— Разумеется! Все, что вам будет угодно. По правде сказать, вы нам оказали большую услугу. Бедняжка уже становился нам в тягость!
— Вдобавок от него так скверно пахло. Все старики перед смертью невыносимо воняют.
На миг они прервали представление.
— Гляди! — крикнул Рауль, указывая в сторону, где стояли жандармы.— Они смотались.
— Не может быть!
— Убрались трепаться в другое место.
— По-моему, они пронюхали об опасности.
— Мы бы разделались с ними в первую очередь,
— Проклятые трусы. Смылись.
— Да еще поджав хвост.
Не зная, что сказать друг другу, они, однако, чувствовали непреодолимую потребность говорить. Они словно старались оправдаться, найти какую-то отдушину, подготовить для себя отступление.
— Погляди-ка, привратница опять подметает парадное! Сколько раз в день она это делает?
— Откуда я знаю! Есть люди, которые не могут ни минуты сидеть спокойно, Подавай им работу.
— Похоже, у этой проклятой старухи пляска святого Витта.
Вдалеке на башенных часах пробило три четверти: должно
быть, они спешили. Их часы показывали только без двадцати двенадцать. Кортесар, не в силах больше терпеть, повернулся к Раулю.
— Ты не думаешь, что с ним что-нибудь случилось? Ведь он уже давно должен был выйти.
— Да, это очень странно. Ему было назначено на одиннадцать.
— Вот что, подожди здесь минутку. Я схожу поговорю с Мен- досой.
Придав себе беззаботный вид, Кортесар зашагал по тротуару. Проходя мимо подъезда депутата, он искоса заглянул внутрь. Там никого не было.
Деревья вдоль тротуаров протягивали в свинцово-серое небо свои голые ветви. Последние осенние листья кружились в ногах у прохожих; несколько листочков застряло в опустевших кронах.
— Какого дьявола он там торчит?! — спросил, подойдя, Кортесар.
Паэс, сидевший в машине, махнул рукой.
— Уже полчаса мотор зря работает.
В автомобиле Мендоса набивал табаком трубку, Анна нервно грызла ногти. Наступило молчание.
— Вам не кажется, что с ним что-нибудь приключилось? — опять спросил Кортесар.
Паэс повернулся к нему.
— Приключилось? А что может с ним приключиться? Обморок? Или старик сам всадил в него пулю?
— Если бы там что-нибудь случилось, тут уже давно бы забегали. А ты погляди, привратница преспокойно метет.
Кортесар не обратил внимания на слова Мендосы.
— Я всегда был против того, чтобы это дело поручать Давиду. Он самый неподходящий из нас.
— Почему же тогда вы согласились с его кандидатурой? — спросил Паэс.-- Сказали бы, что он не подходит... Все было бы по-другому.
Мендоса поднес трубку ко рту.
— Вы разговариваете так, будто, вместо того чтобы укокошить этого старикашку, Давид сам схлопотал пулю. Мне кажется, это слишком рискованное предположение.
— Надо выключить мотор,—сказал Паэс.— Если он будет так работать и дальше, я не отвечаю за последствия.
— Тогда выключи.
— Так я и сделаю.
Паэс повернул ключ зажигания, и автомобиль перестал содрогаться.
— Ты посмотрел, сколько бензина?
— Хватит до самого Аликанте.
— Не думаю, чтобы нам пришлось ехать так далеко,— пошутил Кортесар. Он обернулся к Анне и сказал: — Как ты думаешь?
Мендоса махнул ему рукой.
— Не спрашивай ее ни о чем. Она в трансе. Мне она призналась, что это убийство поможет ей обрести душевное спокойствие.
Анна не удостоила его ответом. Все происходило совсем не так, как она себе представляла. Ее участие было крайне незначительным, а потому недостойным строгого наказания. С тех пор как она доверилась Агустину, ее не оставляло чувство? что она участвует в каком-то чужом ей деле. Анну раздражало поведение Мен- досы, и она едва сдерживала себя.
— Она чувствует себя обойденной,— услышала Анна голос Мендосы.—Думает, мы не поняли ее глубоких душевных переживаний.
Испытывая к Агустину непреодолимую ненависть, Анна все же не могла не удивляться его особому таланту разоблачать ее. Мендоса принадлежал к той категории ловких людей, которые умеют лишать других смысла существования, умеют разоблачать их самые сокровенные, самые потаенные мысли.
— Она говорит, что оставила анархистов потому, что они ее не понимали. Это были грубые животные. Им даже в голову не приходило, что у нее тоже есть душа. И душа нежная, женская. Я понятно изъясняюсь или не очень?
— Ничего не понятно,— ответил Паэс.— И лучше будет, если ты замолчишь.
