— …если это начало конца? Да, боюсь, это одно из преимуществ моего ремесла. Я почти двадцать лет работаю рентген-лаборантом и, глядя на изображение злокачественной опухоли, могу сразу сказать, какая это стадия: первая, вторая, третья, четвертая. Соответственно такие новости я обычно узнаю раньше рентгенолога. Слава богу, существуют жесткие правила, запрещающие рентген-лаборантам информировать пациентов о том, хороший прогноз или плохой, хотя, если кто-то настаивает и в его или ее случае новости обнадеживающие, я своеобразным кодовым языком, который понятен большинству пациентов, намекаю, что беспокоиться не о чем. А наш врач-рентгенолог, доктор Харрилд, общается с пациентами лишь в том случае, если уверен, что плохой диагноз не подтвердился.
— То есть если рентгенолог не выходит к пациенту после того, как ему сделали рентген или КТ…
— В каждом лечебном учреждении свои порядки. Если это большая клиника, например Массачусетская больница, что находится здесь неподалеку, там, я уверена, рентгенологи, следуя строгим правилам, никогда не общаются с пациентами. Но мы не всемирно известная клиника, обслуживаем, как вы знаете, исключительно местное население. И мы немного нарушаем правила. В частности, доктор Харрилд встречается с пациентом, если диагноз не смертельный.
— А если он не встречается с пациентом…
— Совершенно верно. Значит, обследование, скорей всего, дало неутешительные результаты.
— Я это запомню.
— Надеюсь, вам не придется столкнуться с подобным диагнозом, — сказала я.
— На самом деле, подобный диагноз в конце концов ждет каждого из нас. Моя работа во многом связана с умением оценивать степень риска. Так что я тоже уделяю пристальное внимание физическому состоянию своих потенциальных клиентов, хотя и смотрю на них с другой точки зрения. Пытаюсь понять, к какой категории нездоровых людей они принадлежат. Возможно, они из тех, кто не доживает до пятидесяти пяти, потому что у них отказывает сердце из-за того образа жизни, что они ведут. Или у них плохая наследственность — предрасположенность к раковым заболеваниям. Или, на мой наметанный глаз, они настолько побиты, выхолощены жизнью, что делать ставку на них бессмысленно.
— Значит, у вас тоже наметанный глаз.
— Ну, если в мою контору приходит человек весом сто пятьдесят килограммов, который с трудом поднимается по лестнице, чтобы встретиться со мной, тут уж нет, увольте, я не стану страховать его жизнь на миллион долларов.
— Хотя толстяки, несмотря на избыточный вес, вполне могут жить до восьмидесяти и дольше. Тут ведь как: кому сколько на роду написано, верно? Ну и существует еще эмпирический факт, который никто из нас не может игнорировать: признавая, что тебе дарована жизнь, ты платишь за это определенную цену — знаешь, что придет время, и эту жизнь у тебя отнимут. Тот, кто утверждает, будто не думает об этом…
— Я постоянно об этом думаю.
— Я тоже. С тех пор, как вступила в пору среднего возраста. Мне не дает покоя мысль, что время — это очень ценный товар, который с каждым часом лишь дорожает. И если не использовать его правильно…
— А кто-нибудь использует время правильно? — спросил Ричард.
— Разумеется, есть люди, которые считают, что они любимчики судьбы, что они добились в жизни всего, чего хотели.
— Но в действительности, сколь бы удачливым или счастливым ты ни мнил себя, в твоей жизни непременно есть какие-то проблемы, нечто неполноценное, какое-то разочарование.
— По-моему, сейчас вы рассуждаете, как страховой агент, вы не находите?
— Или как законченный реалист. У вас на этот счет другое мнение?
— Нет, боюсь, вы абсолютно правы, — не раздумывая, отвечала я, удивляясь собственной поспешности. — В жизни всегда что-то идет не так. С другой стороны, есть надежда…
Я резко умолкла, не желая договаривать, и очень обрадовалась, когда к нам почти тотчас же подошел официант с кофе. Я добавила в свою чашку молока и принялась старательно его размешивать, надеясь, что Ричард не попросит меня закончить мою мысль. Но он, конечно, не забыл.
— Продолжайте, вы не договорили.
— Не нужно.
— Почему «не нужно»?
— Потому что…
О боже, мне хочется это сказать, и в то же время я не хочу это говорить…
— Потому что великое счастье, если рядом с тобой есть человек, с которым ты можешь пережить все то плохое, что неминуемо побрасывает тебе судьба. Но это, пожалуй, самая фантастическая из всех невообразимых сказок. Сама идея…
Принесли чек, что позволило мне прервать свою речь, и это явилось для меня огромным облегчением. Я предложила разделить расходы.
