— Что?
Ксюшка смущенно моргнула, потрогала пальцами свои губы и поинтересовалась:
— Интересно, а дышать мне как?
А потом очень доверчивым, очень естественным движением обняла его за шею, потерлась носом о его нос, как совсем недавно делал он, и серьезно сказала:
— А ведь мы могли бы и не встретиться. Ужас какой-то, да?
— Ужас, — так же серьезно согласился Алексей, и опять потянулся к ее губам, и понял, что она отвечает на его поцелуй, и услышал бешеный стук своего сердца, и ее сердце стучало так же, и, почувствовав рождение страсти, вызванной им, он впервые в жизни ощутил не так торжество, как благодарность.
— Ксюш, — сказал он, с трудом отрываясь от нее. — А где мы жить будем?
— Где хочешь, — не сразу ответила она, глядя на него затуманенными глазами, и опять потрогала пальцами свои губы. — Хочешь — у тебя, хочешь — у меня. А хочешь — посередине… Вот здесь, например.
Он счастливо засмеялся, пряча лицо в ее лохматую гриву, но все-таки спросил:
— А в Москве ты жить точно не хочешь?
— В Москве? — Она растерянно хлопнула ресницами, потом взгляд ее прояснился, в глубине глаз сверкнула смешливая искорка, и она строго сказала: — А где корову в Москве держать? На балконе, что ли?
— Ксюшка… — Алексей выпустил ее из объятий и стал торопливо шарить по карманам. — Я тебе показать хотел, давно уже…
Он вынул маленькую бархатную коробочку, открыл ее и вытряхнул на ладонь два обручальных кольца.
— Ты когда их купил? — удивленно и даже слегка подозрительно спросила она, глядя на кольца, но не прикасаясь к ним.
— В понедельник, — сказал Алексей.
— В какой понедельник? — еще подозрительнее допытывалась Ксюшка.
— Да в первый же понедельник, — признался Алексей. — После китайского кабака. Перед поездкой с Ольгой сюда. Как только магазины открылись — так я сразу и купил. Лучше раньше, чем никогда…
Ксюшка слабо улыбнулась, взяла меньшее кольцо и подержала его на ладони.
— А откуда ты мой размер знаешь?
— А я и не знаю. Я сказал: дайте самое маленькое. Ну, они и дали.
Она протянула ему кольцо, он взял и осторожно надел его на ее тонкий прохладный палец.
— Правильно?
— Правильно… — Ксюшка задумчиво полюбовалась своей рукой с кольцом на безымянном пальце, потом взяла с его ладони второе кольцо и надела ему на безымянный палец.
Они посидели минуту молча, держась за руки и глядя сквозь лобовое стекло на постепенно яснеющее небо, потом одновременно сняли кольца, уложили их в коробочку, и Алексей опять спрятал ее в карман.
— Пешком пойдем или машину вытаскивать будем? — деловито спросила Ксюшка, выбираясь из машины и осторожно пробуя подошвой сапога дорогу. — Конечно, все растаяло уже… Но очень уж здесь круто.
— Вытащим, — уверил Алексей. — Теперь нам с тобой ничего не круто… Как ты думаешь, мать меня выпорет?
— Думаю, выпорет, — кровожадно заявила Ксюшка. — Я бы на ее месте обязательно выпорола. Я и на своем месте тебя выпорола бы, но ты и так травмированный… Между прочим, я тебе кофе принесла. Немного, в маленьком термосе. И плащ. И аптечку.
— Откуда ты знала? — начал Алексей, заглянул в ее глаза, где всколыхнулся недавно пережитый страх, и торопливо обнял ее. — Ну, все… Все хорошо. Не бойся. Я тебе клянусь — ты никогда больше не будешь бояться. Никого и ничего.
— А я и не боюсь, — не очень уверенно заявила Ксюшка.
Кто бы мог подумать, что свадьба — такое суматошное дело? И ведь как хорошо они все спланировали: свадьба — первого сентября, гостей — минимум, только свои, стол — как хотите, нам все равно, свадебное платье, черный костюм и обручальные кольца уже есть, пьянствовать можно в любом доме на выбор, всех Ксюшкиных однокурсниц можно свободно поселить на втором этаже у родителей Алексея, у всех друзей Алексея, которые приглашены на свадьбу, свои дома в радиусе десяти километров, а если уж очень переберут — сложить всех на веранде, пока не просохнут. И вообще все это ерунда, пусть все гости устраиваются как хотят, площади позволяют. Главное — устроить как следует тетю Надю с Любой и Костиком и последить, чтобы Костик не сожрал чего-нибудь острого, потому как, хоть после операции он и… тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы… однако почка и есть почка, это вам не аппендикс какой-нибудь. Впрочем, в футбол этот прооперированный вовсю гоняет, так что и тут беспокоиться особо не о чем. И вообще не о чем беспокоиться, а если вам так уж хочется беспокоиться, то беспокойтесь без нас, пожалуйста. У нас своих беспокойств до бровей.