Мендоса не обратил на слова Луиса ни малейшего внимания.
— Женщины — необыкновенные существа, честное слово! Стоит только признать за ними право на тонкие переживания, и можешь делать с ними все, что угодно. Еще бы! Ведь душа — это самое главное. А на свете так мало людей, которые могут понять...
— Внимание,— сказал Кортесар.
Давид только что вышел из подъезда и оторопело оглядывался вокруг. Луис завел мотор и открыл переднюю дверцу машины. Сердца у всех бешено стучали.
— Ну и дурак, же! —вскрикнул Агустин.—Все перепутал!
Давид, вместо того чтобы направиться к поджидавшему его
автомобилю, неожиданно пошел в противоположную сторону. Портфель он оставил в кабинете Гаурнера и сжимал в руке какой-то темный предмет.
— Поехали,— сказал Луис.— Мы его догоним на другой улице.
Четырехместный лимузин рывком взял с места и помчался
по Диего де Леон. Кортесар остался стоять на тротуаре с разинутым ртом.
Рауль между тем бросился вслед за Давидом. Он резко дериул его за плечо; улица была пустынна, и риск был невелик.
— Что случилось?
Давид ничего не ответил. Он сжимал в руке револьвер, и Рауль невольно оглянулся. У подъезда никого не было, никто их не преследовал. Рауль схватил Давида за рукав и стал сильно трясти.
— Ты его убил? Говори! Ты его убил?
Но и тогда Давид не проронил ни слова, и Рауль хотел силой отобрать у него револьвер. Улица по-прежнему была пустынна, лишь несколько женщин, проходивших мимо, удивленно обернулись и поглядели на них. Давид двигался точно во сне.
— Дурак,—пробормотал Рауль.—А ну-ка, отпусти.
Он со злостью ударил Давида в грудь так, что тот согнулся. Задыхаясь, точно затравленный зверь, Давид наконец разжал руку.
Револьвер упал на тротуар. Ударом ноги Ривера отбросил его в сточную канаву.
— Отдай мне его, отдай,— бормотал Давид.
Рауль услышал за спиной шаги и спустил предохранитель на своем револьвере. Он быстро обернулся. Это был Кортесар. Редкие прохожие, видевшие их борьбу, смотрели на них и тихо переговаривались между собой.
— Пошли быстрей...
Он схватил Давида, и они свернули за угол. Пот катил с него градом. Немало прохожих видело их, и, быть может, как раз в эту минуту кто-нибудь уже звал полицию. Они позволили поймать себя самым дурацким образом. Дикая злоба против Давида охватила Рауля, и он с яростью сдавил ему руку.
— Дурак! Дурак!
С такой ненавистью он не ругался никогда в жизни. Сотни глаз следили за ними. Всю спину так и жгло, так и кололо от этих взглядов. Ему хотелось визжать, кусаться. Почувствовав, как у него подгибаются колени, как он, сам не замечая этого, бежит, Рауль понял, что его охватила паника.
Кортесар издали, сохраняя благоразумную дистанцию, осторожно наблюдал за ними. Дойдя до угла, Рауль торопливо оглянулся в поисках такси. Но такси нигде не было. У Рауля еще тоскливей засосало под ложечкой.
Давид позволял тащить себя за руку, бормоча что-то нечлено-раздельное. Они добрались до следующего угла и там остановились передохнуть. Их вид каждую минуту мог вызвать подозрение. За несколько домов от них Рауль заметил мундир полицейского. На улице Мальдонадо за ними никто не следил. Наконец они нашли свободное такси, и Рауль втиснул в него Давида.
— Погоди минутку,— сказал он ему,— я пойду предупрежу Кортесара.
Рауль забежал за угол и сделал Кортесару зпак приблизиться. Улица по-прежнему была пустынна.
— Иди сюда, мы нашли такси.
На бледном лице Кортесара раскаленными угольками пылали глаза.
— Он его убил?
— Нет. Не убил. Иди скорей.
Они добежали до утла и, пораженные, остановились: такси не было,
* * *
Они поудобней уселись на переднем сиденье, и автомобиль помчался на полной скорости.
— Порядок. Теперь за нами никто не гонится. Можешь спокойно объяснить, что случилось?
Это говорил Луис. Он мастерски вел машину, насмешливо приподняв брови. Рауль сверкнул на него глазами.
— Что я могу тебе объяснить? — буркнул он.—Я же сказал, что он смылся на такси без всяких объяснений.
— Тебе бы следовало их потребовать! — возразил Луис.
Ривера горько усмехнулся.
— Я волочил его два квартала через толпу, глазеющую на нас, и еще должен был требовать от него объяснений! Выходит, я же во всем виноват?
