Мальчики, ожидающие возвращения мужчин, преисполнились сознания собственной важности, погрузились в исследования своей анатомии, в сравнительный анализ, в похвальбы, наконец, в шутки, но настроения женщин этим не улучшили.
А неподалеку, примерно на расстоянии, которое Марона или Хорса могли покрыть за полдня, молодые люди отправлялись на разведку во всех направлениях и возвращались к Хорсе. Один из охотников распознал знакомые группы деревьев и вместе с товарищами углубился туда, чтобы как следует все изучить. Он мог не узнать Расщелины, находившейся неподалеку, или берега, который продолжался от женского и походил на него, но как только они вышли на поляну, все сразу узнали местность. Действовали охотники без спешки. В первую очередь помнили об опасном зверье, оружие держали наготове. Молча стояли они под деревьями, напоминавшими им юность, и ничто не мешало им предаваться воспоминаниям, если не считать трех женщин, которых они прихватили с собой, несмотря на их протесты. Молодые люди захватили женщин, чтобы использовать их для удовлетворения потребностей своих трубок, но женщины, несмотря на то что, как подсказывала им природа, как раз подошло время для соития, упрямились, или, как сказали бы мы современным языком и используя современные понятия, кокетничали. Ведь никто тогда не знал, что конец путешествия близок. Если они будут все идти и идти, а во время похода родятся дети, то не постигнет ли этих детей судьба предыдущих? Этого они опасались? Во всяком случае, хронисты сообщают, что женщины отказались удовлетворять желания молодых охотников.
Ни в одной из хроник ни разу не выражались жалобы на сексуальные запросы мужской части населения, даже когда число мужчин существенно превышало численность женщин. Даже когда случалось то, что мы назвали бы групповым изнасилованием. Мы можем толковать это как нам заблагорассудится, и они сами, похоже, все-таки попытались это объяснить. Разъяснения даются с позиций предвзятости. К примеру, иные из наших чопорных римских матрон отрицают половые сношения во время беременности. Некоторые религиозные секты предлагают для отказа от секса спектр причин порою фантастический. Лесные охотники не раз успели пожалеть о том, что поволокли с собой «этих сварливых старух», не устающих причитать о том, как тут опасно, как им здесь страшно и что эти мужики, как всегда, ни о чем не думают. Парни как раз думали о чем положено, в первую очередь о свиньях. Хижины и навесы на участке оказались разнесены в труху, с дерева рухнул сооруженный детьми помост — скорее всего, под тяжестью какой-нибудь большой кошки. Там, где в прошлый раз валялись свиньи, вода снова текла чистая, прозрачная, но на дне сохранилась грязная жижа. Девицы испугались не развороченного лежбища свиней, а довольно свежего свиного помета. Они тотчас принялись пугливо осматриваться, вглядываться в кусты.
— Куда они подевались? — бормотали парни, тоже оглядываясь и сжимая оружие.
— Дураки! — тут же отреагировали девицы. — Они пришли, потому что мы были здесь, а теперь мы вернулись, и они тоже вернутся.
Парни пояснили, что сначала, когда началось заселение долины, зверей тут как раз не было или было очень мало, на что одна из девиц с видом знатока заявила:
— Конечно, животные сразу не придут. Они нас никогда не видели. Они даже не знают, какие мы на вкус. И нечего нам тут делать, когда звери придут.
И тут все три женщины заревели.
— Бежали бы вы лучше обратно к Хорсе! — взвились наконец парни. — Только под ногами путаетесь.
— Лучше верните нас обратно на наш берег.
Об этом парни не думали. Они уже не помнили, как было удобно: сбегал на берег — и обратно. Эти прекрасные времена вспоминались с трудом, померкли, приугасли в памяти. Но признаваться в этом не хотелось.
— Это еще с какой стати? Знаете дорогу — вот и дуйте туда сами!
— Но мы боимся сами. Кругом звери.
Парни не хотели показать, что они толком и не помнят, где дом этих девиц. Но женщины уже сориентировались. Каким образом? Жуть иногда берет от их интуиции, от того, как женщины проникают к тебе в голову.
И эта способность женщинами в наши дни отнюдь не утрачена. В этом вас уверяет современный историк.
* * *
— В чем дело, что с вами? — удивлялись девицы. — Почему вы никогда не знаете, где находитесь?
Они вспомнили, как однажды с группой парней (в которую также входили и двое из тех, кто сейчас находился в лесу) кружили по пещерному лабиринту, не узнавая места, и именно девица тогда заметила первой, что они по этому месту уже проходили.
И вот сейчас парни опять, похоже, толком не представляли, где они находились.
— Неужели вы даже Расщелины не видите? — И девица вытянула руку вперед и вверх. И действительно, громада Расщелины возвышалась не так далеко.
Парни замерли. Да, Расщелина… Это значит… Интересно, а Хорса видел?
