Бифитер ничего не ответил.
Тогда главный страж взял ручку и принялся катать ее между пальцами.
— Правда, в самом начале была эта злосчастная фотография вас с мармозетками. Но, к счастью, больше ее никто не публикует, поскольку мы позволили журналистам фотографировать зверей из Тауэра. Почему, кстати, получился такой кадр?
Бифитер сглотнул комок в горле.
— Эти обезьянки так себя ведут, когда пугаются, — сказал он.
— Понятно.
Последовала пауза.
Главный страж заглянул в свою папку.
— Однако, — продолжал он, — все же имеется пара нареканий. Я прекрасно знаю, что посетителям только дай пожаловаться, но на замечания придется обратить внимание. Первое касается пингвинов. Когда они вернутся от ветеринара?
Бальтазар Джонс поскреб бороду.
— Да теперь уже вот-вот, — ответил он.
— Отлично. Чем скорее, тем лучше, — сказал главный страж, постукивая по столу ручкой. — Мне не нравится вид пустого загона. Создается впечатление, будто птицы сбежали, как та бородатая свинья из Лондонского зоопарка. Сборище дилетантов. Вторая жалоба поступила от жителей крепости, она касается странствующего альбатроса. Похоже, некоторые стражи не спят по ночам, потому что он постоянно кричит, это нервирует других птиц, после чего к ним подключаются обезьяны ревуны. — Он откинулся в кресле, положив локти на подлокотники. — Лично меня и пушками не разбудишь, однако не все обладают подобными способностями.
— Я разберусь с альбатросом, — пообещал Бальтазар Джонс.
— Рад слышать. Продолжайте работать так же хорошо. Я не хочу получить нагоняй из дворца, если что-нибудь случится.
Вернувшись в Соляную башню, Бальтазар Джонс вывалил из карманов на кофейный столик кучку яблок и семечек. Он не стал включать свет и задергивать занавески, а просто уселся в темноте на диван. Глядя на бледный серп луны, он снова задался вопросом, где сейчас его жена. В конце концов он поднялся, чтобы приготовить себе тост, вернулся в гостиную и зажег свет. Пока он ел, его взгляд упал на переднюю часть лошади, которой он так и не удосужился пришить уши. Отвернувшись от нее, он заметил фотографию Милона с бесценным аммонитом в руках, который мальчик нашел, когда они ездили в Дорсет охотиться за окаменелостями. Бифитер опустил глаза, но взгляд уперся в туфли жены.
Так и не поужинав толком, он затопал вверх по мертвенно-холодной винтовой лестнице, и ему было уже наплевать, что он поднимается по тем же самым ступеням, по каким ходил шотландский король тринадцатого века. Он наполнил себе ванну, но, лежа в воде, думал только о своей ужасной тайне и о том, что скажет Геба Джонс, если когда-нибудь об этом узнает. В итоге он так расстроился, что больше не мог оставаться в ванне и вылез из воды.
Когда он уже переоделся в пижаму, то поглядел на кресло у окна, в котором спал всю предыдущую неделю, с тех пор как нашел письмо от жены. Поняв, что не выдержит еще одной ночи в скрюченном положении, он лег на свою половину кровати и погасил свет. Сон не шел к нему, потому бифитер протянул руку и пошарил в темноте по постели. Его пальцы в итоге наткнулись на то, что искали. Притянув к себе белую ночную рубашку, он зарылся в нее лицом и вдохнул. Он так и сжимал рубашку, когда спустя несколько часов очнулся от сна, в котором Геба Джонс лежала рядом с ним, и стрелы одиночества снова больно пронзили сердце.
Бифитер сбежал от них в ванную комнату, посидел на краю ванны, все оттягивая момент возвращения в постель. Пока он глядел в пол, на глаза ему попался обрывок побуревшего салата, лежавший на коврике. Он внезапно осознал, что уже неделю не видел Миссис Кук, и холод стиснул сердце при мысли о ней.
Миссис Кук была не просто черепаха, а потомок черепахи, которая когда-то принадлежала капитану Куку. Исследователь только взглянул на поразительный узор на ее панцире, и тут же перенес черепаху на борт «Резолюшн», и пустил ее гулять по палубе. В 1779 году, когда корабль прибыл на Гавайи во время праздника, посвященного одному полинезийскому божеству, многие местные жители ошибочно приняли йоркширца за само божество. Пытаясь их разубедить, он отдал им самое ценное, что у него было, — черепаху, талисман своего корабля.
Почти через год черепаху, которая от природы имела склонность уходить и прятаться, заметил на берегу моряк с пришедшего ненадолго корабля. Уверенный, что черепахи приносят удачу на море, он прихватил ее с собой и, когда паруса уже были поставлены, торжественно представил своим товарищам. Черепаха сделалась гордостью судна, и по вечерам ее хозяин пересказывал истории о том, как моряки, у которых на борту была черепаха, сколачивали огромные состояния.
