Владимир Царицын - Касатка и Кит

Новый год, отправились во двор, где уже вовсю шло стихийно организовавшееся файершоу. А когда вернулись домой, Серега взял гитару. Он очень даже неплохо играл на гитаре. Пел неважно, часто фальшивил, но никто не замечал неверных звуков в его пении.

Светлана улыбнулась, подумав, что, наверное, Серега берет гитару и начинает петь именно в тот момент, когда его гости уже не в состоянии критически отнестись к его вокальным данным.

У Кабирова конечно имелся свой репертуар, но многие из его песен были Светлане знакомы и не только от Сереги, они звучали там - в их общем студенческом прошлом. Тут была и "Кошечка" Мишки Тоушканова, ее пели все потоки и факультеты Полыноградского инженерно-строительного. Был и "Мадагаскар" Сереги Кторова. Было еще несколько песен, которые привнесли в копилку фонотеки ПИСИ студенты других факультетов. Все было здорово. Светлана даже подпевала, хотя петь не умела, она прекрасно понимала, что пение - не ее конек.

И вдруг Серега запел песню, от которой у Светланы вдруг замерло сердце.

Листьями багряными осень отцвела.

Провожают в армию старые друзья.

Знаю, что придешь ты на перрон

Проводить последний эшелон.

Милые глаза словно бирюза,

Мне вас позабыть нельзя.

Милые глаза смотрят на меня,

Мне вас позабыть нельзя.

Словно зорька ясная предо мной стоишь,

И глазами синими на меня глядишь.

Твой букет горит в моей руке.

На прощанье я сказал тебе:

Милые глаза словно бирюза,

Мне вас позабыть нельзя.

Милые глаза смотрят на меня,

Мне вас позабыть нельзя.

Месяцы, недели, годы пролетят.

Снимем мы шинели - пусть они висят.

Не страшны тревоги и дожди

Если где-то рядом будешь ты.

Милые глаза словно бирюза,

Мне вас позабыть нельзя.

Милые глаза смотрят на меня,

Мне вас позабыть нельзя.

Листьями багряными осень отцвела.

Нас встречают с армии старые друзья.

Только ты не вышла на перрон

Встретить опоздавший эшелон…

Светлана слушала и не верила себе. При ней Серега Кабиров никогда не пел эту песню. Да он просто не мог ее знать! Откуда? Ее пел только Кит. Но очень редко. Почему-то Кит не любил петь песни из своего армейского репертуара. И "Милым глазам" не было суждено стать студенческим хитом. Кажется, только раз или два Касатка слышала эту песню в исполнении Кита Латышева и больше ни в чьем. Потом случайно нашла "Милые глаза словно бирюза" в Интернете и тут же вспомнила где и когда она слышала эту грустную, чуть-чуть заунывную, как все солдатские песни-страдания мелодию и слова, от которых почему-то ей всегда хотелось плакать. Особенно от этих:

"Только ты не вышла на перрон встретить опоздавший эшелон…"

Она и сейчас едва не разрыдалась.

- Серега…

- Что, Светка?

- Откуда?.. Откуда ты знаешь эту песню?

- Понравилась? - Кабиров весело взглянул ей в глаза, и лицо его тут же посерьезнело. Видимо, он увидел в серых Касаткиных глазах что-то необычное, может быть, несостоявшиеся слезы. - Странно… А другим, мне кажется, не очень. Вон все…, и не слушали даже.

Выпивают, закусывают… Светка, я эту песню от одного парня слышал, от сокурсника. Да ты его знать должна, он с вами в одном потоке учился.

Знаю! Хотела сказать Касатка. Я очень хорошо знаю этого парня. Но сдержалась, сказала тихо:

- Может, и знаю. Как его звали?

- Сашей его звали.

- Сашей? - переспросила Светлана, и в ее голосе явно прозвучало разочарование.

- Да. Сашей. Шуриком вообще-то его все звали. Шурик Савко. Он с вами начинал, а на третьем курсе по семейным обстоятельствам в академ ушел. Через год восстановился и уже с нами институт заканчивал. Мы с ним в стройотряде скорешились. На Саяно-Шушенской…

- Шурик Савко…, - задумчиво произнесла Светлана, - конечно помню. - И подумала: "Все правильно. Кит с Шуриком служили вместе.

Потому и песни те же самые". - Серега!

- Ой?..

- А такую песню ты не знаешь? - Светлана не пропела, а просто прочитала несколько слов своей любимой песни, как строчку стихотворения: - "Студенточка, вечерняя заря…". Она наша, студенческая.

Кабиров озадаченно уставился в потолок, пожал плечами:

- Что-то не припомню. Вот если бы ты спела, и я бы услышал мелодию…

- Я не пою. К сожалению… Ну, ладно, Серега, пора нам. Пойдем мы. Ты не обидишься, если мы с Егором прямо сейчас домой уйдем?