— Исключено! — воскликнул Ричард.
— Спасибо за столь превосходный обед.
— Вам спасибо за то, что согласились пообедать со мной. Это было… на ум приходит слово «дивно».
— Какие у вас теперь планы?
— На завтра, на послезавтра, на следующую неделю, на следующий месяц?..
— Очень смешно.
— На сегодня у меня нет дальнейших планов.
— У меня тоже.
— Может, придумаем что-нибудь вместе?
— Не возражаю.
Ричард улыбнулся, произнес:
— Итак… хотите, покажу, где я намерен жить?
— Вы переезжаете в Бостон?
— Да, буду жить здесь неподалеку, на углу Бикон-стрит и парка Бостон-коммон.
— И когда же, если не секрет?
— В другой жизни, — ответил он, глядя мне прямо в глаза.
Пусть я мало знаю мир за пределами восточного коридора США, но мне трудно представить, чтобы где-нибудь я встретила нечто более совершенное, чем идеальный осенний день в Новой Англии. Особенно такой, как сегодня, в эти предвечерние часы. Солнце еще сияет, и парк в его предзакатных лучах пылает всеми оттенками меди. Небо чистое, беспримесной голубизны. Легкий ветерок, предвестник уходящего лета и надвигающихся холодов мрачной зимы. Украшающая парк листва — взрыв дивных осенних красок. Дубы, убранные в багрянец и золото, искрящиеся вязы.
— Листва расцвечивает парк, не так ли? — спросила я Ричарда, когда мы пересекли Бикон-стрит и вошли в Бостон-коммон.
Задай я этот вопрос Дэну, он закатил бы глаза и обвинил меня в умении ставить собеседника в невыгодное положение, щеголяя «умными словечками». Ричард же просто улыбнулся и сказал:
— «Расцвечивает» — хорошее слово. Более поэтичное, чем «украшает», «наряжает» или «декорирует».
— «Декорирует» я бы уж точно никогда не употребила.
— Смотря в каком смысле его употреблять. Например: «В далекие времена парк Бостон-коммон декорировали трупами казненных, свисавшими с деревьев».
— Господи помилуй, где это вы вычитали?
— Давным-давно, на заре истории нашей страны, Бостон-коммон — наш первый общественный парк в эпоху колонистов — также являлся местом проведения публичных казней через повешение. Пуритане, отличавшиеся крайней строгостью нравов, считали, что публичная казнь — отличный пример наказания преступника в назидание другим членам общины.
— И вам известно точное место казней? — спросила я. — В парке есть где-нибудь старое трехсотвосьмидесятилетнее дерево с табличкой, информирующей посетителей, что это святилище смертной казни в Америке?
— Я склонен сомневаться в том, что бостонское ведомство по туризму готово продвигать эту идею.
— А в Салеме можно увидеть то место, где ведьм истязали и конечно же сжигали.
— Здесь, в этом парке, тоже повесили одну ведьму, Энн Хиббенс, в тысяча шестьсот пятьдесят шестом году.
— Откуда вы знаете?
— История — мое хобби. Особенно американская история эпохи колонистов. А жители Салема раскручивают историю про охоту на ведьм по одной простой причине: они понимают, что, популяризируя данный аспект американской готики, который всем нам так импонирует, они могут заработать на туристах кое-какие денежки. В каждом из нас живет Эдгар Аллан По. Любовь к театру ужасов, к причудливому и пугающему. Мы верим — и это конек всех евангельских христиан, — что грядет Апокалипсис, что наши «дни сочтены», что не сегодня-завтра — это лишь вопрос времени — Четыре всадника Апокалипсиса появятся и возвестят о возвращении Иисуса Христа и восстановлении Его царства на земле и что все утвердившиеся в вере вознесутся на небеса, а мы, все остальные, безбожники, будем доживать свои дни в вечных муках.
— Однако еще вчера вы отстаивали семейные ценности, о которых без умолку твердят евангелисты, причем вещали как истинный республиканец.
— Почему вы решили, что я республиканец?
— Вы это отрицаете?
— Несколько раз я голосовал как независимый избиратель.
— Но за демократов никогда?
— Раз или два. Хотя мне их программа не близка. Впрочем, как и программа новой Республиканской партии, которая мне кажется радикальной и бесчестной.
