— И что? Нам теперь вот так сидеть и ждать, пока за нами придут?
— Зачем же ждать? — возмутилась Женя. — Мужик ты или где? Действуй! Тебя жрут, а ты не давайся.
— Так ведь ты сама сказала, что нам нельзя отсюда уйти!
— Это им нельзя вас отпустить. Чувствуешь разницу? — Сигарета в Жениной руке истлела и погасла, но она будто не замечала. — А вам никто не запрещает сопротивляться. Нет такого закона, чтобы человек не сопротивлялся.
— Да? А убивать людей — есть закон? Черт с тобой, дай закурить.
— Держи. Такого закона тоже нет. Вот я и говорю — раз законов нет, вы равны.
Не то слово, как равны… Тихонов все-таки не верил до конца, что все происходит всерьез. Надо было срочно предупреждать остальных. Сколько у них времени, интересно? Пока он не напишет, их не тронут, уже хорошо. Но затягивать писанину до бесконечности тоже нельзя же. «А о том, что случилось с незадачливым фрезеровщиком, прекрасной формовщицей и хитроумным наладчиком, ты узнаешь завтра, о великий царь»… Надо бежать, и как можно скорее. Пока их не охраняют. Или…
Тихонов вскочил, подошел к окну и осторожно выглянул из-за занавески. За окном была непроглядная темень. Он медленно дошел до выключателя, вырубил свет и вернулся к окну. Теперь за стеклом проступили очертания деревьев, столбов… И неясный силуэт в тени: человек стоял, подняв голову, и спокойно смотрел прямо на Тихонова. Тот отпрянул, потом, вспомнив, что его в темном окне не видно, выглянул снова. Лица было не разобрать, но фигура показалась знакомой.
— Женя, там кто-то есть! — испуганно сказал он.
— Ну конечно есть. А то вдруг вы сбежите. Неплохой, кстати, вариант. Я бы на твоем месте сбежала.
— Да как же я сбегу, когда они следят?!
— Когда не следят, любой дурак сбежит. Вы там в вашем Кожине совсем разбаловались, — фыркнула Женя.
— Я не из Кожина, а из Пышвы.
— Пышва, Кожин, какая разница? Если не пошевелишься, то уже ни туда, ни туда не попадешь. Будет жалко.
— Жалко, жалко! Ни хрена тебе не жалко! Ты че пришла, а? Поиграться напоследок, да? — Тихонов почувствовал себя изнасилованным, и это было даже обиднее, чем мысль о смертельной угрозе. — Если жалко, скажи, что мне делать теперь.
Женя глубоко вздохнула и посмотрела на него с любопытством.
— Слушай. Просто так вам уйти не дадут. Там же посты на всех выездах. Но есть железка.
— Железная дорога? Но там же тоже пост, мы к вам так и пришли.
— Вы ногами пришли, а я про поезд говорю. Они же отгрузки делают. Можно попробовать спрятаться в поезде. А можно в ящиках — там такие ящики, где мелкие детали. А можно еще снизу под вагоном. — Женя оживилась. — В кино так делают. А еще можно убить машиниста и самим вести паровоз. Ты умеешь водить паровоз?
Тихонов не ответил. Кино она насмотрелась, вот что. Убивать никого он не собирался, конечно, но с поездом была идея неплохая. Когда они вышли к заводу, он видел, что рельсы там ветвятся и разбегаются в разные стороны — интересно, куда они ведут? Хотя какая разница? Главное — выбраться отсюда. А если они ведут к таким же закрытым заводам — получится шило на мыло? Но можно соскочить по дороге. Выпрыгнуть на ходу. Вообще, убивать машиниста не обязательно, можно просто связать… Тут Тихонов понял, что сам немного увлекся. И все-таки это был шанс… Он принялся выспрашивать Женю: выходило, что это план вполне осуществимый — в собственности завода был один тепловоз, который увозил что-то раз в месяц и возвращался, привозя что-то другое. Погрузки и выгрузки держались в секрете, но никто особенно ими и не интересовался, так что ничего там не охраняли, по большому счету. Очередная отгрузка была назначена как раз на завтрашнее утро — времени на подготовку побега было всего ничего, но это было всяко лучше, чем оставаться тут на неопределенный срок. Тихонов подробно записал в блокнот все этапы, предшествующие отправлению поезда, а Женя нарисовала ему план завода, отметив все важные точки.
— Откуда ты все это знаешь?
— Да так, рассказывали.
— Кто?
— Дед Пыхто. Ревнуешь, что ли? — Женя повела плечом.
— Если и ревную, то что?
— А ничего. Мне нравится. Значит, тебе не все равно.
— Тебе тоже не все равно, получается? Раз ты мне помогаешь. — Тихонов провел рукой по бедру девушки.
— Просто это по-честному. Раз уж я знаю, как можно сбежать, почему бы мне тебе не рассказать?
