– Да ничем особенным, – отвечает второй, извлекая из пачки сигарету. – Наверное, у нее неплохо получается, если ради нее он пошел на развод.
Мужчины заливаются смехом. Один из них предлагает другому сигарету Давидофф № 5 и интересуется его впечатлениями. Они продолжают беседовать между собой, с серьезным видом морща брови, дружно чему-то радуясь, а женщина склоняется над одним из младенцев, поднимает брошенную другим бутылочку, ловит третьего за комбинезончик, поправляет кепочку самому маленькому, и выпрямившись, наконец, в полный рост, спрашивает мягко и незлобиво:
– Как все-таки странно… Мне никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь спросил про мужчину «чем он еще занимается, кроме того, что лижет женщин между ног»? С чего бы это, как вы думаете?
Мужчина со смехом берет ее под руку.
– Надо было предупреждать, что вы феминистка! Я бы тогда следил за своей речью! Надо же, я и не думал, что твоя жена поборница политкорректности!
– Я просто спрашиваю, – отвечает женщина, свободной рукой убирая со лба белокурую прядь.
– Согласен. Я был не прав. Беру свои слова обратно.
– Он извиняется! – восклицает другой. – Слышишь, дорогая, он просит прощения. Мы больше не будем говорить непристойности.
И курильщики снова прыскают со смеху.
Тем временем один из детей хватает женщину за рукав со словами «мама, хочу пипи», и мать с детьми исчезают в глубине зала, при этом женщина держит за воротник двух младших и жонглирует корзиной, которая, кажется, вот-вот опрокинется. Оставшись вдвоем, мужчины как ни чем не бывало продолжают со знанием дела рассуждать об элитных винах и сигарах, скрестив руки на груди, благо они у них ничем не заняты.
Я вздыхаю. Эта женщина была бы не прочь жить с мужчиной, который осыпает ее подаркам и знаками внимания и носит за ней сумку, вместо того, чтобы бросать одну с тремя детьми!
Когда ты возвращаешься, я пересказываю тебе увиденное. Мне смешно и грустно одновременно. Ты слушаешь меня вполуха со странным блеском в глазах. Ты в восторге от приготовленного сюрприза. Ты заказываешь кофе и нетерпеливо ерзаешь на стуле. Я показываю тебе двух мужчин, продолжающих пыжиться у всех на виду, но ты на них не смотришь.
– Что случилось? – удивленно спрашиваю я.
– В какой руке?
Ты прячешь руки за спину. «В правой», – отвечаю я. Ты с хитрой улыбкой качаешь головой. «Ну, значит, в левой.» Ты гордо достаешь пакет, огромный бумажный пакет, и гордо протягиваешь его мне. В твоих глазах загорается шаловливый огонек, совсем как у тех детей, что крутились вокруг матери, не давая ей передохнуть.
– Что это?
– Подарок.
Ты смотришь на меня торжествующе. Ты очень собой доволен. Ты пытаешься изобразить безразличие, но сгораешь от нетерпения увидеть мою реакцию. Я открываю пакет. В нем вперемешку валяется вся косметическая серия, рекламу которой я разглядывала в витрине аптеки: молочко для снятия макияжа, тоник, дневной крем, ночной крем, контур для глаз, маска для лица, баночки омолаживающие, скляночки укрепляющие… Я вежливо целую тебя в щеку, изо всех сил стараюсь казаться благодарной, превозмогая внезапное желание вскочить и со всех ног ринуться прочь.
– Посмотри! Это еще не все!
Ты потираешь руки, крутишься на стуле, моя медлительность действует тебе на нервы. Ты похож на ребенка, который, сгорая от нетерпения, разворачивает рождественские подарки, и не в силах больше ждать, разрывает упаковку. Я встряхиваю сумку и слышу как на дне что-то шуршит. Я запускаю руку и извлекаю сверток. Сверток из ювелирного магазина, который я вскрываю с особой аккуратностью. Из темно-синего футляра на меня смотрят массивные золотые часы. Тонкие позолоченные стрелки отчетливо выделяются на сером фоне.
– Ты с ума сошел!
– От любви к тебе!
Я бросаю взгляд на прекрасные часики, золотым сиянием наполняющие мою ладонь, потом перевожу его на тебя: ты тоже весь сияешь – от гордости. Я невольно вздрагиваю и отчаянно борюсь с желанием оставить твой подарок на столе.
– Тебе холодно? Пойдем домой?
Мне и вправду хочется уйти, уйти подальше от тебя, ибо ты меня не слышишь и не видишь, ты любишь не меня, а другую женщину, которая требует в подарок часы и драгоценности, вожделеет кремов и шампанского, жаждет внимания каждую минуту. Эта женщина не имеет со мной ничего общего.
«Он любит не меня, – подумала я в тот вечер, – я здесь не причем».
