Ознакомительная версия.
— Не знаю, мама. Какое-то затмение нашло, точно внутри что-то взорвалось. Так захотелось справедливости! Как воздуха! И ни о чем я не жалею. Уехала бы Алена тайно, хвостом махнув, Глеб страдал бы, Борис мучился, и мы с вами, глядя на них, плакали. А что вышло? Некогда им было страдать, надо меня из КПЗ вытаскивать. Ох и компания там! Кроме того, мальчики не могли побить Алену, а она заслуживала! Всякая сучка заслуживает пинка под хвост! Сучки об этом даже мечтают!
Свекровь подумала: посидев недолго за решеткой, Лена нахваталась там вульгарных выражений.
2004 г.Конфликт хорошего с лучшим
Рассказ
Мы с мужем смотрели по телевизору старый советский фильм. Заглянула старшая дочь, ей девятнадцать лет, бросила взгляд на экран, хмыкнула:
— Мура! Конфликт хорошего с лучшим!
— Думаешь, в жизни так не бывает? — спросила я.
— Конечно нет! Правда борется с ложью, добро со злом, правое с левым, белое с черным. А это, — указала она пальцем на телевизор, — прекраснодушные сказки.
— Максималистка, — буркнул муж, когда дочь ушла. — Ты была такой же. Возможно, и суровее.
Он хорошо знал о моих отношениях с мачехой, а детей в подробности я не посвящала.
В родном городе я не была двадцать шесть лет. Как уехала в институт поступать, так и не возвращалась. Из-за мачехи. Моя мама умерла, когда я училась в девятом классе. Через год отец женился на Светлане Петровне. О ней все отзывались очень хорошо — добрейшая, прекраснейшая женщина. Но будь она из чистого золота и бриллиантов, маму заменить мне не могла. А отец легко замену нашел!
У нас не было конфликтов или ссор — только холодное мирное сосуществование в течение полугода. И потом внешне приличия соблюдались. Я вышла замуж, папа приезжал к нам. Подросли дочери — проводили у него и у бабушки Светы, кстати, моей тезки, каникулы. Она присылала нам гостинцы — сушеные грибы, варенье. Если трубку, когда я звонила, поднимала Светлана Петровна, она здоровалась и тут же говорила: «Сейчас позову папу» или «Папы нет. Что ему передать?» А с моим мужем болтала подолгу.
Мачеха умерла, мы приехали на похороны. Надеялись убедить отца продать дом и переехать к нам. Я поразилась тому, как все в родных местах постарело, не только люди, но и сам городок обветшал. Прядильный комбинат и ткацкую фабрику закрыли, работы нет, молодежь разбегалась, здания давно не ремонтировали, скверы поросли бурьяном.
На поминках проникновенно говорили о замечательных качествах Светланы Петровны. Отец плакал. Я понимала: старенький, несчастный, но все-таки не могла про себя не упрекнуть. Когда умерла мама, он слез не ронял.
Светлану Петровну за глаза я величала счетоводом — она работала в домоуправлении бухгалтером. Отец — инженер-путеец, давно на пенсии. Словом, семья очень скромная, не выдающаяся. Но на похороны пришло неожиданно много народу. После кладбища люди стояли во дворе, ждали своей очереди к поминальному столу. Входили по двадцать человек. Только отец, я, мой муж и дочери не вставали из-за стола. Какие-то женщины меняли посуду, приносили закуски, приглашали очередную группу. Говорились поминальные тосты, не чокаясь, выпивалась водка, закусывали кутьей и блинами, потом еще слова и горячие блюда, чай с пирожками — одна группа находилась за столом минут тридцать — сорок. Некоторое время на уборку — и входила новая партия.
От мелькания лиц, тарелок, стаканов, нарезанной колбасы и салатов, от скорбной, но ритуально четкой последовательности действий и слов — бесконечных «земля пухом» и «вечная память» — у меня заболела голова. Во время очередной пересменки я вышла из-за стола, чтобы выпить таблетку.
Меня остановил какой-то мужчина:
— Света, не узнаешь меня? Я Витя Шумаков, мы раньше по соседству жили. Ты меня еще в армию провожала.
Узнать в лысом полноватом мужчине вихрастого и шклявого Витю было совершенно невозможно. Проводы в армию всегда были у нас большим событием, почти как свадьба или те же поминки. Если парень-призывник не имел девушки, которая его провожает и как бы невеста почти, то он в глазах народонаселения выглядел неполноценным. Я вспомнила, что играла такую роль четверть века назад на Витиных проводах. Кажется, мы даже целовались у военкомата.
— Ты бы меня на улице встретил, — ушла я от ответа, — тоже бы не признал. Ведь не помолодели.
— Нет! — возразил Витя. — Ты мало изменилась. Но у меня все хорошо, — почему-то стал он оправдываться. — Правда, замечательно. Жена, дети, работаю на железной дороге.
