Несмотря на его присутствие, мы с Индией переглянулись через стол, не зная, как на это реагировать. Особенно в свете того, о чем мы только что говорили.
— Я любил Индию и не мог поверить, что она это сделала. Видишь ли, Джо, она действительно верная, как бы это ни выглядело теперь. Ты это помнишь. Когда она тебя любит, она вся твоя. Поняв, что происходит, я был готов убить вас обоих. Что за ирония — вместо этого умер я сам. Смерть оказалась не тем, что я думал. Мне предоставили возможность вернуться к вам, ребята, и я ею воспользовался. Братец, я воспользовался ею! Поначалу это было еще и забавно — видеть, как вы, маленькие ублюдки, визжите и бегаете, до смерти перепуганные. Забавно. Потом, Джо, ты начал защищать ее. Ты рисковал головой так, что ее десять раз можно было оттяпать. Ты делал все правильно и с любовью, и спустя какое-то время, после многих мук, до меня дошло, как ты ее любишь. Ты не был обязан возвращаться из Нью-Йорка, но ты вернулся. А как ты защищал ее от собаки в ту ночь… Это показало мне, что ты любил ее всей душой, и это меня удивило. Ты блестяще выдержал испытание, Джои. Ты даже меня убедил. Так что больше никакого Малыша. Больше никаких мертвецов. Всего доброго.
Он встал, застегнул до самой шеи пальто и, подмигнув нам, ушел из нашей жизни.
Одна из самых знаменитых историй семейства Ленноксов звучит так.
Сразу после того, как умерла мать моего отца, наша мама устроила большой пикник на Медвежьей горе. Она хотела занять чем-то папу, а он очень любил пикники. Росс в последнюю минуту не захотел ехать, но после шлепка и пары ласковых от главного авторитета стал вести себя лучше и в конечном итоге съел больше всех курицы и картофельного салата. После пикника мы с отцом пошли прогуляться. Я страшно беспокоился за него и все время искал правильные слова, чтобы облегчить его боль. Мне было пять лет, и я не так уж много умел сказать вообще, а тем более хорошо, и когда получилось, я очень волновался и был горд, что все это я придумал сам.
Мы сели на два из трех пеньков, и я взял отца за руку. Мне было что сказать ему!
— Папа? Знаешь, ты не должен так горевать, что бабушка умерла. Знаешь почему? Потому что она теперь с нашим Большим Отцом, который заботится обо всех-всех-всех. Знаешь, кто это, папа? Он живет на небе, и его зовут Д-О-Г.
Несколько дней после нашей встречи с Полом я думал, куда же он теперь делся. Если он сказал правду, то куда деваются люди после смерти? Теперь я знаю наверняка одно — по ту сторону жизни существует выбор; все гораздо сложнее, чем кто-либо может представить. Ни разу, когда он сидел с нами, мне не пришло в голову спросить его, но после я понял, что, наверное, он бы все равно не ответил. И я не сомневался в этом. Такова была манера Пола.
Д-О-Г. Я жалел, что не было случая рассказать ему эту историю.
— Где ручка Пола?
Индия стояла в дверях моей квартиры, багровая от ярости.
— Не хочешь войти?
— Ведь это ты ее взял, да?
— Да.
— Я знала это, воришка. Где она?
— У меня на столе.
— Ну так пойди и принеси.
— Хорошо, Индия. Успокойся.
— Я не хочу успокаиваться. Я хочу эту ручку.
Она пошла за мной. Я чувствовал себя глупым и виноватым, как десятилетний мальчишка. Мою голову распирали противоречивые мысли и чувства. Пол умер, но что в точности это означало? Теперь я мог уйти, я выполнил свой долг перед Индией. Что может быть проще? Я так и не ответил на вопрос, есть ли у нее «шансы» против Карен. Если бы Пол продолжил играть роль в нашей жизни, мне бы пришлось долго отвечать на этот вопрос. А теперь я ответил.
— Дай сюда! И вообще, зачем ты ее украл? — Индия сунула ручку в карман и похлопала по карману для уверенности, что она там.
— Наверно, потому, что она принадлежала Полу. А я взял ее сразу после его смерти, пока еще ничего не началось, если для тебя это имеет значение.
— Ты сам знаешь, что мог бы попросить.
— Ты права — я мог попросить. Хочешь присесть или еще чего-нибудь?
— Не знаю. Не думаю, что нынче ты мне очень нравишься. Что собираешься делать? Каковы твои планы на день? Знаешь, мог бы позвонить мне.
— Индия, отстань. Сбавь темп.
Карен в Нью-Йорке; если я сейчас же уеду, шансов, что я смогу отвоевать ее вновь, половина на половину. Индия в Вене — свободная, одинокая, сердитая. Сердитая, так как думает, что предала ради меня истинную любовь своей жизни. Сердитая, так как думала, что я вернулся к ней из лучших в мире побуждений, — а в самое неподходящее время обнаружила, что на девяносто процентов я сделал это из чувства долга и лишь на десять процентов — из любви. Сердитая, так как ее предательство стало причиной смерти, и мук, и страха, и, наконец, будущего, которое обещает мало чего, кроме постоянного чувства вины и злобы на себя.
