— Не включай!
— Зайчишка, у тебя прогрессирует телефобия. Будем лечить по системе: клин клином вышибают.
Поцеловав протестующие ринамины ладошки, Жрес пощёлкал управлением и быстро обнаружил говорящую мужскую голову. Голова строго взглянула на Ринаму и дохнула ей в лицо обжигающим пламенем.
— Фу, как душно, — пожаловался Жрес и отёр потный лоб тыльной стороной правой руки.
Ринама пулей слетела с софы и, широко расставив ноги, загородила мужа от инквизиторского телевизора.
— Ты что делаешь, Зайчишка? — натянуто улыбнулся Жрес.
— Ничего особенного, — с придыханием ответила Ринама.
— Может быть, сходим к невропатологу?
— К тому, который с «воздушными комочками»?
— Да хоть с футбольными мячами. Главное, чтобы помог.
— Лучше я схожу к экстрасенсу.
— Договорились: завтра же, после работы. Не откладывай на послезавтра то, что можно сделать завтра.
Но Ринама отложила, потому что ей было не до экстрасенса. Преодолевая боль, страх и депрессию, она торопилась избавить страну от садистской банды, которую ненавидела всеми фибрами своей страдальческой души. К боли и депрессии Ринама приспособилась с помощью таблеток и капель, а со страхом справлялась посредством несгибаемого характера и железной воли. Казалось, в экстремальной ситуации у хрупкой красавицы открылось второе дыхание, а вера являлась источником сверхчеловеческих качеств, присущих олимпийским богам и героям. Ринама проводила бессонные ночи, чтобы не напугать Жреса неконтролируемыми стонами; стиснув зубы, она весело улыбалась Гвинее и Авбюлке, выдавая непроизвольные слёзы за признак счастья и умиления. Она в ужасе шарахалась от красных машин, телевизоров и даже зубных щёток, талантливо обыгрывая свой животный страх в присутствии посторонних. Ринама уже знала, что причиной её невыносимых физических и нравственных страданий является фантастически — садистская аппаратура, которую придумали фантастически садистские гении. Она вглядывалась в озабоченные лица прохожих, пытаясь по выражению лица обнаружить в равнодушной толпе таких же, как она, жертв аппаратурного террора.
— Зайчишка, ты что зыркаешь глазищами по сторонам? — шутливо полюбопытствовал Жрес, согревая жену крепким горячим объятием.
— Выискиваю товарищей по несчастью, — откровенно призналась Зайчишка.
— Фу ты, ну ты! Ты давно была у экстрасенса?
— Позавчера… нет, вчера, — не моргнув глазом, солгала Ринама.
— Выброси из головки эту муть, — усилив объятия, посоветовал супруг.
— Это же не мусор, это страшное оружие, — укоризненно напомнила жена. — Тебе удалось связаться с кем-нибудь из «наших»?
— Пока нет — везде швейцары. Но я не теряю надежды.
— Надежды юношей питают.
— Юношей, а также девушек питают не надежды, а молочные сосиски. Поэтому мы сейчас пойдём их покупать.
В продовольственном магазине было три продавца и два покупателя. Прижимая к груди по батону любительской колбасы, покупатели оживлённо обсуждали последние политические новости. Жрес завозился около кассы, а Ринама принюхивалась к серым невзрачным сосискам, которые сливались с серым невзрачным прилавком. Дверь скрипнула — и в магазине стало на одного покупателя больше. Ринама услышала в голове грохот разорвавшейся бомбы, которая расчистила место для двух скрипучих мужских голосов. Перебивая друг друга, голоса смаковали модный политический конфликт. Ринама взяла себя в руки и внимательно оглядела магазин. Продавщицы, позёвывая, скучали за прилавком, Жрес вполголоса дискутировал с кассиршей, два покупателя скрипучими голосами спорили о политике, а третий покупатель из-за ринаминой спины обозревал небогатый мясо-молочный ассортимент. Выгнав из головы скрипучие голоса, Ринама больными мозгами вспомнила газетную информацию: «Оперативники БКГ, занимающиеся „обработкой“ жертвы вне дома, имеют портативные аппараты размером примерно 12х12 см и 15х15 см, вмещающиеся в карман».