Они решили, что им пора что-нибудь съесть и что пора заняться охотой.
— И конечно, сразу костер палить, — раздраженно заметила одна из девиц. — И созовете своим костром зверей со всего леса.
Именно этим и собирались заняться парни, и именно этого не хотелось девицам. Они тем временем набрали плодов с ближайших деревьев, и все перекусили, утолили голод. Стемнело, девушки полезли на дерево. Парни присели под кроной, сжимая оружие в руках.
Одна из девиц пробормотала, засыпая, что за парнями нужен присмотр, не то сразу убегут и бросят их на произвол судьбы. И действительно, когда рассвело, парней под деревом не оказалось.
— Им плевать на нас, — возмущенно констатировали женщины и перешли к обсуждению излюбленных тем: почему у парней совсем нет мозгов, почему у них руки растут не из того места и так далее.
Испуганные девицы пустились к берегу, постоянно оглядываясь. Оружия у них не было никакого, кроме зубов да ногтей. Дорога удобством не радовала: тропы заросли, тут и там путь преграждали упавшие деревья.
Они прибыли к женщинам и доложили Мароне, что мужчины под руководством Хорсы недалеко, но радоваться пока рано, так как Хорса еще сам не знает, где он находится, и не подозревает, что дом совсем рядом. Тем временем три охотника отправились к Хорсе, отвлекшись по пути лишь несколько раз, чтобы взобраться на интересное дерево, чтобы погнаться за благополучно удравшим от них кабаном, да чтобы обследовать попавшуюся на пути пещеру, по счастью, небольшую.
По энергичной реакции Хорсы, его упрекам и расспросам бравые охотники поняли, что отсутствовали слишком долго. За ними вдогонку уже послали других — в туннель.
— Вы же сказали, что отправляетесь в туннель!
— Да, но… — Кто же знал, что они вдруг увидят знакомые деревья, их деревья! Как тут устоишь…
— Надо же, и тетки тоже рассердились, — обиженно проворчали охотники, надувшись, как дети малые. Да не слишком-то они и взрослые были, если вдуматься. Сколько им весен? Пятнадцать? Шестнадцать? Меньше? Мы ожидаем, что в их возрасте наши римские юноши уже будут думать о военной службе или о том, как отыскать покровителя. Сам Хорса, хотя и был старше многих, еще не разменял третий десяток.
— Тетки на нас очень разозлились, вот вредные старухи, — ворчали пацаны.
Хорса, ухмыляясь, по-отечески объяснил молодежи, что надо делать с тетками, чтобы те не хмурились.
— Да ну их! Они только лают да кусают!
— А кто вчера орал, что больше без них не может? — тут же ткнул обиженного парнишку в бок его сосед.
Смех, улыбки. Такая «несолидная», бесшабашная реакция впервые зарегистрирована хрониками. Когда они появились, улыбки? Мы можем только гадать. Смех, улыбка — основа комедии. Мы знаем, разумеется, над чем смеялись греки. Но вот над чем смеялись люди так давно…
— Не надо вам больше никуда уходить, — сказал Хорса. — Вы уйдете, а другие придут и снова уйдут, а вы вернетесь. Нужно нам всем собраться и идти к женщинам. Если вы были в нашем старом лагере в лесу, то и женщины наверняка рядом.
— Да, и Расщелина. Вон она, отсюда видать.
Хорса всмотрелся. Под таким углом зрения узнать даже хорошо знакомый силуэт трудно. Увидел, узнал. Проклюнулись сомнения. Никак не рвался он сообщать Мароне о гибели детей. Сомнения мучили и остальных. Ведь им даже эти несколько сопровождающих их дырок-щелок проели плешь, а сколько их там, на берегу!..
— Может, сходим поищем дичь? — И бравые охотники удалились, пообещав вернуться дотемна.
Я как будто слышу эти заботливые молодые голоса. Ведь они оставили Хорсу на несколько дней, пообещав вернуться тем же вечером. Жалели ли они этого одинокого человека?
— Идите, только не забудьте вернуться.
Чувствовал ли он свое одиночество? Оставленный в лесу, искалеченный, наедине с невеселыми мыслями. Имеем ли мы право вообще использовать слово «одиночество»? Исходя из того, что люди тогда выглядели так же, как мы сейчас, можно предположить, что и чувства у них были такие же. Но может быть, они тогда еще не научились одиночеству? Не смешон ли этот вопрос? Одиночество… Или печаль… Вряд ли вы найдете в хрониках что-нибудь о любви в том смысле, в котором мы используем это слово. Или ревность… Ничего о ревности, которая уж настолько общеизвестна, что присуща даже птицам: те ведь тоже ссорятся из-за партнера. Такого рода размышления мне даются нелегко. Они дразнят, бросают вызов, заставляют удивляться. Мы знаем о чувствах греков — об этом говорят их пьесы.
