— Господин Юдин, — окликнул князь.
— Он самый. — Взглянул спокойно и доброжелательно. Улыбнулся. — А где ваш перевязанный напарник?
— Напарник рядом, и товар тоже, но мы договаривались… Извините, конечно, но…
— Пустяки. Все правильно, — Юдин вынул из кармана пачку денег, — нет проблем. Покажите товар.
— Поехали к остановке. — Мышкин указал рукой направление.
Водитель увидел Михаэля с перевязанной рукой. Вышел из машины.
— Где вы такой чемоданище откопали? В салон не войдет. Давайте в багажник. Заедем куда-нибудь в закуток. Там и посмотрим. Тут менты шныряют. Лучше не рисковать.
— А далеко закуток?
— Можно в школу заехать.
— А где эта школа?
— Да вот через двадцать метров.
Заехали во двор. Остановились между корпусом и кочегаркой.
— Что-то детишек не видно. — Князь озабоченно покрутил головой.
— Сегодня воскресенье.
Вышли из машины. Водитель открыл багажник.
— Ну что у вас там? Показывайте.
— Магнето, катушки, прерыватели, поршневые кольца, конденсаторы, цепи — в общем, сами смотрите. — Князь открыл чемодан.
— А в рюкзаке что? — осведомился покупатель, и Михаэля странным образом напряг внешне безобидный вопрос. Точно таким же голосом спросил у него неприметный таможенник про содержимое красного рюкзака.
— Цепи.
— Покажите.
Помог снять рюкзак. Михаэль поморщился, словно ему было больно двигать больной рукой.
— Маловато, — бегло взглянул на содержимое рюкзака, — по телефону больше обещали. Тут на три куска вряд ли будет.
— А мы себя после кизеловского кидалова страхуем. Нужно будет — завтра еще столько же привезем.
Увлеченные демонстрацией товара, они не сразу заметили, как большой человек в светлом плаще вышел из кочегарки и остановился у них за спиной.
— Самая капризная в мире техника, и ни одной запчасти в розничной продаже. — Человек взвел курок пистолета вместо приветствия. — Запчастей йок, а она, падла, не заводится. Обшманай их, Колян. — Двинул стволом в их сторону. — И тихо стоять. Не дрыгаться. Один скок — и восемь дырок в требухе. Это ясно?
— Лицом к стене, — жестко приказал Колян, — ноги шире.
Вывернул им карманы.
— Вооружились, — показал Слону велосипедные цепи. — А бабки где?
— Я же говорил по телефону, кинули нас в Кизеле. — Лицо Мышкина оставалось непроницаемым, и только интенсивная игра желваками выдавала волнение.
— Что ты мне втираешь? — Слон подошел ближе. — А в Лысьве, Губахе, Гремячинске, Чусовой, Александровске тоже кинули? Ну-ка выясни, Колян, где они бабки заныкали.
— На колени, сучары!
Михаэль взглянул на князя и понял, что нужно подчиниться.
Они встали на колени.
— Скотчем обмотали для удобства.
Колян поднял велосипедную цепь, и князь вдруг схватился за левую половину груди и уткнулся лбом в холод бетонного фундамента.
Свистнула цепь, рассекая воздух, и опустилась на голову князя.
Заструилась по голове кровь, потекла на шею. Князь закатил глаза и сполз набок, хватая себя за сердце. Обильная розовая пена наполнила рот и тошнотворно сползла на подбородок.
— Сдох, что ли, с пересеру? — Слон брезгливо дотронулся носком ботинка до его виска.
— У него врожденный порок сердца, — сказал Михаэль и без разрешения встал с колен.
— Schlag ihn[33], — слишком четко для умирающего от сердечного приступа приказал князь.
И в следующее мгновение Мышкин молниеносно выполнил железный захват обеих ног врага с одновременным рывком на себя.
Слон раскинул руки, пытаясь удержать равновесие.
Удар Михаэля пришелся ему чуть выше уха. Глухо, точно в сырой кирпич, бахнул по черепу перебинтованный молоток.
Слон выронил пистолет и завалился на спину.
Колян бежал к машине. Он успел заметить, что рука Мышкина ближе к пистолету, чем его.
Ухватился за ручку двери, но открыть не успел. Михаэль догнал. Выбросил ногу выше плеча и, почти упав, приложился взъемом ступни под подбородок.
Безвольно мотнулась голова, подогнулись ноги, судорожно дернулось туловище, как это бывает при тяжелом нокауте, и Колян улегся параллельно кузову — головой под переднее колесо.
Встал, шатаясь, на четвереньки. Повертел головой, приходя в себя, и распрямился, опершись на капот машины.
Князь поднял с земли цепь, приблизился, подождал, когда поверженный противник займет вертикальное положение, и только тогда взмахнул рукой.