Глядя на нее, я все понимал и в краткий миг озарения решил: что бы ни случилось, я останусь с Индией, пока нужен ей. В голове проносились и исчезали кадры — Карен в постели, Карен у алтаря, Карен, воспитывающая и любящая его детей, всегда смеющаяся его шуткам, — и я сказал себе, что должен поверить: это больше не имеет значения. Я нужен Индии, и вся моя оставшаяся жизнь будет крайне, непростительно фальшивой и эгоистичной, если сейчас я брошу Индию…
Это не было мученичеством, или альтруизмом, или чем-то таким же красивым. Просто в третий или четвертый раз в своей жизни я поступлю правильно, и это будет хорошо. Я понял, как наивны и далеки от реальности люди, думающие, что могут быть одновременно добрыми и счастливыми.
Если все так и сложится, то можешь считать себя удостоившимся благодати. Однако если придется выбирать, то должно победить добро, а не счастье. Много чего случилось с тех пор, как эти мысли величественно прошествовали в моем мозгу, но я по-прежнему верю, что это так. Это вообще одна из немногих вещей, в которые я до сих пор верю.
— Джо, раз ты, вероятно, скоро уезжаешь, я бы хотела кое-что тебе сказать. Я давно хотела об этом поговорить, да все как-то не складывалось. Однако, думаю, ты должен знать, так как это важно, и что бы с нами ни случилось, я по-прежнему достаточно люблю тебя, чтобы хотеть помочь.
— Индия, можно сказать тебе кое-что первым? Думаю, это может иметь довольно существенное…
— Нет, подожди, пока я закончу. Ты меня знаешь. Заведешь свои речи, я тут же размякну, а я слишком зла на тебя, чтобы не выговориться, так что уж позволь мне это, ладно?
— Ладно.
Я попытался улыбнуться, но она нахмурилась и покачала головой. Улыбки не позволялись. Я сел, чтобы дать ей покипятиться, зная, что у меня всегда есть туз в рукаве. То-то она удивится!
— Эта ручка играет определенную роль. Я знаю, зачем она тебе. Потому что она принадлежала Полу и ты хотел, чтобы она напоминала тебе о его магии. Верно? Понимаю. Ты весь такой, Джо. Тебе нужна часть чьей-то магии, но сам ты в душе слишком большой зануда, чтобы достичь ее собственными усилиями, и потому ты стащил ручку Пола, стал спать со мной…
— Индия, ради бога!
— Заткнись. Ты спал со мной… Ты даже украл жизнь своего брата, изложил на бумаге и продал за миллион долларов. Ладно, не миллион, но достаточно, чтобы сидеть сложа руки всю оставшуюся жизнь. Верно? Ты талантлив, Джо, никто не спорит, но ты никогда не задумывался, что, возможно, твой величайший талант в том, чтобы воровать чужую магию и использовать ее в своих целях? Вот, я хочу прочесть тебе кое-что.
Я не мог поверить ее словам. Ошеломленный и пораженный более чем когда-либо в жизни, я смотрел, как она вытащила из заднего кармана клочок бумаги.
— Это из романа Эвана Коннела [88]. Знаешь такого? Послушай минутку. «Оригиналы привлекают нас по другой причине, основанной на доисторической вере в магические возможности. Если мы имеем нечто оригинальное, будь то череп, или клок волос, или автограф, или рисунок, мы думаем, что, возможно, получим немного силы или сущности того, кто некогда владел этим или сделал это».
Она бросила бумажку на кофейный столик и пальцем указала на меня.
— Это же в общих чертах твой портрет, и ты сам, Джо, в глубине души это понимаешь. Я изо всех сил старалась понять, в чем же тут дело. Единственное слово, какое могу для тебя придумать, — паразит. Не вредный паразит, но тем не менее. Два человека, которых ты искренне любил и которыми восхищался — Росс и Пол, — так очаровали тебя своей магией, что ты решил завладеть ее частью. И вот, ты украл историю брата после его смерти, и она сработала! Когда появился Пол, ты украл его жену, ты украл его ручку… Понимаешь, к чему я клоню, Джозеф? Господи, почему я зову тебя Джозеф? Знаешь единственную причину, почему ты остался со мной? Потому что у меня могла заваляться часть его магии, а ты не вынесешь одиночества в мире без всякой магии. Или, может, ты уедешь, так как у Карен есть новый источник и она сможет пополнять твой бак. Нехорошо так говорить, Джо, но ты понял, что я хотела сказать… Извини, что вывалила все это на тебя сразу, но это правда. Все. Я свое сказала. Хочешь теперь взять слово?
