Ознакомительная версия.
— Вась, в нашей машине кровать есть… Ты хочешь уйти к себе? Я не держу…
Разжала руку. Елистратов молча пошел за ней. Дорогу снова преградил часовой. Услышав пароль, скрылся в тени машины. Генерал поднялся по трем ступенькам вверх и дождался, когда Соня заперет дверь за ними. Она включила не яркий свет. У стены тесного и без того помещения, заполненного оборудованием, стояла узкая койка, застеленная синим солдатским одеялом. Девушка обернулась:
— Есть хочешь? У меня тут имеется сыр, хлеб и молоко. Мы по-тихому ночью в деревню бегаем. Ты Савицкому не говори, ладно? Мы все молоко любим, а здесь его нет и нам плохо. Вот и приспособились удирать. Посты слева не так часто расставлены, мы там проскальзываем…
Генерал улыбнулся, слушая девчонку. Стащил пятнистую куртку, оставшись в тельняшке без рукавов. Повесил на крючок у двери:
— Не скажу. Давай молоко и бутерброд…
Присел на кровать, глядя на ловкие девичьи руки, нарезающие хлеб и сыр. Она достала откуда-то из угла трехлитровую банку с молоком, наполовину пустую. Из крошечной тумбочки в углу извлекла стаканы. Наполнила, положила сверху бутерброд и протянула ему. Посмотрела сияющими глазами в лицо:
Держи…
Выдув молоко залпом, присела у его ног, положила на мужские колени руки и улыбнулась, глядя на то, как он ест:
— Я тебя в учебке заметила, еще когда ты первый раз приезжал. Строгий такой ходил, ни на кого не глядел, а я раз двадцать перед тобой мелькала. Все смотрела, как ты смотришь, как говоришь. Движения твои запоминала. Потом ты у нас в классе сидел и я просто задыхалась от радости. Все начали вопросы задавать, а у меня горло перехватило. Потом ревела в душевой… И еще дважды ты приезжал. Я однажды сфотографировала тебя «мыльницей». Ты вздрогнул, а я сбежала. Хочешь покажу тот снимок?
Василий Федорович кивнул, с интересом разглядывая девичье личико. Она достала военный билет из нагрудного кармана куртки и вытащила из него фото. Елистратов увидел себя в бушлате и барашковой шапке, идущим по тропинке между сугробов. Вспомнил, как едва не упал от ослепившей глаза вспышки, потом смотрел недоуменно вслед улепетывающей девчонке. Улыбнулся и вернул фотографию. Погладил ладонью по голове, словно маленькую:
— Что же ты тогда сбежала? Я потом три дня пытался узнать, кто меня щелкнул и зачем? Разглядывал вас всех на занятиях…
Сонечка тихонько рассмеялась:
— Я видела, что ты как-то странно смотришь на нас. Боялась, что сердишься. — Он поставил опустевший стакан на полочку и она тут же спросила: — Еще будешь?
Генерал отказался, потянув ее к себе. Прижал и грустно спросил:
— Ты не пожалеешь, что так поступила?
Соня покачала головой, глядя ему прямо в глаза. Потянувшись в сторону, выключила свет…
Утром Савицкий, так и не дождавшийся начальника на завтрак, заглянул в его палатку и сразу понял, что генерал не ночевал. Вспомнились слова девчонки. Он мрачно чертыхнулся — только любовной истории с генералом в главной роли ему на этих учениях и не хватало! Направился к девичьей палатке. Зайти не решился. Постучал в тент и спросил о Красковой. Кто-то из девчонок, через брезентовую стенку, ответил:
— Соньки всю ночь не было. Возможно в кунге спит. Она уже две ночи там спала.
Полковник решил дойти до кунга в семь утра. Еще в нескольких метрах от него он расслышал стоны и рванул к машине, боясь худшего. Мысли в голове метались самые разные, вплоть до самых смешных: генерал не выдержал напора молоденькой! Постучавшись и получив разрешение, влез внутрь. Елистратов лежал на кровати вниз лицом по пояс раздетый. Соня старательно растирала поясницу генерала какой-то мазью, а тот стонал от боли. Лежание на сыром мхе не прошло для него бесследно. Полковник доложил по форме. Генерал с трудом пожал ему руку. Девчонка пояснила:
— Василия Федоровича всю ночь радикулит мучил. Я в четыре утра до поселка бегала. У местной фельдшерицы, прямо на дому, «Фастум-гель» купила. Вот только прибежала. Сейчас должно пройти.
Иван чуть не сел на пол. Не обращая внимания на генерала, прогремел:
— Кто тебе позволил уйти? Двенадцать километров туда и столько же обратно, да еще лесом! А если бы случилось что?..
Елистратов вдруг перестал стонать и подал голос, перебивая вопль его души:
— Я позволил! Ясно, полковник? Я! Я же не могу распрямиться!
Савицкий оторопело вскинул руку:
— Так точно!