— Это тебе за колени.
Перевернул упавшего ничком, взглянул на его рассеченное цепью лицо и опустил занесенную для второго удара руку.
Второго удара не потребовалось.
…
— Тяжелые грабители нынче пошли, — кряхтел Мышкин, волоча обмякшего Слона в кочегарку.
Усадили рядышком. Обыскали. Забрали деньги. Основательно связали скотчем. Заклеили рты. Ополоснулись тухленькой водичкой из котла. Сели в машину. Михаэль освободился от ненужных теперь бинтов. Скрутил тампон, смочил йодом, прижег рану на голове князя, завел двигатель и выехал со школьного двора.
Вышли из машины у вокзала. Протерли на всякий случай рулевое колесо, рычаг коробки скоростей и дверные ручки. Спустили воздух из всех четырех колес. Бросили в лужу ниппели и ключи зажигания. Прошли сквериком до привокзальной площади. Наняли такси. Докатили до Березников. Получили в камере хранения багаж и успели в последнюю минуту сесть на проходящий поезд № 654 Соликамск — Свердловск.
* * *
Они сидели в комфортабельном двухместном СВ, пили водку, закусывали пахучим ресторанным гуляшом, плохо ощипанной, но очень вкусной курицей, любовались пролетающим за окном пейзажем и вели нескончаемый разговор.
— Михаэль! Вредный ты человек, но как ты ухитрился за пять лет так хорошо выучить неподъемно тяжелый для иностранца русский язык? Как? Ты же не просто хорошо говоришь, ты излагаешь гораздо лучше многих моих соотечественников, у тебя невероятно богатый для иностранца лексикон. Каким образом это удалось?
— Это надо у профессора Счастье спросить.
— Его фамилия Глюк?
— Genau[34]. Замечательный славист. Он дал мне два экземпляра «Войны и мира». Один на русском, другой на немецком. Ежедневно в течение двух лет я по шесть часов в день переводил текст, сличая страницы. И когда дошел до эпилога, я понял, что выучил язык. Так что спасибо Льву Толстому. А кроме того, я умышленно пять лет смотрел только русское телевидение, слушал только русские песни и общался только с русскоговорящими эмигрантами. Но почему я вредный? Объясни.
— Потому что… Слушай, тебе нужно обязательно прочесть книгу известного психолога и специалиста по общению Лилиан Гласс. Книга называется «Вредные люди вокруг нас и как с ними бороться». Главный тезис в очень приблизительном пересказе: человек, который заставляет вас усомниться в собственной значимости, в ваших способностях, отравляет вам жизнь. Порвите с ним! Дружите с полезными! Я знаю сотни толкований имен, но ты ухитрился назвать имя, о котором я ничего не знал, и заставил меня усомниться в собственной значимости. Помнишь, какое?
— Матильда Степановна не жаловала психоаналитиков.
— Помнишь! Молодец! Слушай, а почему я так быстро пьянею? Алкогольдегидрогеназы мало в организме?
— Зато у тети Вассы ее много.
— Это да. Славная женщина. Приняла на грудь бутылку водки и полведра пива — и хоть бы что. «Ой, наса, наса, наса!» Что это значит? Я мозги узлом заплел и не догадался.
— Когда ты схватился утром за сердце, я тоже «ой, наса, наса, наса», да еще эта пена изо рта. Ужас! Я видел, как ты играл желваками, но не понял, что ты таблетку жуешь. Думал, от волнения. Как ты догадался?
— Мужик не должен рассказывать про романы и драки, но я вынужден в виде исключения. Одна моя пассия — сочная дамочка, доложу я, — предохранялась именно этим средством. Пены, должен тебе сказать, как от морского прибоя. Я не поленился и прочитал инструкцию. Слушай. Нет, давай сначала выпьем.
— Давай! За нас!
Худой пес с поджатым хвостом стоял на полустанке.
— Когда я вижу бездомных собак, мне всегда стыдно за мою сытость. — Михаэль ампутировал куриную ножку, попытался открыть окно, но не успел. Поезд тронулся.
— В Германии нет бездомных собак?
— Нет.
— Ни одной?
— Ни одной.
— Вот сволочи!
— Кто?
— Мы, русские, — законченные сволочи, а я — законченная свинья. И объясню почему. Я имел право рисковать своей жизнью, но не твоей. А как тебе русская машина?
— Чудовищно.
— Не понял. Ты рядом с Майнцем живешь? А ты знаешь, что наши из немецкой деревни смотались на «жигуленке» к вам в университетскую клинику — ребенка на консультацию возили, — и ни одной поломки. А от Омска до клиники в Майнце — ровно пять тысяч пятьсот пятьдесят пять километров. По спидометру засекали. А ты говоришь, чудовищно.
