Ивлин Во - Мерзкая плоть

— Поздно, милый. Мы с Рыжиком сегодня утром поженились. Я как раз укладываюсь. Мы улетаем в свадебное путешествие на аэроплане.

— Я вижу, Рыжик решил ловить момент. Нина, родная моя, не уезжай.

— Нельзя. Рыжик говорит, что знает «чудесное местечко вблизи Монте-Карло с вполне приличной площадкой для гольфа, на девять лунок».

— Ну и что?

— Да, я знаю… мы туда всего на несколько дней. А потом вернемся и Рождество проведем у папы. Может быть, тогда удастся что-нибудь устроить. Я надеюсь.

— Ну, прощай.

— Прощай.

Рыжик посмотрел в окошко аэроплана.

— Нина, — прокричал он, — тебя в школьные годы не заставляли учить наизусть такие стихи из хрестоматии, что-то такое «Страна величья, трон любимый Марса, какой-то там Эдем»? Ну, знаешь, наверно? «Счастливейшее племя, в малом — мир, роскошный перл в сверкающей оправе…

Дальше забыл. Что-то насчет упрямого еврея. Но ты знаешь, о чем я говорю?

— Это из одной пьесы.

— Нет, из синей хрестоматии.

— Я в ней играла.

— Ну, может быть, их потом вставили в пьесу. Когда я их учил, они были в синей хрестоматии. Но так или иначе, ты знаешь, о чем я?

— Да, а что?

— Я просто хотел сказать — у тебя нет такого чувства, когда вот так летишь и смотришь вниз и там все видно, не появляется у тебя ощущение вроде этого, ну, ты меня понимаешь.

Нина глянула вниз и увидела накренившийся под каким-то странным углом горизонт беспорядочного красного пригорода; заводы — одни работающие, другие бездействующие, брошенные; заросший канал; вдалеке — холмы, усеянные домиками; радиомачты и электрические провода; людей было не разглядеть — одни точки; они там женились и выходили замуж, бегали по магазинам, наживали деньги и рожали детей. Пейзаж опять накренился и подпрыгнул — аэроплан попал в воздушную яму.

— Меня, кажется, сейчас стошнит, — сказала Нина.

— Бедная девочка, — сказал Рыжик. — Вот бумажные пакеты и пригодятся.

Впереди черная дорога была видна на каких-нибудь четверть мили, не больше. Она разматывалась, как кинопленка. По бокам царил хаос; навстречу несся туман; крики «быстрее, быстрее» перекрывали рев мотора. Внезапно дорога пошла вверх, и белая машина, не сбавляя скорости, взлетела на крутой подъем. На верхней точке был поворот. Две машины незаметно подобрались к нему справа и слева — вот-вот столкнутся.

— Быстрее! — крикнула мисс Рансибл. — Быстрее!

— Тише, тише, милая. Так вы всех перебудите. Лежите спокойно, а то никогда не поправитесь. Все хорошо, и волноваться не о чем. Ничего не случилось.

Ее пытались уложить. Разве можно править машиной лежа? Опять поворот, еще страшнее. Автомобиль приподнялся на двух колесах, дернулся вправо, его потащило через дорогу, до обрыва осталось несколько дюймов. На поворотах надо тормозить, но их же не видно, когда лежишь пластом, на спине. На такой скорости не удержать машину — видите, уже заносит.

— Быстрее! Быстрее!

Шприц. Укол.

— Не о чем волноваться, милая. Ничего не случилось… Ничего.

Фильм был закончен, и все уехали — Весли и Уайт-филд, епископ Филпотс и мисс Латуш, мистер Айзеке и его ученики из Национальной Академии Кинематографического Искусства. Парк тонул в снегу, чистый белый ковер, и на нем ни теней, ни пятен, только цепочки крошечных стрелок, проложенные лапками голодных птиц. Звонари усердно готовились к празднику, и воздух полнился колокольным звоном.

В доме, в столовой, мистер Флорин, миссис Флорин и пятнадцатилетняя служаночка Ада украшали ветками остролиста рамы семейных портретов. Мистер Флорин держал корзину, миссис Флорин держала лесенку, Ада пристраивала ветки по местам. Полковник Блаунт пошел к себе наверх — как всегда, соснуть до чая.

Флорин приготовил сюрприз. Это было древнее знамя из белого коленкора с выведенными по нему красной ленточкой словами: «Добро пожаловать!» Он всегда помнил, где оно хранится, и искать не надо было — сверху в черном чемодане, на дальнем чердаке, позади обеих цинковых ванн и футляра от виолончели.

— Его полковникова матушка сшила, — объяснил он, — когда мальчика в первый раз увезли в школу, и вывешивалось оно потом в холле всякий раз, как он и мистер Эрик приезжали домой на каникулы. Он как войдет в дом, первым делом его высматривает, даже когда уже взрослым приезжал, в отпуск. Сразу, бывало, спросит: «А где мое знамя?» Вот мы его и вывесим для мисс Нины… лучше бы сказать, для миссис Литлджон.

Ада спросила, не нужно ли украсить остролистом спальню капитана Литлджона и его супруги.

Миссис Флорин ответила, где это слыхано, чтобы остролистом украшали спальни, и вообще на второй этаж его не носят, примета плохая.

Ада сказала, ну, тогда, может быть, веточку омелы над кроватью?