Генерал-лейтенант попытался пошевелиться из стороны в сторону, а затем начал медленно припониматься и сел:
— Проходить начало. Спасибо, Сонюшка! Поставила на ноги инвалида… Замажешь синяки мои?
Натянул тельняшку, куртку и туфли. Кепку взял в руки, но одевать не стал. Вновь сел на кровать. Савицкий наблюдал. Девчонка подскочила к нему с тюбиком тонального крема и принялась замазывать фингалы под глазами. Полковник заметил, с какой нежностью она смотрит на генерала. Тонкие пальчики осторожно касались мужской кожи. Елистратов смотрел и улыбался. Спросил, покосившись в сторону Савицкого:
— Иван Артемьевич, там от завтрака что-нибудь осталось? Сонечка ведь из-за меня не поела.
Полковник кивнул:
— Найдется! Пройдемте, Василий Федорович…
Девчонка достала пудреницу и слегка коснулась пуховкой век. Полюбовалась на свою работу. Генерал взглянул на себя в протянутое ею зеркальце. Довольно вздохнул — синевы не было видно совсем. Даже припухлость стала малозаметной и выглядел он теперь, как и накануне.
Втроем направились к кухне. Повар, по знаку полковника, быстро положил в тарелки гречку с тушенкой. Елистратов и Краскова быстро поели. Савицкий не стал. Он уже позавтракал. Генерал еще раз поблагодарил девушку, ласково поглядел на нее и направился к командному пункту. Он шагал твердо и прямо. Полковник оглянулся на застывшую у края тента Краскову и вновь увидел грустно-влюбленный взгляд девчонки на генерала.
Оба полковника находились под тентом, сверкая фингалами. Остальные офицеры старались не смотреть на них, чтоб не наживать неприятностей. Ни у которого черных очков не оказалось. Уставились на чистенькое лицо генерала, вскинув руки к вискам. Один собирался то ли объясниться, то ли извиниться и открыл рот. Генерал резко скомандовал:
— Блокноты сюда! Сочинители!
Ошеломленные полковники автоматически подчинились. Елистратов, на их глазах, молча, повыдирал все исписанные страницы. Не читая, изодрал в клочья и швырнул в мусорницу у стола со словами:
— Я буду писать отчет о проведенных учениях, а не вы! Они нормально проходят, а вы тут всех нервируете. Посмеете снова приняться за записи, оба отправитесь в тайгу…
С этого дня полковники вообще ни разу не посмели вытащить ручку или блокнот у кого-то на виду, боясь попасть под горячую руку Елистратова. День прошел спокойно. Солдаты лихо отработали стрельбы, за что Савицкий удостоился благодарности. Полковник перестал беспокоиться и мысленно переменил старое решение. Теперь присутствие девчонок на учениях казалось ему прекрасной идеей и отвлекающим начальство ловким маневром. Генерал-лейтенант дружески обращался с командиром части. Где-то после обеда отвел Ивана в сторонку и спросил:
— Иван Артемьевич, я бы хотел поговорить с вами, но желательно, чтоб это осталось между нами…
Полковник понял, что разговор не официальный и отозвался:
— Василий Федорович, даю слово офицера!
Елистратов помялся, но все же сказал:
— Сонечка Краскова… Насколько я знаю, она совсем недавно прибыла в вашу часть. В общем, я хотел бы перевести ее служить в Москву и устроить ее судьбу. Что вы об этом думаете?
Савицкий, уже догадавшийся, что между генералом и девчонкой все не так просто, откровенно сказал:
— Василий Федорович, если она не против, я не стану удерживать, но поймите, девчонки сдружились. Я считаю, что стоит прислушаться и к ее мнению…
— Я спрошу Сонечку… — Немного подумав, вздохнул: — Я понимаю, что вы можете подумать… Только все не совсем так. Сонечка любит меня. Да и я, честно говоря, за эту ночь слишком многое понял. Ей я нужен, не как генерал, а как человек. От меня всем постоянно что-то надо. Детям — деньги и связи, жене — деньги, путевки в престижные дома отдыха, престиж и нужные знакомства, офицерам в управлении — мое хорошее отношение и те же самые связи. Этой девочке не нужно ничего! Она отказалась ночью от отдельной комнаты в вашем общежитии и даже поездки по путевке в элитный санаторий на юг… Удивительно, но я никогда и помыслить не мог, что влюблюсь на старости лет…
Полковник откровенно сказал:
— Удивляться нечему. Соня любит вас, я заметил. И любовь эта чистая, не омраченная желанием «приобрести нужное». Мне только жаль, вы не обижайтесь, что для нее она горькой станет…
Елистратов опустил голову:
— Я уже подумал об этом и сделаю все, чтобы смягчить ее боль… — Немного подумав, добавил: — Спасибо, Иван Артемьевич, что выслушали и не осуждаете старика. Пойду, поговорю с Сонечкой…
Ознакомительная версия.
