Составитель отчета: Джереми Стюарт.
– Здравствуй, Блю. Я кое-что хочу тебе показать, – говорит доктор Стюарт, входя в палату. Я отрываю взгляд от книги. – Пойдем со мной, хорошо?
Я кладу книгу на кровать и встаю. Я из любопытства изучаю пространство за спиной доктора, но, кроме белых стен, не вижу ничего. Подхожу к нему. Его седые волосы почти белесые, а кожа тонкая и испещрена морщинами. Его лицо хранит воспоминания о целой жизни. Я смотрю в серебряные глаза доктора.
– Пойдем.
Я следую за ним по коридорам. Вдалеке замечаю медсестру Дженни.
Сестра осматривает больных.
– Привет, – говорит она мне с улыбкой, когда мы с доктором проходим мимо. Я машу ей в ответ. Доктор Стюарт и я преодолеваем еще пару коридоров и наконец оказываемся в приемном покое. Перед закрытой дверью Стюарт останавливается. Маленькое окошко в двери расположено так высоко, что я ничего не вижу.
– А теперь послушай меня внимательно. То, что сейчас произойдет, может тебя напугать или удивить, и это вполне естественно. Мы будем рядом и поможем тебе, если что. Попытайся контролировать свой гнев. Если ты чувствуешь, что злишься, не нужно вымещать эту злость сразу – сохрани ее для урока живописи или истории или для нашего следующего сеанса. Помни об этом. Если ты понимаешь, что злишься, медленно сосчитай до десяти. Хорошо?
Я киваю. Дверь открывается, и я захожу внутрь, в небольшое помещение. Дверь автоматически закрывается за мной, со щелчком. В соседней комнате, за большим толстым стеклянным окном, рядом с которым расположены динамики, сидит человек. У него темные волосы, карие глаза, и на нем светло-серая рубашка.
Он смотрит на меня. Я вижу, как его грудь вздымается и опадает, вижу, как он дышит.
Чарли.
– Да, это Чарли, – слышу я голос доктора Стюарта. Я смотрю вокруг и замечаю динамик громкой связи в углу потолка. Потом я понимаю, что в этой части помещения я одна. Перед стеклом стоит пустой стул.
– Ты не убивала Чарли. Это плод твоего воображения. И ты никогда не крала пистолет. Убийства не было. И это хорошо. Мы поможем тебе.
* * *
Та империя, то тщательно выстроенное королевство, та великая стена, что я соорудила внутри себя, содрогается. Она рушится с каждым словом, которое я слышу от доктора, с каждым жутким словом, которое убеждает меня, что все вокруг – неправда. Кирпичи сыплются в разные стороны, а по бетонным перекрытиям ползут трещины. Во мне словно начинается землетрясение, природный катаклизм, будто заранее предреченный. Как будто я должна была знать, что была дурой, – думала, что у меня есть власть над самой собой. А теперь жизнь преподала мне урок. Это было мое наказание.
Он здесь. Сидит передо мной. И он жив.
Но он мертв. Доктор Стюарт, вы врете. Ну как же по венам Чарли может бежать живая кровь, как его сердце может перекачивать ее, как он все еще может говорить, и спать, и дышать. Я начинаю кричать. Издаю какие-то звуки, но в слова они не складываются – слишком громкие или, наоборот, тихие, слишком понятные и слишком туманные, мои вопли говорят доктору, что он обрек мое королевство на гибель.
– Я убила его! Я убила его! Он умер. Заберите меня от него! Это… это актер. Или двойник. Реальный Чарли умер! Что за идиотские шутки! Как вы могли так со мной поступить! Уведите его отсюда!
– Ты справишься. Мы здесь, чтобы помочь тебе. Твоя мама разрешила Чарли прийти.
Я бегу к двери. Отчаянно дергаю за ручку, но она не открывается.
– Откройте, откройте! Сейчас же откройте! – кричу я.
– Успокойся. Сделай глубокий вдох. Через нос. Выдохни через рот. Никто тебя не обидит. И ты тоже никого не обидишь, – говорит голос доктора.
– Он обидел меня! Он обидел меня! Он обидел меня! – кричу я, указывая на молодого человека, сидящего в кресле по другую сторону стекла, который смотрит на меня такими знакомыми глазами, что я словно бы погружаюсь в них. Его глаза смотрят в мои, заглядывают внутрь меня с такой силой, что воздух вокруг, наверное, наэлектризован. Я разворачиваюсь и начинаю долбить по стенам.
– Помогите! Помогите! Вытащите меня отсюда! Мне страшно! Это плохое место!
Но спокойный голос доктора произносит:
– Мы здесь, чтобы помочь, мы здесь, чтобы помочь, – снова и снова, словно мантра, которую он повторяет так часто, что она уже давно стала частью его самого.
* * *
Вдруг дверь открывается, и входит доктор Стюарт. Он приближается ко мне, но я отталкиваю его от себя, и на его медицинский халат летит смачный плевок. Доктор опускает взгляд, потом снова смотрит на меня и хватает за плечи.