Тихонов убрал руку и сел в кровати.
— Что же, ты и им расскажешь, что мы собираемся удрать на вашем товарняке? Ну, раз уж ты это знаешь…
Женя задумалась.
— Вообще-то это было бы по-честному. Чтобы вы были на равных. А вы бы знали, что они знают, и могли придумать что-то другое.
На этот раз Тихонов и не подумал, что она шутит — нет, она была серьезна и в самом деле, видно, раздумывала, честно было бы или нет сдать их кому надо. Он уже понял, что она живет по каким-то собственным законам, в своих представлениях о справедливости, и если бы она сейчас прямиком отправилась к директору, это даже не было бы доносом — такого понятия для нее просто не существовало: существовало только уродливо извращенное представление о равенстве и справедливости… И было еще другое: так ей было интереснее. Как будто она придумывала приключенческий фильм, в котором герой не может так запросто взять и сбежать из-под стражи, его обязательно должны поймать за ботинок, когда он уже перелезает забор, иначе нет интриги, нет саспенса, и зритель, он же в данном случае и режиссер, начинает зевать и в конце концов засыпает. Такое положение дел Тихонова никак не устраивало — он не хотел участвовать в ее идиотском кино, он просто хотел домой, к своей, той Жене, которая не выдумывала бы никаких сюжетов, а, окажись на месте этой девицы, сама бы отвела их к поезду, отвлекла охрану и даже, возможно, сама связала бы машиниста. Тихонов посмотрел на эту Женю, и ему стало почти противно. Сдаст ведь, точно сдаст, если решит, что это украсит сценарий… Но в сценарии у одной стороны шансы всегда чуть больше…
— Ну хорошо, — сказал он, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие в голосе. — Давай рассуждать. Они собираются нас убирать. Один-ноль. Мы об этом знаем. Один-один. У нас есть план. Один-два. Если ты им расскажешь наш план, будет два-два, но у них все равно преимущество: их больше и они на своей территории. Так что это получится по факту два-три, а это уже не совсем по-честному…
— Молодец, — сказала Женя. — Принцип ты понял, но меня не убедил.
— А что сделать, чтобы тебя убедить?
— Ну… Тебе не обязательно меня убеждать. Вообще-то, я зря тебе подсказываю, ты уже должен сам соображать. Но ладно: ты мог бы меня, скажем, убить. Тогда я уже никому ничего не расскажу.
— А ты вот так просто мне советуешь, да? — Тихонов готов был истерически заржать.
— Не так уж просто. — Женя дотянулась до своей куртки и достала из внутреннего кармана нож — самоделку с наборной рукояткой. Она сидела, настороженно глядя на Тихонова и держа нож перед собой, как будто и вправду ждала, что он сейчас бросится на нее. — Ты можешь попытаться, но это не значит, что я легко сдамся.
Эта игра порядком надоела Тихонову. Он встал с кровати, под пристальным взглядом девушки — она так и не опустила нож — собрал с пола ее одежду и бросил ей на колени.
— Иди, Женя. Спасибо тебе, что все рассказала. Дальше мы сами.
Тихонов ожидал, что она будет разочарована, но вместо этого с удивлением заметил в ее глазах интерес.
— Что, вот так отпустишь меня?
— Да, Женя. Вот так и отпущу.
— А если я им расскажу?
— Не расскажешь.
— Откуда ты знаешь? — Женя все еще держала нож, но уже не так агрессивно.
— Я не знаю. Но так интереснее.
Тихонов врал, конечно, но врал с расчетом.
— Тебе интереснее гладиаторские бои, а мне, если хочешь, шпионские игры, — продолжал он, одеваясь. — Я буду играть по своим правилам. — Тут он подумал, не перегнул ли с пафосом, но с Женей, кажется, перегнуть было невозможно. — Может быть, мы убежим на поезде. А может, нет. Этого я тебе не скажу, пожалуй. Может, мы останемся здесь и сами всех убьем. Тебя же я не хочу убивать, потому что если мы всех убьем и захватим здесь власть, я сделаю тебя своей наложницей — во всяком случае, я рассматриваю такую возможность. Но тебе никто не запрещает сопротивляться. Тогда я стану принуждать тебя силой, а ты можешь заколоть меня во сне или же, напротив, покончить с собой, не вынеся позора. Видишь, как я честен с тобой? Ну что, понял я принцип?
Женя несколько секунд молчала, а потом расхохоталась, но была в ее смехе на этот раз нотка неуверенности. Она вскочила и быстро оделась — неловко, одной рукой, в другой по-прежнему сжимая нож и не сводя с Тихонова глаз.
— Ты странный. Может быть, я и не буду сопротивляться.
Тихонов подошел к ней, жестом Бонда отодвинув ее руку с ножом (сердце его панически колотилось, и до бондовского хладнокровия ему было далеко) и театрально присосался к ее губам.
