Неожиданно в боковом проходе с откидного места поднялся большого роста человек. Весь в черном, с огненным взором, он выпятил огромное пузо и громогласно вопросил:
— Позвольте! Если нет прошлого, значит, нет греха?
Зал обалдел от такого вывода, глянул на бородатого человека, который доставал в это время из-под свитера огромный крест, затем на докладчика.
— Конечно! Греха нет, есть только миф о нем.
— Выходит, и первородного греха не было? — пробасил человек, и теперь некоторые в нем признали настоятеля местного храма Пресвятой Богородицы отца Исидора. Те, что посещают.
Иван закрыл глаза, и залу на миг показалось, что уголки его губ дернулись в улыбке… Или в раздражении…
— Ну какой первородный грех, батюшка… Где он состоялся и в каком году?.. Это похоже на историю господина мэра, рассказанную давно и перезаписавшуюся миллионы раз. Это как миллионная копия на старой кассете. Фон слышен, а текст песни разобрать невозможно. Вы же сами, батюшка, под такую музыку танцевали с барышнями в бытность юношей.
Отец Исидор перекрестился:
— И в Бога не веруете?
— Позвольте, — Иван открыл глаза и жестко ответил: — Этого я не говорил!
— Значит, признаете Господа нашего Иисуса Христа?
— Да ни в коей мере!.. Я по рождению мусульманин.
— Ага, Аллах ваш господин? — почему-то обрадовался батюшка.
— И не Аллах. Я воспитывался в еврейской семье, знаю хибру и каждое воскресенье ел рыбу-фиш!
— Значит, Яхве?
— Ничего это не значит.
— Так в кого же вы верите?
— В Бога.
— В какого?
— Вам Бог этот незнаком.
— Уж не в себя ли? — почти издевательским тоном поинтересовался отец Исидор. — Не себя ли вы в Мессии провозгласили?
— У меня есть миссия, но я не Мессия. Да и со мной вы уже знакомы.
— Какая миссия? — не унимался батюшка.
— Рассказать людям о вере.
— О какой?
— Вера, которая единственная правильная.
Народу надоела эта дискуссия на двоих, в зале заулюлюкали, даже посвистывать стали.
— А батюшки вчера не было! — заявил кто-то.
— Подосланный!
— Опиум! — вспомнила тетенька что-то из кинофильма.
— Отец Исидор вовсе не подосланный, — пояснил Иван. — Как истинно верующему в Христа, билет ему дал ваш мэр. Выискал, так сказать, резерв.
В зале опять засмеялись. Осветитель, решив поддержать шоу эффектом, повел световой пушкой по зрительским рядам и залез пронырливым лучом на балкон.
Здесь и разглядел Иван странных молодых людей в одинаковых костюмах, почти одинаковых с лица. Все востроносые, с тонкими поджатыми губами. Они сидели почти не шевелясь, все как один уложив руки на колени, будто примерные школьники. Лишь иногда головы их подергивались, будто от неудобных воротников рубашек.
Настя тоже приметила полный людьми балкон и затряслась от ужаса.
Луч света закончил свои скитания по залу и вновь высветил физиономию человека-ксилофона.
— Конечно, Бог есть! — продолжил Иван. — Как без Бога. Разве важно имя его? Или безымянность?
— А заповеди? — развел руками батюшка.
— Ну не ваши же десять заповедей содержат мир! Да и верить ли нам в Скрижали?
— А во что? — неожиданно спросил губернатор. Ему очень хотелось, чтобы жена вернулась на место, а ее позор каким-нибудь образом забылся.
— В то, что смерти не существует!
— Вы этого не доказали!
— Ну, если наши сущности в основе своей неизменны, а прошлого и будущего не существует, то и смерти нет!
— Гипотеза! — выкрикнул кто-то недовольный.
— Сейчас я вам приведу пример, — улыбнулся человек-ксилофон.
Но здесь на балконе произошел какой-то шум, то ли дрался кто-то, покрикивая и постанывая, то ли еще что. Зрители партера не могли видеть, что случилось там, на дешевых местах, но Жагин за кулисами дал команду осветить ситуацию, подать на балкон тридцатипроцентное освещение.
Человек-ксилофон осекшись на полуслове, Настя с искореженным от ужаса лицом, конферансье Шарманский, вспомсостав и импресарио зачарованно наблюдали, как молодые люди в одинаковых костюмах вдруг стали терять востроносые человеческие очертания, постепенно превращаясь в птиц.
— Викентий… — почти безмолвно, одними губами проговорила Настя.
В зале не понимали, что происходит там, наверху. Интересовались: что случилось?
— Мордобитие? — вопрошали. — В чем заминочка?
Но через несколько мгновений лавина черных птиц в красных шапочках рухнула на зал. Часть пернатых вцепилась в волосы зрителям, вырывая растительность клочьями, а другая, более активная, устремилась к сцене. Во главе с вожаком часть стаи дятлов набросилась на человека-ксилофона и принялась неистово клевать его деревянную плоть. И не полироль брызнула на пол из расколов и трещин в карельской березе, а самая настоящая кровь. В зале завизжали женщины, а мужчины лишь одурело отмахивались.
