Основываясь на нелепом наряде и на том, что Боб не стал бы якшаться с незначительным человеком, Сандрина решила, что Б. П. по крайней мере рок-музыкант, не из самых известных, не с обложки «Роллинг стоуна». Когда они выкурили косяк в качестве замены спиртного, Б. П. почувствовал, что будут осложнения — такой забористой травы он еще не пробовал. Он обиделся, когда Сандрина включила телевизор, но она сказала: «У стен есть уши», объяснив, что иммиграционное ведомство сидит у нее на хвосте. Во Франции она жила в шато, но в «Amerique» вынуждена скрываться от неофашистского правительства в мотеле. Совсем отказаться от своей легенды она не могла, но главным ее мотивом было получение не зеленой карты, а тысячи долларов, которые задолжал ей Боб за сексуальные услуги. Не будет ли Б. П. настолько джентльменом, чтобы покрыть долг друга бедной девушке? «Я должен подумать», — сказал он в кулак как в микрофон. Конопляный дым уже клубился в его мозгу, и совет молодых йогов «слушай свое тело» представлялся сейчас не слишком привлекательным. У него на глазах Сандрина переоделась в более удобный наряд — мягкое полотняное платьице, доходившее до середины бедер. Говядина в животе у Б. П. забеспокоилась и стала мычать. Сандрина сняла с него шляпу и, отскочив, словно ее ткнули стрекалом, объявила, что более уродливой шевелюры на свете не найти. На его счастье, она опытный косметолог. Она отвела его в ванную, велела нагнуться над унитазом и коротко, до щетины, остригла ножницами. Ему это было безразлично, но при виде слоя волос на воде он вспомнил библейского Самсона, остриженного Далилой. Когда она спустила воду, покрытый волосами водоворот оказался похож на коровью задницу. Операция закончилась голубым ополаскивателем, и тут Б. П. вспомнил вещий сон Делмора о том, что он вернется с жуткой прической! Господи, загадочная штука жизнь. Они обнялись перед большим зеркалом в ванной, и Сандрина выпустила из заточения его конец. Он казался чужим и далеким, тычась в ее теплое полотняное платье в поисках мишени. «Non, non, поп», — шептала она, направляясь к кровати. Они улеглись по-старинному, валетом, в позиции, которую она предпочитала, по словам Боба. В наркотическом тумане ему все годилось, а эта восхитительная дева, несомненно, знала свое дело. Без глухого воздействия пива, мяса и марихуаны все кончилось бы вмиг. Мир казался темным, поэтому он открыл глаза и между двумя округлостями ягодиц увидел в телевизоре Винсента Прайса. Это был очень старый фильм ужасов с парашютами, которые не раскрывались, — подходящая метафора для его жизни. Делмор жаловался, что в современных авиалайнерах не обеспечивают парашютами. Она стукалась о его подбородок, и он чувствовал, как ее руки движутся по его икрам, щиколоткам к единственному, что на нем надето, — к носкам. Пальцы добрались до ступней, как раз когда аэроплан Винсента колыхался в облаках между ее полушариями, и она пробулькала: «Подарок для Сандрины, мерси». В момент разрядки, стащив носки и отшелушив две полусотенные, она закричала: «Ах ты дармоед!» Она вскочила со слезами на глазах и затрясла жалкими купюрами, которых он ей, в сущности, не дарил. Пока он быстро одевался, она угрожала призвать мафию — он что-то смутно слышал о мафии, но сейчас, в постнаркотической паранойе, возможным представлялся любой ущерб. До сих пор, а ему уже было сильно за сорок, он не представлял себе, что половой акт может подействовать угнетающе. Когда Б. П. натягивал брюки, она полезла за бумажником, который он предусмотрительно оставил в своей комнате, и оба снова повалились на кровать. Лежа ничком, она лягалась и притворно рыдала, а он встал и решил, что это самый прелестный зад в его жизни, и настроение у него ощутимо улучшилось. Когда он подошел к двери, взялся за ручку и кинул на Сандрину последний взгляд, она умоляюще протянула руку за добавкой наличных — ничуть не менее привлекательная, чем давешняя божественная артистка на студии. У себя в комнате он выпил полтора литра из своей ценной водяной заначки и без единой мысли уснул.
Телефон зазвонил в одиннадцать двенадцать утра. Б. П. уже лежал с открытыми глазами и думал о мудрой присказке Фрэнка: «Куда ты пришел, там ты и есть». Можно ли оспорить проницательность этого наблюдения?
— У нас рандеву с судьбой. Настроение великолепное. А у тебя? — Боб говорил так громко, что у Б. П. зазвенело в ухе. После изречения Фрэнка он стал обдумывать слова молодых йогов насчет того, что глаза и руки есть повсюду на теле и во всем теле, — это значило, что у тебя большие резервы, только захоти их использовать. У этой пары изречения были в большой чести — приклеены и прикноплены по всему дому.
— Б. П., ты тут? — Боб слышал его дыхание, но и только.
— Да. Я задумался.
— Ты встретился с красивой Сандриной?
— Можно сказать, да. Ты веришь в эволюцию?
— Все верят, кто видел «Планету обезьян», но что это тебя разобрало?
