Ознакомительная версия.
Воспитанные в христианской вере, казаки несказанно удивлялись развращённым, по их мнению, понятиям камчадалов о пороках и добродетелях. Туземцы всё почитали за дозволенное, что могло удовлетворить человеческие желания и страсти. Не ставили в грех ни убийства, ни самоубийства, ни прелюбодеяния, ни обид, словом, заповеди Иисусовы были им неведомы. Более того, за великое преступление они считали избавить утопающего от гибели, ибо его брал к себе водяной дух, и, коли помешаешь, в следующий раз речной келе приберёт к рукам спасителя. Мыться в горячей воде, всходить на огнедышащие горы, точить ножи и топоры в дороге тоже считалось вопиющим грехом. В одном, пожалуй, камчатская вера сходилась с христианской: на том свете бедные будут жить беззаботно и в полной роскоши. После смерти многие камчадалы надеялись вновь обрести молодость и силу, и не по этой ли причине старики не боялись губить себя – топились, давились, морились голодом.
Атласов дивился невежеству камчадалов. Многие из них даже до ста не могли сосчитать, и грамоты у них никакой не было – только память стариков хранила древние предания, которые, однако ж, постепенно забывались потомками по причине не любопытства. Владимир Владимирович мечтал обратить этот народ к учению – молодые камчадалы были довольно смышлёны и всё схватывали на лету, значит, учение и них пойдёт!
– Народ тут дикий, а страна – богатая, сказочная, – сказал как-то напривале Иван Енисейский. – Всему тут дивуешься…
Только он вымолвил последнее слово, как рядом с ним зашевелились кусты и выпорхнули из-под них дивные птицы: ноги-руки человеческие, туловища в ярких перьях, на головах – хохолки, а лица-то, господи, страшнее не бывает – образины мерзкие, чудовищные!
Казаки за оружие схватились, а люди-птицы загалдели ровно чайки, копьями взмахнули. Тут кто-то из стрельцов и пальнул в воздух. Что тут сделалось! Невиданные пришельцы попадали на землю, уши прикрыли руками – бери их голыми руками как сибирскую птицу-дикушу.
– Что за невидаль такая? – удивился Атласов. – Если это люди, то отчего перья на них растут?
– Да это, братцы, наряды у них такие! – рассмотрел, наконец, Иван Енисейский. – Вроде распашных кафтанов, и на голове перья приделаны. А губы-то, губы, глянь, как вычернены! И в ушах серьги вдеты, ровно у баб. Вот так воины!
Но смеяться было рано. С птичьим криком с деревьев сорвалась ещё одна стайка туземцев. Они, упруго оттолкнувшись от земли, крепко встали на ноги и принялись воинственно потрясать копьями. У некоторых в руках сверкали остро отточенные ножи на длинных древках. Их соплеменники, лежавшие ниц, вскочили и, ободрённые подмогой, тоже бросились на казаков. И снова стрельцы выстрелили, и снова раздался вопль ужаса, и опять люди-птицы попадали на землю, не смея поднять голов.
– Это курильцы-айны, – сказали знающие камчадалы-проводники. – Они живут как птицы: по воде плавают, много рыбы едят, зверя морского ловят…
Курильцы повинились перед Атласовым за своё негостеприимство. Их тойоны неохотно – но куда деваться? – признали над собой верховенство неведомого им русского царя и согласились платить ясак. Правда, тут Атласов встал в тупик: айны не охотились на пушных зверей, пропитание им давало в основном море, и даже одежду они шили из крепкой рыбьей кожи. В большинстве селений курильцев из съестных припасов была только юкола.
Не смотря на заверения здешних тойонов, что люди-птицы не станут препятствовать казакам в их разведывании новой земли, каждый острожок приходилось брать боем. Курильцы не могли даже мысли допустить, что кто-то может быть сильнее и смелее их. Однако меж собой эти туземцы, не в пример тем же корякам, жили дружно.
Ерёмка Тугуланов, высланный как-то на разведку к одному из стойбищ, подсмотрел удивительное зрелище. К острожку подплыли на байдарках десятка три мужчин в ярких птичьих костюмах. Их головы были обриты спереди, волосы оставлены лишь на затылке, и они спадали на плечи длинными сальными прядями.
Высадившись на берег, пришлые уселись в круг и стали дожидаться сродствеников из стойбища. Те, узрев гостей, облачились в военное снаряжение и с плясками-песнями двинулись к реке. Гости тоже замахали копьями и направились к ним, натягивая против них луки, как бы угрожая войной. При этом и та, и другая сторона радостно улыбалась. А как они сошлись вместе, тут же принялись лобызаться, обниматься и вопить истошно от радости свиданья.
