Ознакомительная версия.
В древности в каждом племени были две главных фигуры. Первым был вождь, самый храбрый, достаточно сильный, чтобы встретить любую опасность, и достаточно умный, чтобы разоблачить любой заговор: борьба за власть не представляет собой ничего нового, она существовала с начала времен. Став во главе племени, вождь брал на себя ответственность за безопасность и процветание своих людей в вещном мире. Потом на место самых сильных пришли самые хитрые, власть стала передаваться по наследству, и вожди сделались предтечами всех на свете королей, императоров и тиранов.
Шаман был важнее вождя. Еще на заре цивилизации наши предки чувствовали, что миром правит неведомая сила, способная давать и забирать жизнь, но не понимали, откуда она исходит. Едва научившись любить, люди стали искать разгадку тайны бытия. Первыми шаманами были женщины, ибо только женщина способна давать жизнь. Пока мужчины охотились и ловили рыбу, женщины посвящали себя тайнам мира. Носительницами Традиции становились лишь те, кто обладал соответствующими способностями, жил в уединении и, как правило, соблюдал целомудрие. Они оказывали воздействие на различных уровнях, поддерживая равновесие между вещным и духовным мирами.
Первые ритуалы были просты и незатейливы. Шаманка входила в транс при помощи музыки (в основном барабанов) и дурманящих зелий. Ее душа отделялась от тела и отправлялась в параллельный мир. Там она встречалась с душами растений и животных, живых и мертвых, существующими в одном мгновении, которое я называю Алефом, а Яо – ци. Оттуда шаманка черпала силы, чтобы лечить болезни, вызывать дождь, останавливать распри, читать послания природы и карать любого, кто становился между племенем и Единым. В те времена племена вынуждены были менять место обитания в постоянных поисках пищи, и потому не могли строить храмы и алтари. Для них существовало лишь Единое, в чреве которого они могли укрыться, чтобы выжить.
Со временем должность шамана, как и положение вождя, сделались предметом торга и борьбы. Пока здоровье и безопасность племени зависели от природы, шаманки пользовались огромным авторитетом, едва ли не большим, чем вожди. Но в какой-то момент (скорее всего, после появления земледелия, положившего конец кочевой жизни) мужчины узурпировали у женщин эти функции. Сила взяла верх над гармонией. Дар шаманок утратил свою ценность; главным для людей стала власть.
Далее шаманизм – теперь исключительно мужской – превратился в социальный институт. Появились первые религиозные учения. Общество изменилось, сделалось оседлым, но почтение к вождю и шаману навсегда укоренилось в человеческой природе. Сознавая это, жрецы объединялись с правителями ради того, чтобы держать народ в повиновении. Тех, кто решался оспаривать земную власть, стращали небесной карой. Тогда женщины постепенно начали возвращать утраченные позиции, ибо лишь они умеют избегать конфликтов. И однако стоило им явить свою силу, как их называли развратными еретичками. Власть почуяла в них угрозу не колеблясь отправляла таких женщин на костер, забивала камнями или отправляла в изгнание. Женские культы были утрачены; нам известно лишь то, что на большинстве магических артефактов, обнаруженных археологами, изображены богини. Пески времени поглотили древние знания, а тайные обряды утратили свою силу. Остался только страх перед небесами.
Вот и теперь шаман, перед которым я стою, это мужчина, хотя у меня нет никаких сомнений, что старухи, с которыми осталась Хиляль, обладают не меньшей силой. Я не подвергаю сомнению его право проводить ритуал, ибо в каждом из нас есть женское начало, и чтобы войти в контакт с неизведанным, достаточно найти его в себе. Меня эта встреча не воодушевляет совсем по другой причине: уж я-то знаю, насколько человечество отдалилось от Божественного Замысла.
Шаман разводит костер в ямке, чтобы защитить пламя от ветра, кладет у костра бубен и открывает бутылку с какой-то жидкостью. Сибирский шаман – кстати, само слово происходит из этих мест – ведет себя точно так же, как паже в джунглях Амазонки, мексиканский эчисеро, африанский кандомбле, французский спиритуалист, индеец-курандеро, австралийский абориген, католик-харизматик или мормон из штата Юта.
Самое удивительное во всех существующих магических традициях то, что они пребывают в вечном конфликте друг с другом. Расстояния и расовые различия – атрибуты вещного мира, миру духовному они незнакомы. Как сказала Великая Мать: «Порой мои дети имеют глаза и не видят, имеют уши и не слышат. Я призываю тех, кто не слеп и не глух. Тех, кто готов взять на себя ответственность хранить Традицию, пока мое благословение не вернется на землю».