– Просто послушай. Вот и все. Чарли что-то скажет тебе. Успокойся, приведи ум в порядок и выслушай то, что он скажет. А потом можешь делать выводы. Он не причинит тебе вреда. Он просто хочет поговорить.
– Нет! Не хочу! Он… он монстр! Доктор, заприте его! Заприте его! Почему я здесь? Я никому не навредила! А он навредил! Навредил! Доктор, послушайте! Я не сумасшедшая! Заприте Чарли! Заприте Дейзи! И Джеймса! Это они монстры, а не я!
Он ищет в моих глазах ответы.
– У монстров тоже есть голос. И монстры тоже имеют право говорить. Вот и дай ему сказать.
Я сглатываю слюну и закрываю глаза. Молчание. У меня будто осколки стекла в животе.
– Мэдисон, – говорит Чарли.
Одного этого слова достаточно, чтобы я рухнула на землю.
– Меня зовут не Мэдисон, – рыдаю я.
Он игнорирует мое заявление и продолжает:
– Мы никогда с тобой не встречались. Хотя это может показаться тебе странным, но ты никогда не была у меня дома, а я никогда не был у тебя. Мы вообще, по сути, даже не знакомы. И сейчас мы с тобой разговариваем впервые. Я ничего к тебе не испытываю – мы не враги и не пара. Это правда. Пойми. Никто не заставляет тебя ничего делать насильно.
Вот когда я узнала, что есть ад, что есть зло, которое отвоевало у Бога нашу землю, ведь он позволил кому-то сказать эти слова, дал мне жить своей жизнью, уничтожая, ломая и опустошая, думая, что все это к лучшему, когда на самом деле все это существовало лишь в моей голове. И в тот момент я также осознала, что слова важнее, чем действия, поскольку словами можно разрезать сердце на сотни маленьких кусочков без единой капли крови.
И вот он, шторм, который уже бушевал в моей душе раньше. Чайки в пятнах от пролитой нефти, кипящая, словно в котле, океанская гладь, гигантские валы, мечущиеся во все стороны, холодный ветер, из-за которого синеют пальцы и мурашки бегут по коже, который сносит и ломает в щепки нежные деревца.
* * *
Я больше не смотрю на него. Дверь распахивается, несколько медсестер вбегают в помещение, хватают меня за руки, за ноги и уносят прочь. От него. Я ненавижу его так сильно, что почти люблю, я хочу, чтобы он умер, и одновременно – чтобы обнял меня. А потом вдруг не чувствую ничего. Меня накрывает волна беспамятства и неопределенности. На душе становится ужасно грустно. Медсестры уносят меня прочь.
Я нахожусь в комнате с ослепительно белыми стенами. За все это время сюда еще не приходил никто, кроме медсестер. Я не знаю, что делать. Не знаю, должна ли я быть в отчаянии или же чувствовать облегчение. Или не ощущать вообще ничего. Может быть, третий вариант гораздо лучше.
Я забыла, как выглядит Дейзи. Она не приходила ни разу. И конечно, Джеймса я тоже забыла, и это хорошо. Эти двое стерлись из моей памяти. Я немножко помню, как выглядит Олли. Это было так давно, что почти все воспоминания о нем померкли в этих белых стенах. Все, кроме одного.
Мы с Олли сидим на диване в дождливый день. В квартире очень тепло. По цвету неба за окном невозможно понять, какое сейчас время суток. В окно бьют упругие струи дождя – он сыплется, словно конфеты из рога изобилия. Олли говорит, что, когда дождь закончится, мы пойдем на улицу и соберем конфеты. Телевизор сломался, так что нам ничего не остается, кроме как сидеть на диване вместе и говорить обо всем.
– Вчера я нарисовала картину и получила пятерку, – объявляю я.
– Я же говорил! Разве я не говорил тебе? Говорил! Ты Микеланджело! Ты Пикассо! Вот это да, моя девочка – художник!
Я начинаю смеяться и говорить:
– А на прошлой неделе я получила пятерку по биологии.
– Боже мой! А я знал! Ты новый Дарвин. Давай позовем твою мамочку и сообщим ей радостную новость!
Затем он начинает щекотать меня, рыча, как животное, и я так хохочу, что едва могу дышать. Я подползаю к нему ближе и кладу голову ему на плечо.
– Как я хотела бы, чтобы телевизор был сломан все время, – говорю я со вздохом, глядя на безжизненный черный экран. Я слышу, как Олли улыбается. Я слышу, как натягивается кожа на его лице, открывая зубы, слышу, как довольно бьется его сердце. Так что я тоже улыбаюсь.
– Знаешь, – говорит он, – когда ты только родилась, я загадал желание, чтобы ты стала именно такой, какая ты сейчас.
– Правда?
– Правда-правда. Умная девочка, добрая, кроткая, яркая и счастливая. И вот ты рядом со мной.