Если честно, беспокойств у них было два, по одному беспокойству на каждого. Ксюшку беспокоил вопрос присутствия на свадьбе ее матери. Алексей тут вообще вопроса не видел — мать есть мать, она должна быть на свадьбе, какие тут могут быть вопросы… Ну, опять замуж вышла, ну, за чужого дядьку — ну и что? Дядька-то Ксюшке чужой, но мать-то своя. И пусть оба будут, потому что чужой Ксюшке дядька на самом деле для Ксюшкиной матери — родной муж. Все просто. И Ксюшка согласилась, и они вместе съездили в Курск, чтобы Ксюшкина мать познакомилась с будущим зятем. И познакомились, и очень мило поговорили, и официально пригласили на свадьбу дорогую Елену Константиновну и уважаемого Василия Васильевича, и все было чинно-благородно, а Ксюшка все равно нервничала по этому поводу больше, чем, кажется, из-за самой свадьбы. Хотя, как подозревал Алексей, из-за свадьбы она тоже нервничала.
И это было его беспокойство.
Конечно, она нервничает. Это нормально и даже неизбежно. Для всех нормально, не говоря уж о тех, кому довелось пережить такое… Наверное, для Ксюшки страсть до сих пор связана с ужасом нападения, с пьяными похабными мордами, с переломами и ранами, с тоской о погибшем отце… Она как могла долго избегала внимания противоположного пола, она просто не знает, что такое страсть, вот и боится ее, даже свою собственную… Это Алексей так утешал себя, когда в очередной раз замечал в Ксюшке тревожную настороженность и живущий где-то в глубине страх. Она боится не его, убеждал себя Алексей. Он так мечтал о ней, и так ждал ее, и так жаждал ее — и он так терпелив и осторожен… Ксюшка не должна его бояться. Она просто к нему еще не очень привыкла. Ничего, он подождет. Сколько нужно будет, столько он и будет ждать. Конечно, хорошо бы, если бы ждать пришлось не всю оставшуюся жизнь… Потому что ему кружил голову уже один только запах ее лохматой гривы, уже одно только прикосновение ее маленькой ладони к его руке вгоняло его в дрожь. Уже один только не очень уверенный поцелуй доводил до потери самоконтроля… Черт, угораздило же его влюбиться в эту сказочную дриаду, в этот солнечный зайчик, в этого солнечного зайчонка… Все было бы по-другому, если бы она была другой. Но в том-то и беда, что он не хотел, чтобы она была другой. Ксюшка не могла быть другой. Другая не могла быть Ксюшкой. Во влип… До свадьбы неделя, а он всего несколько раз поцеловал свою невесту, да и то все время боялся как-нибудь нечаянно напугать или обидеть ее. Он не спал по ночам, смеясь над собой. Придумывал сценарии свадьбы: гости свалились под столы, старики собирают грязную посуду, Ксюшка снимает фату, надевает клеенчатый фартук и ласково говорит ему: «Все, Леший, езжай домой, мы тут сами справимся». Он вскакивал среди ночи, бегал из угла в угол, ругал себя то старым маньяком, то маньячным недорослем, опять ложился, а когда засыпал, видел во сне — будто со стороны — себя в черном костюме с белой Ксюшкой на руках, шагающего через порог своего дома, и будто Ксюшка крепко обнимает его за шею, и будто смотрит ему в глаза потемневшими серьезными глазами, и будто говорит что-то очень важное, чего он — тот он, который смотрит со стороны — не слышит, и будто тот он, который с Ксюшкой на руках, шагает через порог, и дверь закрывается, и на веранде остаются свалившиеся с Ксюшкиных ног кружевные белые туфельки на невысоком тонком каблуке… Вот такая у него была жизнь все эти дни. Наверное, просто предсвадебный психоз. Со всяким может случиться.
Зато в день свадьбы все происходило как-то само собой, даже вроде и без участия жениха и невесты. То есть при участии, конечно, но до такой степени пассивном участии, что о нем и упоминать нечего. Их, полностью готовых и слегка отрешенных от происходящего, внимательно осмотрели, покрутили, поправили складочки, смахнули пылинки, посадили в разные машины, довезли до районной администрации, сказали положенные слова, велели расписаться, надеть кольца, поцеловаться и поздравить друг друга. Они послушно выполнили все это, выпили теплое, хорошо отстоявшееся шампанское, после чего их посадили в одну машину, привезли назад в Колосово и усадили во главе стола — целого каравана столов, извивающегося по трем комнатам первого этажа дома родителей Алексея и хвостом вылезающего на веранду. За этим караваном столов народ сидел плечом к плечу, без единого просвета, монолитом… Ничего себе «только свои». Алексей и половины гостей не знал. По вопросительному и чуть растерянному взгляду Ксюшки он понял, что и она мало кого знает. Да и те, кого они знали, занимались своими делами, пили-ели-веселились, иногда только крича «горько» или произнося длинные, прочувствованные, совершенно одинаковые тосты.