Шаман принимается бить в бубен, постепенно ускоряя темп. Он обращается к Яо, и тот немедленно переводит:
– Он не называет это ци, но, как я понимаю, ци должно прийти с ветром.
Ветер крепчает. Я прилично экипирован, – специальный анорак, перчатки, теплая шерстяная шапка и шарф, намотанный до глаз, – и все равно мне холодно. Нос потерял чувствительность, усы и борода покрываются инеем. Яо сидит на земле, поджав ноги. Я пытаюсь последовать его примеру, но мышцы тут же затекают и начинают нестерпимо ныть, к тому же сквозь тонкую ткань брюк проникает пронзительный холод.
Языки пламени пляшут в яме, не пытаясь вырваться наружу. Бубен беснуется в руках шамана, заставляя мое сердце биться в такт. У бубна нет дна, чтобы духи могли беспрепятственно пройти в наш мир. В афро-бразильской традиции жрец или медиум позволяет собственной душе выйти из тела, чтобы пустить на ее место гостя из иного мира. Впрочем, у бразильских шаманов нет понятия о том, что Яо называет ци.
Роль безмолвного созерцателя не для меня. Я закрываю глаза, освобождаю сознание, заставляю сердце биться в унисон бубну, но порывы ледяного ветра не пускают меня дальше. Открыв глаза, я вижу в руках шамана пучок перьев какой-то местной птицы. В мифах всех без исключения народов пернатые – посланцы богов. Они помогают шаману призывать духов.
Вслед за мной открывает глаза и Яо; один шаман продолжает погружаться в транс, ничего не замечая вокруг. Ветер завывает все громче. Я стучу зубами, а старый колдун будто вовсе не ощущает холода. Ритуал продолжается. Шаман отпивает зеленоватой жидкости из бутылки и протягивает ее Яо, китаец тоже делает глоток, прежде чем передать питье мне. Из уважения я следую его примеру и, пригубив сладковатое хмельное зелье, возвращаю бутылку хозяину.
Шаман неистово бьет в бубен, прерываясь лишь для того, чтобы чертить на земле загадочные символы, похожие на письмена давно исчезнувших племен. С его губ срываются странные возгласы, похожие на гортанные птичьи крики. Он бьет в бубен все быстрее и громче; ветер вдруг стихает, а с ним отступает и холод.
Свершилось. В мир вошло то, что Яо называет ци. На нас нисходит умиротворение. Теперь шаман совсем не похож на человека, который правил нашей лодкой. Он выглядит моложе, черты его стали более тонкими, почти женственными.
Шаман и Яо беседуют по-русски, не обращая на меня внимания. Горизонт светлеет, и восходит луна. Я провожаю светило в новое путешествие по небу и смотрю, как серебряные лучи играют на неподвижной озерной глади. Слева светятся огни нашего поселка. Меня охватывает безбрежный, всеобъемлющий покой. Еще совсем недавно я и представить не мог, что мне может быть так хорошо. На этом пути меня поджидает немало неожиданностей; вот бы все они были такими приятными.
Наконец шаман через переводчика спрашивает, зачем я здесь.
– Я сопровождаю друга, который обещал сюда вернуться. Еще я пришел для того, чтобы отдать должное вашему искусству. И вместе с вами прикоснуться к тайне.
– Ваш друг ни во что не верит, – заявляет шаман через Яо. – Он уже несколько раз говорил со своей женой и до сих пор сомневается. Бедняжка! Вместо того чтобы идти с Богом и спокойно ждать нового возвращения на землю, ей приходится торчать здесь и утешать своего маловерного мужа. Она готова променять горнее тепло на сибирский холод во имя любимого, который не хочет ее опускать.
Пока Яо переводит, шаман смеется.
– Почему бы вам не объяснить ему, что происходит?
– Я пытался, но он, как большинство людей, которых я знаю, отказывается принять то, что привык считать утратой.
– Эгоизм чистой воды.
– Вот именно, эгоизм. Люди вроде него готовы остановить время или даже пустить его вспять, лишь бы души возлюбленных всегда оставались подле них.
Шаман снова разражается хохотом.
– Когда его жена ушла в другую вселенную, он убил Бога. Он будет возвращаться сюда снова и снова, чтобы поговорить с ней. Он не просит, чтобы я помог ему лучше понимать мир. Он хочет, чтобы все соответствовало его представлениям о жизни и смерти.
Ознакомительная версия.