Собственно…, - Светлана взглянула на часы и подумала о том, что новогоднее поздравление Киту она собиралась отправить к полыноградским двенадцати часам ночи, к полыноградскому Новому году,

- времени уже много, скоро пять. Пора вообще-то и честь знать.

- Время здесь ни при чем. Думаю, что как минимум часа четыре мы еще потусуемся. Но я не обижусь, что вы уходите. Я ж понимаю,

Светка. Устала ты. Пашешь как папа Карло каждый день. Усталость накапливается. День ото дня. А организму требуется релаксация.

- Ты во всем прав, - грустно сказала Светлана, - только слегка оговорился. Надо было сказать: как мама.

- Что? - не понял Сергей.

- Как мама Карло, - уточнила Светлана. - Ладно, пошли мы. Не провожай. Мы по-английски. Спасибо тебе за приятный вечер. То есть, за приятный вечер и не менее приятную ночь. И за "Милые глаза".

…Егор безмятежно спал, похрапывал.

Светлана выбралась из-под одеяла и тихо вышла из спальни. Ноги сами понесли ее к компьютеру.

В ящике было несколько писем. Наверное, ответы от друзей, поздравления с Новым годом, подумала она. Так и есть. Наташка

Зимина, Вебер, Сережка Кторов, Оля Макарова…

Кит! Целых два письма. Одно короткое в один килобайт, второе большое.

Короткое было отправлено накануне в час, когда она была у Сереги

Кабирова.

"Касатка!

Поздравляю тебя и твою семью с Новым годом!

Желаю всего самого наилучшего. Желаю, чтобы сбылись все твои мечты, и чтобы успех сопутствовал тебе во всем. Я искренне желаю, чтобы у тебя все было хорошо.

Кит"

Касатка с нетерпением открыла второе письмо.

"Здравствуй, Касатка!"

К письму был прикреплен файл. Он назывался… Он странно назывался: "Без названия"

"Здравствуй, Касатка!

Хочу что-то сказать… Только не падай в обморок и не выбегай опрометью из комнаты в уединенное место, чтобы заплакать.

Я люблю тебя, Касатка!

Говорю эти слова не для того, чтобы ты их наконец-то услышала. Хоть от кого-нибудь. Хоть от такого беспросветного дурака, как я. Пишу я эти слова, потому что это правда. И еще потому, что хочу, чтоб ты знала, что где-то есть человек, который тебя любит.

Я не только ту восемнадцатилетнюю студенточку с серыми грустными глазами люблю, ее я никогда не забуду, она всегда будет в моих мыслях. Я люблю тебя сегодняшнюю. Люблю твои письма.

Печаль и боль, которая в них. Я люблю без надежды на что-то большее, без намерения стремиться к этому большему и желания менять что-либо в своей и твоей жизни. Я люблю тебя, как любят Данаю и Джоконду, как любят Наташу Ростову и Татьяну Ларину. Человеку в жизни нужна любовь. Теперь я это понял. Я это знаю! И… я ее нашел. Теперь думаю, что любил тебя все это время. Прости за ту любовь, которой не было и прими эту, такую странную, виртуальную, но искреннею и нежную. Мне ничего не нужно взамен. Я просто хочу, чтобы ты знала… (повторяюсь). Можешь на это письмо вообще не отвечать.

Можешь уничтожить его прочтя. Так и сделай. Просто знай и все.

Но не отвечать разрешаю только на это письмо. Если что-то тебе не понравится в нем, пиши, словно его ты не получила. Пиши обо всем. Я жду от тебя писем. Жду каждый день.

Я люблю тебя!

Кит"

Прочитав письмо до конца, Касатка прикрыла глаза. Она почувствовала, что по щекам бегут быстрые слезы.

- Этого не может быть, - прошептала она; слезинка затекла в рот, она была соленой, она была почти горькой, - это не обо мне. Может, я все еще сплю?..

Кит не отходил от компьютера. Он ждал.

Это ожидание было томительным. Нет, пожалуй, определение

"томительное ожидание" было бы неполным. Или совсем неправильным.

Кит волновался, как юноша, впервые признавшийся в любви девушке. Но

Кит не был юношей, он был взрослым - да что там взрослым! - он был практически пожилым, во всяком случае - достаточно пожившим на свете и все испытавшим. Все, кроме любви. И это было действительно впервые. С ним, с Никитой Латышевым это было впервые - он впервые признавался в любви, он впервые любил. Никогда и никому он не говорил этих слов, этих простых трех слов: я тебя люблю.

И еще…, Кит боялся.

Чего? Оказаться отвергнутым? Боялся получения мягкого деликатного письма? В котором Касатка напишет примерно следующее:

"Дорогой Кит. Спасибо за твои слова, за то, что признался мне в любви. Я верю тому, что ты действительно влюблен в меня и очень рада этому обстоятельству, но, понимаешь, мы с тобой уже далеко не юны…"

Или жесткое:

"Привет, Кит! Извини, но мне не нужна твоя любовь…"

А может, он боялся того, что Касатка напишет ему, что его любовь взаимна? И что тогда?