Миссис Флорин сказала, что Ада еще молода думать о таких вещах, постыдилась бы.

Флорин сказал, что хватит Аде возражать и спорить, пусть лучше идет с ним в холл вешать знамя. Одна веревка крепится на рог носорога, другая — за шею жирафа.

В положенное время сверху спустился полковник Блаунт.

— Камины в большой гостиной затопить, сэр? — спросила его миссис Флорин.

— В большой гостиной? Нет, конечно, с чего это вы вздумали, миссис Флорин?

— В честь капитана Литлджона и его супруги, сэр. Вы, наверно, не забыли, что они нынче приедут к вам на праздники?

— Какой там еще капитан с супругой? Я слыхом о них не слыхал. Интересно, кто это их пригласил сюда. Я, во всяком случае, не приглашал. Понятия не имею, кто такие. Мне они не нужны… Да вот еще, вспомнил, ведь сюда собираются мисс Нина с мужем, что же мне, весь дом превращать в гостиницу? Так что если эти люди приедут, Флорин, вы им скажите, пусть уезжают. Понятно? Мне они не нужны, и кто их пригласил — не знаю, только очень уж много люди себе позволять стали — приглашают гостей ко мне в дом, даже не спросив у меня разрешения.

— Камины в большой гостиной затопить, сэр, в честь мисс Нины и ее мужа?

— Да, да, разумеется. И в спальне у них тоже, конечно, затопите. И еще. Флорин, пойдемте-ка со мной в погреб, я хочу выбрать портвейн… Ключи у меня с собой… Думаю, что Нинин муж придется мне по вкусу, — доверительно продолжал он по дороге в погреб. — Я имею о нем самые хорошие сведения — порядочный, серьезный молодой человек, и доходы солидные. Мисс Нина пишет, что он бывал у нас в детстве. Вы его помните, Флорин? Я, убей бог, не помню. Как его фамилия-то?

— Литлджон, сэр.

— Вот-вот, правильно. Литлджон. Ведь на языке вертелось. Литл-джон. Надо запомнить.

— Отец его жил одно время в Оукшотте, сэр. Очень богатый джентльмен. Кажется, судовладелец. А сын мальчиком ездил с мисс Ниной верхом. Рыженький такой, на обезьянку похожий… кошкам от него житья не было.

— Ну, это у него с годами, вероятно, прошло. Не упадите, Флорин, здесь ступенька выщерблена. Ну-ка, поднимите фонарь повыше. Так мы зачем пришли? Да, за портвейном. Где-то еще оставался разлива 96-го года, всего несколько бутылок. На этом вот ящике что написано? Я не разберу. Поднесите фонарь поближе.

— 96-й год мы допили, сэр, когда здесь жил тот джентльмен, что снимал картину.

— В самом деле? Это мы напрасно, Флорин, не стоило.

— Мистер Айзекс, он насчет вина был очень разборчив, а вы приказали подавать им, чего ни попросят.

— Да, но портвейн 96-го… Ну что ж, ну что ж… Возьмите две бутылки 904-го. Так, а что нам еще нужно? Да, кларет. Кларет, кларет, кларет, кларет. Где у меня кларет, Флорин?

Полковник Блаунт сидел за чаем — уже съел яйцо всмятку и намазывал медом булочку, когда Флорин распахнул дверь библиотеки и доложил:

— Капитан Литлджон с супругой, сэр.

И вошли Адам с Ниной.

Полковник Блаунт отставил булочку и поднялся им навстречу.

— Ну, здравствуй, Нина, давненько ты не навещала старика отца. А это, стало быть, мой зять? Здравствуйте, мой милый. Подсаживайтесь оба к столу, Флорин сейчас принесет еще чашек… Да, — сказал он, внимательно оглядев Адама, — я бы вас, пожалуй, не узнал. С отцом-то вашим я одно время был хорошо знаком. Он тут жил по соседству, в этом, как его… Вы это время, наверно, не помните. А ведь вы у нас бывали, ездили с Ниной верхом. Вам тогда было лет десять-одиннадцать, не больше. Странно, почему-то мне запомнилось, что волосы у вас были рыжие.

— Ты, наверно, слышал, что его называют Рыжик, — сказала Нина, — поэтому так и решил.

— Возможно, возможно, только с чего бы называть его Рыжиком, когда он самый обыкновенный блондин, ну, да все равно, рад вас видеть, очень, очень рад. Вам-то здесь, может быть, покажется скучновато. Гостей у нас теперь бывает мало. Вот тут Флорин, не спросясь у меня, пригласил какого-то капитана с супругой, но я сказал, что не желаю их видеть. С чего это я буду принимать друзей Флорина? Слуги нынче совсем обнаглели, воображают, что раз они у вас некоторое время прожили, так могут делать, что им вздумается. Возьмите хоть эту несчастную — старую леди Грейбридж. Пока она не умерла, так никто и не знал, что ее дворецкий все время сдавал комнаты в северном крыле дома. Она никак не могла взять в толк, почему это фрукты из сада никогда не попадают к ней на стол, а это, оказывается, дворецкий их все съедал со своими жильцами. А когда она заболела и слегла, он устроил в парке площадку для гольфа, просто безобразие. На такое, я думаю, Флорин бы не пошел, а впрочем, кто его знает. Лиха беда начало, а он — видали? — уже приглашает сюда гостей на праздники.