— Что случилось?! — испуганно воскликнул Жрес, глядя в изменившееся лицо жены.
— Всё то же, — с олимпийским спокойствием ответила Ринама. — Этот тип, похоже, оперативник БКГ, и он применяет свою зверскую аппаратуру.
— Против кого применяет? — не понял Жрес.
— Против нас, — хладнокровно объяснила Ринама. — Может быть, против этих симпатичных продавщиц или покупателей.
— Чокнутая баба, — грубо вмешался в разговор подозреваемый. — Вы её не слушайте. Все знают, что она сумасшедшая.
Последние слова публично разоблачённого оперативника предназначались для остолбеневших продавщиц и онемевших покупателей.
— Ты что сказал, гад? — на красивых скулах Жреса нервно задвигались желваки.
— То, что слышал, гад, — уверенно и нагло ответил оперативник. — Хочешь выйти? Давай выйдем. Там за дверью тебя ждёт мильтон. И психушник — в придачу. Тебе это надо? Не надо.
Шаткой походочкой наглец направился к выходу, а Жрес вскинул руки для смертоубийственного удара.
— Только не здесь, товарищи сумасшедшие, — защебетали вспугнутые продавщицы. — Идите в свою психушку — там и деритесь.
Ринама повисла на сильных любимых руках:
— Не надо, Заяц. Ты что, не понимаешь, что они только этого и ждут? Они провоцируют и нас, и Верховное Вече.
— Правильно излагает женщина, несмотря на то, что ненормальная, — раздался одобрительный скрипучий голос.
— Идём отсюда, Зайчишка, — Жрес утихомирил желваки, забыл сосиски и громко хлопнул тяжёлой дверью.
С тех пор Ринама никогда не чувствовала себя одинокой в общественных местах. Выйдя на улицу, она первым делом оглядывалась по сторонам. Не успевала она оглянуться, как к ней навстречу спешил стукач (или стукачка) с неизменным вопросом: «Который счас час?» Кипя от раздражения, Ринама отфутболивала незваных стукачей, которые послушно ретировались, никогда не забывая обозвать скандалистку «чокнутой» или «ненормальной». Иногда стукачи сопровождали телевизионного политика на почтительном расстоянии. Они проходили свой отрезок пути и передавали эстафету другим почтительным стукачам. А один раз они сдали Ринаму наёмному убийце. Это случилось на деревянной лестнице Покровского — Шернество. Уже стемнело, но отважная женщина, ещё не приученная к бандитам, смело ступила на скользкий путь. За спиной она услышала тяжёлые шаги и потом — имя собственное — в очень грубом исполнении. Ринама обернулась, но в темноте никого не увидела. Тогда она вынула из ридикюля маленький фонарик и осветила грубый голос, знавший её собственное имя. Голос принадлежал плотному пожилому мужчине с мордой конандойлевского преступника. Звероподобный киллер держал над головой пустую зелёную бутылку. Ринама почувствовала непреодолимый аппаратурный ужас. Нечеловеческим усилием превозмогая аппаратуру, потенциальная жертва с помощью фонарика тщательно обследовала место преступления. Лестница была блестящей и абсолютно пустынной. Киллер делал зверскую морду и ждал, когда жертва закончит осмотр. «Убирайся», — прохрипела Ринама сквозь стиснутые зубы, которые вырывались из повиновения и отбивали чечётку. Отдав приказ, она ощутила на пушистой шапочке осторожный и сильный удар. Ринама ещё больше испугалась, что потеряет шапочку, и ухватилась за неё обеими руками. Она приготовилась ко второму удару, но преступник бесследно исчез. Сообразив, что триллер исчерпан, Ринама, покачиваясь, пошла на платформу. Здесь её ждал знакомый стукач с сочувствующим выражением лица. Приняв театральную позу, стукач поинтересовался ринаминым здоровьем; но окровавленная женщина отмахнулась от него, как от мухи, и попросила кассиршу вызвать «Скорую помощь». Хирург порадовался точному удару, который спровоцировал много крови и не сломал череп. Он перевязал раненую голову и указал Ринаме отделение милиции.