После того, как все успокоились, вождь пришедших встал в центр круга и, требуя тишины, поднял вверх правую руку. Он говорил долго-долго, и все внимали ему в полном молчании и почтении. И только когда вождь в лицах изобразил мельгытангов, показал, как русские казаки извергают молнии из волшебных палок, курильцы хором возопили: «Горе! Горе!»
А что было дальше, Ерёмка не видел: обе группы, обнявшись, направились к юртам и скрылись в них.
Взять этот острожок силой труда тоже не составило. Дикие племена страшились огнестрельного оружия, и только одно упоминание о мощи и силе мельгытангов приводило их в смятение.
Старейшина захваченного острожка согласился признать власть над собой царя и в доказательство своей преданности принёс жертву огню – бросил в очаг горсть инау – священных древесных стружек.
Курильцы всегда носили инау с собой. Стружками приходилось умилостивлять духов бурных рек и непроходимых лесов, бросали их и в ущелья, чтобы горные келе разрешили поохотиться на птиц или зайцев.
Случилось Атласову и самому наблюдать в острожке прелюбопытное действо. Два курильца, раздевшись донага, встали друг перед другом. Постояли-постояли, что-то покричали и, наконец, один мужчина взял палку и три раза из всех сил огрел другого по спине. Тот, скорчившись от боли, принял из рук противника его орудие и тоже три раза обрушил его на покорно подставленную спину. Так они переменялись до трёх раз, и после такого побоища еле живы остались, ибо бились сколько есть мочи. Палки аршинной длины были толщиной в руку – шутка ли такой штуковиной колотить по спине!
– Не иначе, как это и есть дуэль, – посмеялся Атласов. – Странники рассказывали в Якутске, что её применяют гишпанцы и французы. Там на шпагах дерутся. А тут, знать, вместо них палками бесчестье смывают…
– Женщина виновата, – пояснил старейшина, – На этот поединок прелюбодеец вызвал мужа прелюбодейницы. Нейти на битву – великое бесчестье. Если кто предпочтёт свой покой и откажется от схватки, тот должен заплатить выкуп зверьми, платьем, едой, и дать столько, сколько противник потребует..
– Неужто у вас ещё и прелюбодейство случается? – удивился Атласов. – Каждый мужик имеет жён по своей мочи – и две, и три, и пять…
– Злые духи с толку сбивают, – смущённо пояснил старейшина. – Наши мужчины – настоящие мужчины. Они никогда не спят с женщинами вместе.
– Не оттого ли детишек в стойбище маловато? – заметил Атласов. – Стариков много, а младенцев – раз-два и обчёлся…
– Это правда: ребятишек в стойбище мало, – опечалился старейшина. – Наши мужчины любят женщин, но воин должен быть сильным, ему нельзя пахнуть слабой женщиной. Вот почему мы спим с ними врозь. Но если мужчине нужна женщина, то он приходит ночью в юрту и делает то, что мужчины всегда делали с женщинами…
– А детей-то почему мало? – не унимался Атласов.
– Родины у наших женщин тяжелые, – объяснил старейшина. – Малыши слабыми рождаются – болеют, умирают. А которая баба двойников родит, одного всегда убиваем. Крепенького малыша оставляем, а того, что послабее, в снег закапываем – это ребёнок келе, пусть злой дух забирает его себе.
– Это грех, – сказал Атласов. – Вестимо ли, живую душу губить! Не по-божески это…
Но айнам трудно было понять, кто такой Бог и почему во всём нужно Его слушаться.
Люди-птицы, их красочные обряды и странные обычаи, высокие, в рост человека, травы, горячие ключи, земля, дышащая огнём, – всё это походило на сказку. И даже зима была сказочной – тёплая, бесснежная. Казаков не донимали сердитые колючие ветра и жестокие морозы. Жажда открытий гнала их вперёд, казалось: там, впереди, лежат ещё более удивительные страны, и в них есть всё, чего душа пожелает.
Аборигены объяснили казакам, что Камчатка – вовсе не край Земли, дальше, в море, есть острова, на которых тоже живут айны, а за этими землями находится Ниппонское государство. Стоят там большие каменные города, и живёт в них народ другого обличья: невысокий, сухощавый, желтолицый, волос чёрный…
А вскоре Атласов и сам увидел ниппонца – невысокого мужчину средних лет, одетого в худой, изорванный халат из пёстрой дабы48. Он сам добрался до русских. Услышав от айнов о мельгытангах, японец тайком ушёл из стойбища на берегу реки Ичи, где его держали в плену.
Ознакомительная версия.