— Ага, — кивнула я.
Витя был десятым или двадцатым, с кем я заново знакомилась, и решительно не знала, о чем говорить. Все мысли были заняты отцом, его здоровьем, далеко не богатырским.
— Я по делу, — торопливо сказал Витя, будто понял мое настроение. — Вот возьми, наверное, ты не знаешь. — И протянул перевязанную бечевкой стопку. — Это письма. Ну, ты сама поймешь. До свидания!
И ушел. Я пожала плечами, сверток на полку положила, нашла таблетку, вернулась к столу.
Когда вошла в комнату, увидела своих, сидящих в торце стола, меня больно укололо чувство неединения с ними. Обе дочери зареванные, с распухшими носами, у мужа лоб в хмурых морщинах, про отца и говорить нечего — совсем жалкий. А я… искренней глубокой скорби я не испытывала, только голова раскалывалась.
Через два дня муж и девочки уехали, а я осталась уговаривать отца переехать к нам. Папа решительно отказывался, твердил:
— Хочу здесь жизнь закончить. Тут могилки моих дорогих жен, Гали и Светы, буду за ними ухаживать.
Кладбище от нашего дома далеко, но добираться удобно. Сел на автобус — и до конечной. Ездили мы с отцом на кладбище каждый день. Я сидела на скамеечке у маминой могилы, пока отец стоял над свежим холмиком с венками Светланы Петровны. Потом он приходил к маме, а я торопливо шла к воротам, ждала отца у выхода. Потому что слушать его беседы с мертвыми не было никаких сил. Он говорил с мамой как с живой, будто не виделся с ней со вчерашнего дня:
— Здравствуй, Галочка! Вот я пришел. Новостей особых нет, ночью заморозки обещают. Да, внучки звонили! Я Светлане Петровне забыл сказать, голова садовая. Твою оградку мы с ней прошлой весной красили. А теперь мне две оградки красить. Серебрянка еще осталась, но я думаю бронзовой прикупить. По низу от поребрика черной, потом бронзовой, а пики на ограде серебрянкой. Мне кажется, красиво будет. Сейчас вот и Свете рассказывал, советовался. Веночки у нее на могиле как свежие…
Я понимала, что папа то ли от горя, то ли от старости слегка тронулся умом. Но с другой стороны, это его помешательство напоминало спасительный кокон. Вырви его оттуда — и сердце разлетится на кусочки от боли.
У меня отпуск, а делать решительно нечего. Под «делами» мы обычно понимаем срочную и не терпящую отлагательства работу. Таковой не имелось. Но там, где есть дом, хозяйство, женским рукам всегда найдется занятие. Я начала генеральную уборку с элементами ремонта. В каждой комнате по очереди белила потолки, мыла стены, перетряхивала содержимое шкафов. Отцу моя бурная деятельность была не по душе, хотя по мере сил он помогал. Вещи, что я приготавливала на выброс, он тайком уносил в сарай и прятал.
Стопка писем, которую передал мне Витя Шумаков, не затей я большую уборку, наверняка потерялась бы, ведь я о ней совершенно забыла. Какое отношение ко мне имеют чужие письма? Оказалось — самое непосредственное!
Это были письма Вити ко мне из армии. И я ему отвечала!
То есть какая-то самозванка мое имя присвоила и строчила Вите послания! Очковтирательница! Лгунья! Аферистка! Пусть это было в прошлом столетии, все равно противно!
Но когда я вчиталась, гнев мой растаял. Не могла оторваться. Их было много, за полтора года. Я сидела среди ведер с водой и побелкой, разбросанных вещей, одетая для малярных работ, и жадно читала. Заглянул отец, напомнил, что пора ехать на кладбище.
— Поезжай один. Справишься?
— Конечно! — Он даже обрадовался. — Ты, дочка, считаешь меня беспомощным, и напрасно! Вот увидишь, какой я еще молодец!
— Ладно, молодец, не забудь палку взять и, если в автобусе место уступят, не геройствуй, садись!
Папа ушел, я вернулась к чтению писем.
Вите Шумакову очень плохо было в армии. Он не жаловался, описывал солдатские будни, но между строчками безошибочно угадывалось жуткое отчаяние. Всего не процитируешь, но мороз по коже пробирал от слов:
«Вчера мыли туалет, скоблили бритвами, меня два раза стошнило», или: «Один парень у нас повесился. Хорошо ему, отмучился», еще: «Мне иногда не верится, что где-то есть, была, другая жизнь. Там книжки читают и девушки в легких платьях. Как на Марсе. Не верю, что попаду на Марс».
Как бы «я» слала ему очень хорошие ответы. Успокаивала, призывала потерпеть, рассказывала смешные истории и говорила, что с нетерпением жду его писем.
Ознакомительная версия.