Однако корабль сбился с курса, и скоро команда прикончила все запасы. Голодающие люди начали поглядывать на черепаху с гастрономическим интересом. Один из них даже объявил, что на самом деле удачу морякам приносят черные кошки на борту. Другой его поддержал, и в итоге вся команда согласилась, что их товарищ ошибался.
На следующий день на корабль напали пираты. Когда моряка под дулом пистолета заставили перейти на борт чужого корабля, он прихватил с собой ведро, в котором лежал опороченный судовой талисман. Моряку поручили готовить еду, и он старался, чтобы каждое его блюдо получалось настоящим кулинарным шедевром, особенно учитывая ограниченные запасы галет на борту. Когда же корабль в итоге прибыл в Плимут, ему вернули свободу, и он возвратился домой, в Южный Уэльс, вместе со своим ведром. Он показал черепаху жене, и та сколотила небольшое состояние, демонстрируя ее добрым жителям Говера, которые отказывались верить в существование животного, носящего свой дом на спине.
Бальтазар Джонс зашевелился, прижимаясь бородатой щекой к хлопчатобумажной ночной рубашке жены. Просыпаясь, он каждый раз ощущал боль от отсутствия Гебы, но сейчас, пока он лежал с закрытыми глазами, он чувствовал что-то еще. Как только он вспомнил об обрывке подгнившего салата на коврике в ванной, глаза сами открылись.
Откинув старенькое одеяло, он сунул ноги в шлепки в шотландскую клетку. Затягивая халат на мягком холме живота, он принялся искать животное, которое многие поколения Джонсов считали матриархом семьи. Для начала он заглянул в сушильный шкаф, который держал приоткрытым, чтобы черепаха могла туда заходить, иначе пронизывающий холод Соляной башни обрек бы беднягу на кромешную спячку. Он заглянул во все ее излюбленные места в ванной комнате: проверил за туалетным столиком и за корзиной для грязного белья. Но обнаружил там только паутину, которая успела появиться с тех пор, как ушла Геба Джонс.
Он спустился по винтовой лестнице в гостиную и заглянул в пространство между спинкой кровати и закругленной стеной. Там что-то лежало. Однако когда он направил луч фонарика в пыльную темноту, то нашел всего лишь мяч. Отодвинув в сторонку мольберт жены, стоявший у книжного шкафа, он не обнаружил ничего, кроме одинокого черного носка. Тогда он поднял переднюю часть пантомимной лошади — идеальное место, чтобы спрятаться. Только под лошадью оказались всего лишь уши, пришить которые он никак не мог себя заставить.
Бальтазар Джонс опустился в кресло, схватившись за голову, силясь вспомнить, когда видел черепаху в последний раз. Он помнил, как на прошлой неделе приходила доктор, помнил артритный хруст суставов, когда рептилия поднялась на ноги, однако никак не мог вспомнить, видел ли ее после. Он встал и пошел обратно тем же путем, каким пришел, высматривая следы помета. В седьмой раз заглянув под кровать, он сел на пол, привалившись спиной к буфету, чувствуя себя в этом мире абсолютно одиноким.
Преподобный Септимус Дрю сидел в ванне, сдобренной маслом чайного дерева, и тер пальцем между бледными пальцами ног. Подобная дотошность была продиктована не столько убеждением, что чистота ближайшая родственница благочестия, сколько уверенностью, что профилактика лучше лечения. Хотя он не так часто попадал под дождь, как бифитеры, он все же опасался подцепить грибок, который пышно расцветал у них под коленями. Капеллан лежал в ароматной воде, и его мысли то и дело возвращались к только что полученному приглашению, и он снова задавался вопросом, есть ли у него реальный шанс получить премию за эротическую прозу. Поскольку никогда в жизни он не занимал призовых мест, он выбросил из головы всякую мысль о победе и закрыл глаза.
Он заново переживал поход по музею Вестминстерского аббатства в компании Руби Дор, когда в дверь дома постучали. Он поднялся из ванны шумно, как кит, расплескивая воду по сторонам, в надежде, что это пришла хозяйка таверны. Завернувшись в халат, капеллан прошлепал в одну из пустых спален в передней части дома, прижался лбом к холодному стеклу и присмотрелся. У него на крыльце стоял йомен Гаолер. Капеллан избегал его с того дня, как йомен Гаолер попросил его об экзорцизме. Он уже собирался спрятаться за занавеску, когда бифитер поднял голову, и их глаза встретились. Притворяться, будто его нет дома, как он делал предыдущие три раза, было поздно, поэтому капеллан опустил окно и крикнул:
