Зазвонил телефон. Эллен. Она отвлекла меня от моих мыслей. Кажется, она почуяла, что дела у меня идут неважно.
— Я вставила в рамку твою картинку с Искьи, — рассказала сестра, — висит теперь у меня над буфетом, чудо как хороша! Моя подруга Вальтруд, лучшая подруга, мы сто лет уже не разлей вода, от твоего художества в восторге. Так что у меня для тебя хорошая новость: принимай заказ, сестрица!
— Какой заказ?
— У Вальтруд скоро день рождения, шестьдесят пять лет исполняется. Для именинницы надо составить композицию из определенных предметов и изобразить «персональный натюрморт», в технике «перо, акварель».
— Что за предметы? — довольно вяло поинтересовалась я.
Сестра выбрала несколько вещей, многое означавших для их хозяйки Вальтруд: фотографию ее матери в рамке стиля модерн, засушенные незабудки, шарф из зеленой ткани, напольные часы, отложенную в сторону трость… Я загорелась — Эллен собиралась выложить за мою работу тысячу марок.
Всю жизнь я мечтала сама зарабатывать деньги. Пока у меня всего один заказ, на постоянное занятие не похоже, но кто знает, может, это начало новой, насыщенной, полной жизни!
— Эллен, — откликнулась я, — ты не представляешь, как ты вовремя, как ты кстати с твоим заказом! Дела-то у меня и впрямь — дрянь! Ну да ладно, потом расскажу как-нибудь.
Договорились: Эллен вышлет мне снимки означенных предметов и поточнее опишет свои пожелания.
Вот это да! За один день и столько всего сразу, какие виражи, голова кружится! Но на том еще не кончилось! Приключения продолжались.
Окрыленная, я побежала в палисадник, где у нас еще цвели незабудки. Сорву, думаю, несколько штук, засушу под прессом, потренируюсь их рисовать, набросаю пару раз на бумагу.
Перед домом стояла Имке. Я недовольно покачала головой и нервно откашлялась.
— Имке… — начала было я. Но она меня перебила:
— Я знаю, что вы думаете, — тихо заговорила она и покосилась на крохотные цветочки у меня в руке. — Но все на самом деле не так, я должна вам рассказать кое-что.
Тогда я любезно пригласила ее в дом и мы сели на кухне. Немного помолчав, она произнесла как-то робко, застенчиво:
— Я ошибалась. Я знаю теперь, что я его не люблю, и он меня тоже. Я, наверное, была немного не в себе.
Слава Богу, поняла наконец! Я одобрительно кивнула. Надеюсь, теперь она снова пришла в себя.
— Я вышла из больницы, — продолжала она, — и начала лечиться. Я каждую неделю хожу к моей психологине.
Я снова поощрительно улыбнулась:
— Вы молодец, Имке, так держать! Вот увидите, скоро все будет замечательно!
Тут барышня расплакалась, я села рядом и погладила ее по волосам, похожим на копну соломы. А она, всхлипывая и сморкаясь, продолжала:
— Я только хотела действительно выяснить, что же он за человек такой. Вот я и следила за ним все последнее время, уже несколько недель.
Я чуть не расхохоталась! До чего же глупо, абсурд какой-то! Какой из Имке шпион?
— Я тогда была еще на больничном, времени у меня было много свободного, а вы с детьми уехали в отпуск.
Ага! Становится интересно! Я навострила уши.
— Каждое утро он уезжал в сторону лесной купальни, — рассказывала Имке, — я думала — у него там стройка. А как-то раз я на велосипеде поехала за ним, чуть ли не до самого Оденвальда, чтобы посмотреть, что он там строит. И случайно заметила его машину рядом со старым манежем.
— Это не новость, — заметила я, — я знаю, что Райнхард строит новые помещения для конного клуба.
Имке никак не отреагировала на мое замечание и продолжала:
— Ну, я прошлась туда-сюда, посмотрела вокруг, — (Имке так безобидно выглядит, так похожа еще на ребенка, что на нее наверняка никто не обратил внимания. Скорее всего, ее приняли за школьницу, которая, желая подработать на каникулах, ухаживает за лошадьми). — Так вот, они там в конюшне целовались.
— Кто?
— Райнхард и наездница.
Меня вдруг бросило в жар. Вот и новые доказательства: Райнхард тоже впутался в эту историю! Но я взяла себя в руки.
— Имке, понимаете, мой муж знает Сильвию уже много лет. Мы всегда все целуемся, когда встречаемся. Подумаешь, что тут такого?..
— Да нет же, — Имке затрясла головой, — я следила за ними каждый день, через щелочку. Они запирались в сарае, где корм для лошадей хранится. Они не только целовались! Не станете же вы утверждать, что при встрече вы и ваши друзья еще и раздеваетесь донага?
Бедная моя головушка! Она раскалывалась от тысячи разных мыслей. Неужели Имке говорит правду? Может, она просто затаила зло на моего мужа и теперь ему мстит? Или она ненавидит меня и потому терзает? И вообще — можно ли ей доверять? Она же реальность воспринимает как-то неадекватно все-таки! Какая из нее свидетельница, у нее в голове еще полная каша! Я пристально посмотрела на нее — и поверила ей на слово.
— А ты не слышала: может, они еще и разговаривали о чем-нибудь? — спросила я и только тут заметила, что стала звать ее на «ты».
Она кивнула:
— Сильвия много говорила о свободе.
— А Райнхард так ни разу тебя и не заметил?
— Думаю, один раз, может быть, — отвечала она. Один раз! Хватит и того!
— Ладно, — решила я, — тебе теперь лучше уйти. Не надо, чтобы он тебя здесь застал. И пожалуйста, будь добра, никому ни слова о том, что ты там видела! А если еще что-нибудь важное вспомнишь, звони. Я обычно днем всегда дома одна.
— Я еще много раз слышала, — произнесла Имке, — как они говорили: «Она ничего не знает!» Они, точно, вас имели в виду. Но я больше не могу следить за вашим мужем, я опять работаю в клинике!
На том мы и распрощались. Я сердечно обняла Имке и после ее ухода расплакалась.
На кухонном столе лежали три веточки незабудок и грустно так на меня смотрели. Бог знает сколько влюбленных рисовали этот цветок, засушивали его, складывали в гербарий, дарили друг другу. На скольких колечках, медальонах и брошках навсегда запечатлены незабудки, сколько над этими голубыми цветочками произнесено уже клятв, уверений в любви и верности!
Амброзиус Босхарт Старший[33] собрал в корзинку тончайшего плетения множество разных садовых цветов и изобразил их — вот они, на медном подносе — в окружении пчел, бабочек и даже одной стрекозы. Розы, гвоздики, тюльпаны, альпийские фиалки, ландыши, гиацинты, анютины глазки и водосбор — весеннее торжество в бело-сине-розово-желтых тонах. Сбоку приткнулись две веточки скромных незабудок, незаметные, бледненькие, светло-голубые, но на них много крошечных цветов, и они напоминают о любви, о верности и постоянстве.
Вероятно, этот натюрморт выполнен на заказ. Я слышала, в те времена были такие коллекционеры и ботаники, которые желали увековечить свои гербарии и то, что им удалось взрастить в своем саду. Значит, если и я по чьему-либо желанию запечатлею на бумаге определенные предметы, то продолжу старинную традицию. Кстати, незабудки в те времена были так же актуальны, как и сейчас.
— Незабудки. Не забудь меня, значит, — бормотала я себе под нос.
Нынче цветок, вероятно, стали бы называть «незабудьменя». Помню, в одной народной песенке поется: «Болит, болит мое сердце, забыли меня, забыли!» Ага, вот он опять, любимый родительный падеж! Я взяла цветы в руку и задумалась.
Незабудки — цветы тех, кто расстается, подумала я с горечью, вот как я сейчас. Кажется, я больше не могу жить с Райнхардом, не могу больше быть ему женой.
Но мне было страшно, панически страшно вот так просто подойти к нему и в лицо сказать: «Ты изменяешь мне с Сильвией! Ты помог ей избавиться от Удо!» И что? Как он, интересно, отреагирует? Думаю, станет все отрицать. Да только если он и впредь останется ее любовником, не получится у него и дальше интрижку свою скрывать!
Доказательства мне нужны, вот что! Тогда не отопрется! Для развода мне хватило бы как свидетельницы и Имке, но, боюсь, ее психическое состояние признают нестабильным. Чтобы доказать убийство, я припрятала в подвале остатки отравленного сока, но ни Райнхард, ни Сильвия никогда не признаются, что эта бутылка когда-либо стояла на ночном столике покойного. Да, дурные у меня карты, ни одного козыря на руках! Но я не могу больше спать в одной постели с убийцей, не могу есть с ним за одним столом, не могу оставить с ним детей!
Господи, как вульгарно: Сильвия и Райнхард на сене! Пошлее не придумаешь! Тут мне вспомнились строительные леса, где я наконец-то познала радость любви. Может, с Сильвией происходит то же самое среди соломы, кожаных седел и сапог для верховой езды? Да что я вообще знаю о любви своей подруги? Знаю ли, как она любит? Страстно? Может, она вся пылала в объятиях моего мужа? Кстати, сено и солома тоже превосходно горят. Не испытать ли второй раз стеклянный шарик?
Если верить Имке, они занимались любовью до полудня, наверное, тогда в конюшнях никого нет. Вероятно, Сильвии удалось устроить так, что в это время не было конюших, и они с Райнхардом оставались одни. И все-таки они запирались на ключ. А вот я подопру снаружи дверь и захлопну обоих в ловушке! Как бы это устроить? Имке говорит, она наблюдала за ними через узенькую щелочку. Значит, там нет окон, значит, и солнце свои опасные жгучие лучики внутрь не запускает. Да, кроме того, мой неверный сразу догадается, кто притащил стеклянный шар в их соломенное гнездышко.