Симпатичный милиционер долго смеялся над тем, что укрывшаяся за бинтами жертва перепутала покушение с нападением. Он милостиво разрешил Ринаме позвонить родным и переждать опасную ночь в отделении милиции. Как только пошёл первый транспорт, обессиленная женщина забрала назад своё заявление и поплелась домой. Насмешливый милиционер посетовал на несознательность «сдвинутой гражданки» и пожелал ей «всего доброго».
Дорогу домой Ринама видела, как в тумане; нащупав подъезд, она потянулась к дверной ручке, но её опередила девочка с собачкой. «Тётя Ринама, давайте я вам помогу», — жалостливо сказала девочка. Она открыла дверь и погладила лохматую собачонку. «Какая ты неряха, Генивея, — строго сказала девочка, грозя собачке кукольным пальчиком. — Вечно бегаешь, как заведённая». Ринама посмотрела на пристыженное животное: у него было мамино лицо. «Она действительно похожа на собачку», — подумала помутившаяся женщина и, поправив окровавленную шапочку, потащилась на четвёртый этаж. Жрес был на работе, Авбюлка посапывала в кроватке, а Генивея, как угорелая, носилась по квартире. Подбежав к дочери, она сняла с неё кроваво-синюю шапочку и, подпрыгивая от непонятного нетерпения, стала бережно ощупывать забинтованную голову. «Ты что скачешь, как собака?» — неожиданно для самой себя выпалила Ринама. «Как ты сказала, доченька?» — переспросила озабоченная Генивея, приплясывая на одном месте. «Собака, собака и есть», — с озлобленным ожесточением повторила Ринама. Генивею, как ветром, сдуло в «большую комнату», а Ринама задрожала от громового удара хлопнувшей над головой двери. Через минуту раздалась оглушительная соловьиная трель, и трепещущая женщина, заткнув уши тонкими пальцами, заковыляла в прихожую. «Татаркой» оказалась добродушная водяная соседка с верхнего этажа. Она протягивала Ринаме аппетитные пирожные и напрашивалась на чай. Ринама нехотя накрыла стол на кухне, чтобы не разбудить Авбюлку. По просьбе добродушной женщины, к чаепитию присоединилась дёргающаяся Генивея, которая, обжигаясь, хлебала чай маленькими суетливыми глотками. Внимательно взглянув на увлечённую пожилую женщину, гостья стала восхищаться её моложавостью. Захлёбываясь чаем и словами, польщённая Генивея вспомнила молодость и морскую службу. Поддакивая хозяйке, соседка выпила пять чашек чая, не притронувшись к пирожным. На шестой чашке она вспомнила о включённом утюге и заторопилась домой. Через пять-десять минут к Генивее вернулись размеренные движения, и, обняв дочь, она тихонько заплакала у неё на плече. «Что я тебе сделала, доченька?» — беспомощно повторяла несчастная мать, поглаживая шершавые бинты на драгоценной белокурой головке. Ринама отирала мягкой ладошкой святые материнские слёзы и скороговоркой вымаливала прощение. Отпустив друг другу все мирские грехи, помирившиеся женщины разошлись по своим делам. Генивея отправилась к проснувшейся Авбюлке, а Ринама повела атаку на ненавистный телевизор. Она произнесла в прямом эфире пламенную речь, а благодарный телеящик пожелал своей ораторше: «Всего доброго. До свидания». Это было что-то новенькое. Ринама уже успела привыкнуть к армии стукачей, визитной карточкой которых было пожелание крепкого здоровья и всего самого доброго. Но усовершенствованный пароль «всего доброго, до свидания» законспирированная женщина слышала впервые. Из неведения её вывел всё тот же телеящик, который охотно разъяснил ситуацию знакомым вкрадчивым голосом. Отныне Ринама должна была выделять телевизионных стукачей из многочисленной армии просто стукачей по вновь разработанному паролю. Просвещённая женщина не смогла удержаться от саркастической насмешки; но это был смех сквозь слёзы, так как он утонул в бурном потоке, устремившемся из непросыхавших глаз. Ринаме совсем стало не до смеха, когда её самая лучшая на свете мама пожелала ей «всего доброго, до свидания». Сжав солёные от слёз губы, нервная женщина дрожащими руками ухватилась за мужа, как утопающий за соломинку.
