Из общего разговора я, признаться, ничего не понял, что-то было знакомо, что-то нет. Начали с дирижаблей, а переключились на трехсотлетний кедровый бор, затронув по пути «комфортабельные вагончики и метеорологические предсказания насчет того, что Байкал в этом году вскрывается раньше времени и зимником надо воспользоваться, пока не поздно…»
— Вы отдаете себе отчет, для чего собрали в этих широтах тысячи людей? — вдруг спросил прямо в упор один из москвичей моего отца.
— Конечно! Для освоения Сибири.
— Это побочное, а едут они все на БАМ.
— А построив, уедут, оставив за собой пустыню? Нет, нам такие не нужны.
Они резко заспорили. И секретарь обкома, и мама моргали отцу, чтоб он замолчал, — не тут-то было, отец хотел объяснить.
— Вы только поймите! — горячо убеждал он. — Вот покушаются на эти кедры… Как же, легче заготавливать: свалил один такой кедр, и сразу — кубики, план, премии. А эти кедры простояли бы еще двести лет, давая приют и корм птицам, зверям, принося радость человеку. Четыре поколения людей сменятся, пока вырастет такой кедр. Товарищ Чугунов ссылается: правительственное задание. А нравственная сторона вопроса? И народ это понимает. Рабочие Чугунова приходят с протестом в райком, исполком, ко мне лично… Стыдно; говорят, за такую работу: калечить природу. Уничтожать красоту! Ведь мы вырубаем лучшие деревья, уничтожаем подлесок, сдираем гусеницами плодородный слой почвы — никакой женьшень расти не будет.
Вы ссылаетесь на БАМ, а наши планы — сибиряков, забайкальцев — идут далеко за двухтысячный год.
— Вы что же, игнорируете правительственное задание? — удивленно спросил отца один из членов комиссии.
— Правительство обязано понять и хочет, видимо, понять, разобраться, если прислали такую комиссию… четыре академика, работники ЦК. Мы не дадим уничтожать эти кедры.
Внезапно я понял, сколько чистой, почти детской наивности было у этого большого, умного, мужественного человека — моего отца (ну, пусть, пусть того, кто мог бы быть моим отцом — какая разница?). Ведь он даже не представлял, что существуют люди, которые неспособны признать правыми не себя, а стоящих (по их разумению) несколькими ступеньками ниже по служебной лестнице. Прав может быть либо он сам, либо указующий сверху… пока он держится наверху.
Мне вдруг стало так противно, что едва доел третье — взбитые сливки с мороженым. Собственно, даже не доел, а встал и пошел. У входа меня догнала мама, привычно, будто бы я еще маленький, пощупала лоб.
— У тебя плохой вид, Андрюшка. Ты не заболел?
— И не думал. Перерыв кончился, мне пора на работу. Черт побери, где я работаю, ты случайно не знаешь?
— Тебе разве не сказали? У нас на Мосфильме.
— Ну, мама, ты выдаешь!.. А меня спросили?
— Я тебя не видела. Давай отойдем в сторонку, а то нас толкают. Сядем здесь.
Мы сели с сторонке. Вид у нее был расстроенный, лицо в пятнах, как Всегда, когда она волновалась.
— Объясни, что делается? — попросил я.
— Ну, насчет тебя… Эта Христина, твой шеф, так сказать, заявила, что не может с тобой работать… попросила замены. Ей дали какого-то парня, которого она будет лечить.
— Виталия Сикорского. Почему она… Я же не плохо работал…
Христина была довольна.
— Ты слишком похож на Андрея Николаевича. Ей это тяжело. Психологически можно понять, мы же интеллигентные люди. А нам как раз нужен такой парень, как ты. Ну, я и попросила. Извини, что не поговорила сначала с тобой. Не успела. И… я думала, ты будешь рад поработать со мной.
— Я рад. Меня шофером зачислили?
— Ассистентом к оператору Татьяне Авессаломовой — нам чаще придется на вертолете вылетать, ну, по совместительству шофером, когда выезд на машине.
— Ассистент к оператору?
— Да. Она тебе поможет, славная девочка. Изучишь съемочную аппаратуру, марки пленок, особенности режимных съемок, научишься заряжать и чистить камеру. Таня просила у меня разрешения сделать самостоятельно одну-две короткометражки, поможешь ей. Андрей, ну что ты так смотришь, ведь это интереснейшая работа. В жизни знания эти ой как пригодятся. Ты мечтал о путешествиях. В наше время каждый путешественник должен быть и кинооператором.
— Мама…
— Ну… спрашивай, не бойся.
— Мама, когда ты собираешься выходить замуж? Мама рассмеялась и чмокнула меня в щеку.
— Не так поставлен вопрос, Андрей. Просто я вернулась к своему мужу. Как-нибудь на днях забежим с ним в загс, когда не будет народа, и восстановим наш брак юридически. Ты даже просиял? Так его любишь?