— Сатана пришел! — возвестил громовой голос отца Исидора. — Сатана здесь правит бал!!!
Но на этом месте одна из птиц спикировала к служителю культа и в полете надорвала батюшке ухо, и он замолчал, удивленный. Просто замер столбом.
В зале и на сцене творилось невообразимое. Люди были дезориентированы, отмахивались от птиц сумбурно, ожидая атак со всех сторон. Птицы расклевали все лампочки в центральной люстре, а потом и во всей филармонии, и воцарилась полная темень. Возникло ощущение, будто конец света наступил. Некоторые мужчины от страха икали, а все женщины до единой визжали, охваченные общим ужасом. Дятлы, хорошо ориентируясь в темноте, вырывали из их ушей серьги и исчезали до следующей атаки. Мужчин просто клевали куда придется. Кто-то заорал во все горло:
— Мой глаз!!!
А на сцене, теряя кровь, глухо стонал человек-ксилофон. Изо всех щелей его раненого организма продолжала течь кровь. Руки, на которых он стоял, теряли силу, и казалось, что инструмент вот-вот рухнет, завалится, подломившись. Настю птицы почему-то не трогали, но она едва держалась на трясущихся ногах, закрыв лицо руками, наполненная бесконечным ужасом. Лишь один Жагин страха не испытывал, ловко уворачивался в темноте от дятлов, а некоторых умудрялся ловить руками — и тотчас об стену. Прикрывая ладонями почти лысый череп, он добрался до человека-ксилофона и, крепко взяв Настю за руку, тряхнув ее сильно, велел им играть самую что ни на есть напряженную музыку.
— Да-да, — растерянно отозвалась девушка.
— Играйте же! — разозлился Жагин и, поймав жирной рукой красноголовую птицу, оторвал ей башку. — Боритесь!!!
Настя взмахнула молоточками, а Иван, собравшись с силами, придал музыке одухотворенность. Настя почему-то заиграла Вагнера, и на сей раз музыка не потекла, а рухнула в зал лавиной еще большего ужаса, охватывая и людей, и птиц. Раненые, истекающие кровью люди завыли, замотали головами, а птицы рухнули между рядов, потеряв ориентацию. Валялись с открытыми клювами и лапами дергали.
Жагин, заткнув уши, прокричал:
— Действует!
Здесь глухой осветитель зачем-то вновь включил свою пушку и направил луч света в зал. Среди месива людей и птиц он вдруг отыскал дятла, усевшегося на голову отцу Исидору, совершенно не восприимчивому к общей панике, но стоящему колоссом в задумчивости глубокой. Дятел в свою очередь широко открыл клюв и… Истонченный до частоты, которую не слышит человеческое ухо, птичий голос, наполненный деструктивной магией, разрушил музыкальные гармонии ксилофона и воцарился над происходящим настоящим кошмаром.
Иван никогда не испытывал такого ужаса. Даже когда их с родителями автомобиль на огромной скорости влетел под экскаватор, смявшись при ударе по самые двери. Иван каким-то образом сумел сгруппироваться, почти мгновенно сложился на заднем сиденье. На него упали какие-то то ли шары, то ли мячи, достаточно тяжелые, с помощью таких они тренировались на занятиях по борьбе, укрепляя широчайшие мышцы спины. А потом он понял, что это головы его отца и матери. Тогда его и объял ужас. Он не мог кричать, не мог шевелиться. Просто сидел, обхватив родные головы, пока спасатели в течение трех часов доставали его из-под экскаватора. За ним тогда приехал друг отца и тренер Ивана косоротый Палыч. Он у него три месяца прожил, потом в общежитие переехал в спортивное.
И сейчас Иван потерял мысль и ощущение времени. В его мозгу вертелось лишь слово «антиматерия». Я — Вера!
Только на глухого осветителя Лаврентия Сергеевича голос хитрой птицы не действовал никак. Старик почуял, что все это безобразие происходит от этой пернатой дряни. Он не мог такого допустить в месте, где проработал четверть века, за что был удостоен японского слухового аппарата, который и сбыл за литр самогона на местном рынке по причине полной ненадобности. Работник сцены сноровисто спустился из световой ложи и по боковому проходу зашагал к источнику массового безумия. Ему удалось подкрасться незамеченным к дятлу, увлеченно поющему сатанинскую песнь. Лаврентий Сергеевич схватил тварь за горло, но красноголовый оказался на диво сильным и, словно жиром намазанный, вырвался из стариковских объятий, уронив перо прямо ему в руки, глянул злобно и, казалось, разумно, а затем, вспорхнув под потолок, кликнул дважды, созывая своих сородичей. Через минуту стая очухавшихся птиц черным вихрем взлетела под потолок, сделала два круга над партером и унеслась в вентиляционную шахту.