Иначе он бы слушал меня…
Иначе он бы на меня смотрел…
В ту ночь ты ко мне не притронулся. Мое тело воспротивилось. Я сослалась на внезапную головную боль, лишившую меня женской силы. Я вспомнила, бабушку, которая так ненавидела любовный акт, что дедушке приходилось брать ее силой. Я легла на кровать, ничего не стала есть, прикрыла глаза, чтобы не видеть как перемещается по пространству комнаты твое тело.
Я подождала, пока ты уснешь, пока ты всей свой тяжестью рухнешь рядом со мной, и поднялась.
Я пошла на кухню, бросила полено в тлеющую печку, наполнявшую комнату неровным, но теплым светом, от которого на душе становилось легко, взяла лист бумаги, блокнот, валявшийся в ящике комода, и начала писать тебе письмо.
Я хотела раскрыть карты, все свои карты, чтобы ты вышел победителем из беспощадной борьбы, из битвы трех титанов, где кроме нас с тобой, сражался еще и мой враг. Я не хотела, чтобы ты так же внезапно пал на поле брани, как все твои предшественники, любившие меня до обожания.
Я знала, что мое спасение – в словах, в безмолвных словах, написанных на бумаге. Я собиралась написать тебе все, что не решалась сказать в глаза. Я писала все, как есть, не размышляя. «Тема: любовь.
Я знаю, что ты меня любишь, я в этом не сомневаюсь, но твоя любовь приводит меня в замешательство. Я не готова ее принять, прочувствовать, осознать, что она предназначена мне, обращена ко мне.
Мне нравится видеть любовь на расстоянии: в чужом пересказе, в книгах, фильмах и песнях, но пропустить ее через себя, выразить ее, разделить ее с другим человеком у меня не получается.
Я не умею любить, но страстно желаю научиться.
Я всегда отступаю, потому что любовь, бьющая через край, меня пугает.
Ты слишком настойчив.
Ты не соблюдаешь дистанцию, лишаешь меня напряженного ожидания, неопределенности, из которой рождается пространство для вариаций, захватывающая пауза, белая дыра, полная надежды, или дыра черная.
Мне не хватает этой драматической паузы, от которой сердце раскаляется добела и тысячи огненных искр загораются по всему телу, терзаемому великой тайной, мучительным сомнением: а что, если он разлюбил? Стоит опасности забрезжить на горизонте, как все мгновенно меняется. Ты начинаешь понимать, что любимый человек тебе дороже всего на свете и готова броситься в море с отвесной скалы, только бы не потерять его.
Черные дыры, белые дыры.
И желание оживает с новой силой, желание судорожное, безудержное. Оно устремляется в открывшуюся брешь, заполняя ее своим восхитительным жаром.
Чтобы желание не угасло, его надо подстегивать, провоцировать.
Что происходит в начале каждого романа? Почему желание кипит как на углях? Не потому ли, что мы видим перед собой незнакомца, дикую прерию, нераспаханную целину, новое пространство. Опускаясь до повседневности, до поцелуев, расточаемых безо всякого повода, мы обедняем свою любовь, сужаем свою прерию до маленького садового участка за деревянным забором. Мы знаем о любимом человеке все, все движения его рук и губ для нас предсказуемы, и мы решаемся любить его, не боясь потерять. Сердце замедляет свой бешеный ход и как будто сморщивается. Желание блуждает где-то далеко, бросается на первого встречного, который вдруг кажется загадочным великаном, улетает прочь, ведомое глупостью или хитростью.
Теперь мне придется потрудиться, чтобы мое влечение к тебе вновь стало сильным. Мне не хватает легкости, страсти. Вокруг нас – выжженная земля, мрак, тяжесть, и эта тяжесть невыносима, потому что несмотря на все слова твоя любовь стесняет меня, я начинаю задыхаться. Ты не оставил мне пространства для воображения, для желания, для ожидания.
Почему мы с тобой так непохожи? Какие тайны прошлого делают нас такими разными в любви?
У нас за плечами свой неповторимый опыт. Невозможно начать новую историю с чистого листа, в противном случае все романы были бы одинаковы. Мне предстоит это понять. Тебе тоже предстоит это понять.
А пока давай попытаемся признать друг за другом право на свой уникальный ритм, свой особенный такт.
Только миновав этот этап, мы сможем однажды прийти к настоящей близости, полюбить друг друга по-настоящему.»
Я несколько раз перечитала свое письмо. Ветер бушевал вокруг дома, стучал плохо прикрытыми ставнями и, пробившись сквозь каминную трубу, ледяным дыханием обдавал комнату. Опустившись на колени, я подбросила в печку свежее полено и, разогнувшись, наткнулась взглядом на сумку с подарками. Я выложила на стол тюбики и баночки, составила в ряд и один за другим отправила в урну.
