинно верящих - Бог православный русских заставляет быть честным, добрым, порядочным!..

Всеволод встал.

- Знаю я!.. Пойду поднимусь к брату - поговорю с ним. Хоть он и устал от тяжких трудов своих вчерашних (полдня молился и еще полдня делил-возвращал обратно церковную утварь, земли, села, деревни, леса и луга с озерами и дичью церковному клиру).

На следующий день Михалко и Всеволод Юрьевичи провожали домой и благодарили Владимира Святославича "за учиненную к ним от отца его и от него помочь и, одаря его пребогато, его бояр и все войско отпустили к отцу с честью великою".

Владимирско-суздальские князья послали к Святославу Черниговскому и своих бояр с охранной сотней во главе с Третьяком Овсюговичем (сам напросился), чтобы привезти княгинь с детьми.

4

Четвертый день, как они на острове - ближе к левому берегу Вятки - отдыхают, залечивают раны, чинят суда. Протас Назарыч и дед Ведун по вечерам подолгу сидели и о чем-то говорили.

Воины-ушкуйники чувствовали себя как дома: речной пресный ветер отдувал комаров и гнус; краснотал, увитый ежевикой, синел от ягод; отъедались, благо рыболовные снасти были у них всегда при себе, отсыпались; ушибы и раны начали заживать. Еще пару деньков и можно будет тронуться вверх по реке.

* * *

В километре от Вятки, на правом высоком берегу был Рож (с марийско-мерянского языка (м.-м. яз.) - дословно: "Дыра"). Вход в рудник охранялся двумя воинами, - сами охранники никогда не были под землей, поэтому со страхом и суеверием смотрели на тех, кто уходил вглубь каменисто-глинистой земли и спустя несколько часов выползали (мокрые, грязные), волоча в плетеных корзинах коричнево-зеленую медную руду.

Пятеро сивушей и трое слуг, которые вместе с Фотием и его женой пришли в селение Рож, построили на окраине, на краю заросшего глубокого широкого оврага времянки-шалаши - для себя и для хозяев.

Здесь много было приезжих: кузнецов, рудокопов и медеплавщиков, торговцев-перекупщиков - всем нужна была красная медь.

Пока Фотий не передал от имени Родо Кугужак подарка местной родоплеменной знати, к ним относились недоверчиво, недружелюбно. После - смягчились, разрешили свободно ходить, работать; при встрече на широкоскулых лицах изображали улыбку.

Фотий еще не все помнил из той (как будто потусторонней) жизни, но свое умение не забыл. Он даже иногда сам себе удивлялся, когда вдруг получалось удивительно хорошо то или иное украшение, изделие... - руки, пальцы не разучились: знали что и как делать.

Он скупал медь, добавляя олово в той или иной пропорции получал бронзу: то ярко-золотистую, похожую на золото, то путем добавок железного порошка - "бронзовое железо".

Вчера он, по форме, которую изготовил по образцу огромной бронзовой бляхи (главный племенной савуш дал, чтобы Фотий припаял сломанную дужку), вылил бляху - подчистил и отдал вместе со старой отремонтированной Куго Савушу. Главный савуш - он одновременно являлся и главным племенным воеводой - онемел; молча встал и в сопровождение слуги-воина ушел из летней кузни, то и дело разглядывая золотом сверкающую бляху.

Вечером к Фотию пришли два воина и пригласили в гости к Куго Савуш. Отказаться - значит обидеть. Пришлось идти.

Летний рубленный дом главного воеводы был заполнен гостями. Многие были уже пьяны.

- Кто пришел!.. - Куго Савуш, коренастый, потный в праздничной белой рубахе с красной вышивкой во всю грудь, широко расставив ноги, раскрыл руки и ждал в свои объятия Фотия. Кто-то из гостей ехидно спросил: "Кто это такой Желтоголовый?.."

На него хозяин зло оскалил зубы:

- Мой Первый гость!..

Поили пюре (медовуха), кормили дичью, рыбой, заедали ягодами и снова - пюре...

Фотий за последние недели окреп, подрос, он с аппетитом ел все, что было на столе.

- Останься у нас: будешь Первым гостем всегда за моим столом, жить будешь у меня... Построю тебе зимний дом двухэтажный - рядом кузню... - говорил главный воевода так, как будто он уже согласился работать на него. Не понравилось это Фотию. Но, собрав остатки разума и воли он еле сдержался: знал, что скажи сейчас он что-нибудь не так, не выпустят его живым...

Что-то случилось. Стало тихо, только из самых пьяных продолжали иногда выкрикивать-говорить. К Савушу подошли двое. Впереди - постарше мужчина: лет 30-35, c черной бородкой, - коричневые глазки его испуганно поблескивали. Он заговорил, Фотий первые слова не понял, потом, разобрал...