— Люблю его. Я боялся, что ты выйдешь замуж за Кирилла.
— А что — интересный мужчина! Христину бы за него выдать — какая бы чудесная пара была!
— Тоже мне, сваха. Мама, у Андрея Николаевича неприятности?
— И крупные. Кто-то заявление на него в ЦК написал.
— Анонимку?
— Нет. Но фамилию пока не говорят. Так все переврано, перекручено, дана не та окраска. Требуют снятия Андрея с поста директора НИИ. И эту… секретаря райкома, Виринею. Ты пока не приходи к нам — звони, если понадоблюсь. А сейчас иди, наш бухгалтер оформит тебя ассистентом оператора.
Я понял, что мама кого-то ждет вечером… Наверное, секретаря обкома.
Оформился на работу по совместительству. Спросил, где Таня.
Она куда-то выехала. До завтра я был свободен. Пошел домой.
Виталий собирался в рейс, роняя вещи и уныло бормоча что-то себе под нос. Это я сегодня должен был выехать с Христиной на Вечный Порог и другие объекты, которые мы с ней регулярно (раз в квартал) объезжали. Я присел на стул и спросил, почему нет на работе Миши и Нюры.
— Видишь, печка холодная — сломалась, — объяснил Виталий. — Обещали завтра с утра прислать печника. Пусть отдохнут, рад за них. А мне, поверишь, жить не хочется.
— Что ты все ноешь? Работа у тебя интересная, я ее с удовольствием делал.
По тому, как он вдруг испуганно съежился, я понял, что вошла Христина. Она была уже готова — в шубке и меховой шапочке. Я повернулся и посмотрел прямо в ее синие глаза: мне-то нечего было стыдиться… Так… Она опустила ресницы. То-то же, дорогая, не я перед тобой виноват, а ты передо мной. Я все еще продолжал на нее смотреть, когда она, неожиданно для самой себя, сказала:
— Ты не сердись на меня, Андрюша!..
— Я не сержусь. Но и вы должны понять… Мама просто вернулась к мужу.
— Просто вернулась. Действительно, прост о… А зачем она его бросила?
— Но ведь мама никогда его не бросала. Она была виновата перед ним… Могла бы легко скрыть свою вину… Она этого не сделала… И не солгала ему… Он не простил и ушел. Не она, а он… он… Разве так трудно понять? Вот… Мама всегда удивлялась, почему я на него так похож… когда он мне не отец…
— А теперь он простил ее?
— Он с е б е никак не может простить, Христина.
— Понятно… Потому что полюбил тебя, как родного сына. Вот где ирония судьбы. Надо же!..
Я нерешительно смотрел на нее. Христина поняла меня.»
— Не беспокойся, я никому не расскажу, я скрытная, а это их дело. До свидания, Андрюша.
Христина быстро подошла и поцеловала меня в щеку. Вошедший Виталий от души удивился.
— А меня? — сказал он, улыбаясь.
— Когда бросишь выпивать. Послезавтра вернемся, — сказала мне Христина, — мы только до ближайшего поселка «Вагончики». Надо их взять на медицинский учет.
Виталий вышел, взглянув на меня. Кажется, он просил о помощи. Ладно.
— Слушай, Христина, — сказал я, меняя тему разговора. — Я насчет Виталия… Никакой он не алкоголик, он же может не пить. Он просто боится. Панически боится жизни, людей, самого себя, одиночества, боится призраков, которые ему могут привидеться. Когда в голове зашумит, а рядом веселая компания, ему становится не так страшно. Больше всего он боится Байкала, так жестоко расправившегося с его приятелями. Вбил себе в голову, что Байкал еще до него доберется. Бедный малый!
Его не от алкоголизма надо лечить, а от депрессии… Прости, что вмешиваюсь не в свое дело. Но я знаю Виталия больше,
чем ты…
Я думал, что Христина рассердится за мое вмешательство, но она сказала (так серьезно), что подумает над моими словами.
Они уехали, а я лег на кровать и дочитал новый фантастический роман Клифорда Саймака на английском языке, который мне привезла мама (боится, что я забуду английский).
Вечером на меня напала тоска, что со мной бывает крайне редко. Я еще ни разу не оставался в пекарне один… Нет, не то чтоб боялся — это чепуха на постном масле, дома в Москве я часто проводил вечера с книгами. Но как-то все складывалось… По приезде в Зурбаган у меня образовался свой круг близких друзей, и вот на них всех надвигалась беда — та или иная.
Какие-то наговоры на отца. Христине грозило одиночество: вряд ли она выйдет замуж без любви. Даже у Виталия было неблагополучно — он от нас скрывает, что его гнетет. Даже сильный, яркий, талантливый Кирилл, видимо, был одинок. Зачем мама давала ему ту телеграмму? Видно, забыла отца, а когда встретила — все началось снова.