— Я подумал, не может ли быть так, что происходишь от медведя, а не от обезьяны?
— Не думаю, но наука не мой конек. Дело не отменяется?
— Нет. Если согласен, давай двинем на рассвете. Шарон сказала, что это в получасе езды.
— Поднимись ко мне в номер и выработаем стратегию. Я закажу завтрак.
Смыв сон с лица, Б. П. был озадачен своей стрижкой и синеватым тоном головы. Тем больше причин надеть шляпу. Сандрина та еще штучка. В носках сильно чувствовалась пустота, оставшаяся от полусотенных, и он по-новому разместил свои триста семьдесят долларов. При такой таксе минет станет недоступен простому человеку, и одна только инфляция обеспечит супружескую верность — конечно, если ты женат.
Перед тем как сесть в машину, он придумал подразнить Сандрину и сунул ей под дверь свеженький доллар, чаевые, которых ей хватит на треть чашки кофе, чтобы встретить новый день, уже подававший признаки терминального смога. В глазах и носу у него засвербело, как возле горящей свалки с автомобильными шинами; впрочем, возможно, это подходящая погода для его предприятия. Желтоватое небо глядело угрожающе, и он провел пальцем по растрескавшимся губам, вспоминая причину повреждения. Фрэнк рассказывал ему, что индейские воины перед тем, как вступить в битву, говорили: «Сегодня подходящий день, чтобы умереть», но в нынешней ситуации это было, пожалуй, чересчур. Скромное ранение вполне уместно, но замахиваться, как говорится, на большее он не хотел. Не хотел он и еще одного сеанса с красоткой брюнеткой Сандриной, по крайней мере за такую цену. С сотней долларов можно протянуть целый зимний месяц, если вести себя аккуратно. Двое ветеранов Второй мировой войны рассказали ему в таверне, что в разоренных Европе и Японии переспать можно было за шоколадный батончик, однако ему не показался справедливым такой обмен. Самое малое, надо было бы поджарить бедной девушке курицу, сделать пюре, испечь яблочный пудинг с коричневым сахаром и не пожалеть масла.
Номер Боба поразил его своим устройством: гостиная и две спальни, одна полна книг и служит кабинетом. Он не представлял себе, что такое возможно в отеле. В гостиной рядом с накрытым столом стоял телескоп на треноге, нацеленный на бассейн. Возникал вопрос: если хочешь посмотреть на дам, почему не спуститься и не посмотреть на месте, но Боб сказал: «Так безопаснее». Б. П. немного утомился от женщин и направил телескоп на цветущее дерево со стайкой зеленых попугайчиков. К его разочарованию, Боб не знал, как оно называется, и к тому же сказал, что отель хочет избавиться от этих красивых птичек, потому что они срут на головы постояльцев у бассейна.
— А как еще им быть? У птиц нет уборных. — Б. П. взяла досада. Эти птицы были красивые, как иволги.
— Управляющий считает, что они нарочно.
— Хорошо, если так.
Б. П. сел за богатый стол. От бифштекса осталось уже одно воспоминание.
— Я заказал тебе ветчину по-деревенски, яичницу по-деревенски и жареный картофель по-деревенски. В меню не сказано, по-деревенски ли тосты, — может быть, по-пригородному.
— Не отказался бы от соуса, но не жалуюсь. Сойдет и кетчуп.
Б. П. вынул из кармана бутылочку табаско, но сразу выяснилось, что соус жжет потрескавшиеся губы.
Он загарпунил кусок копченой лососины Боба и нашел, что рыба недурна. В качестве шутки Боб заказал для Б. П. стакан морковного сока, который он вылил в унитаз, когда Боб ушел в спальню переодеваться. В водовороте морковный сок выглядел ничуть не привлекательнее, чем накануне его волосы. Боб благородно воздержался от насмешек над его синей прической. Сказал только: «С волками жить — по-волчьи выть». Из спальни он вышел в стильной камуфляжной майке и итальянском спортивном пиджаке — в честь предстоящей операции.
— Шарон сказала, что мы пытаемся окрасить мир в наши цвета, хотя у него уже есть свои, — сказал Б. П.
Он еще раз посмотрел в телескоп, заметив под попугайным деревом не птичье движение. Это была женщина в белом узеньком бикини, и, подрегулировав фокус, он увидел несколько коротеньких волосков над соском одной из грандиознейших грудей на свете. Боб заглянул и сказал, что это Нина Колдбрэд, итальянский телемагнат, решила обзавестись румяной корочкой. Когда он предложил ей виллу за ее общество, она только зевнула и рыгнула — так, по крайней мере, сказал Боб. Боб приник к телескопу надолго, а Б. П. почувствовал, что уже перебрал красоты, что на просторах Севера можно всю жизнь прожить, не увидев подобной женщины, а если выпадет такое, то станет драгоценным воспоминанием. Может быть, человеку лучше бы жилось, если бы его опыт был более ограниченным и даже не включал в себя шелкового тарана, из-за которого с прошлой ночи у него саднит лицо. Может быть, этот опыт вбил ему в голову сколько-нибудь разума, а может быть, нет.
